Фонарщик
Оглавление раздела
Любите детей долго и нудно!
странички:  0 1
вперед>>


Последние изменения
Неформальные новости
Самиздат полтавских неформалов. Абсолютно аполитичныый и внесистемный D.I.Y. проект.
Неформальная педагогика
и социотехника

«Технология группы»
Авторская версия
Крошка сын к отцу пришел
Методологи-игротехники обратились к решению педагогических проблем в семье
Оглядываясь на «Тропу»
Воспоминания ветеранов неформального педагогического сообщества «Тропа»
Дед и овощ
История возникновения и развития некоммерческой рок-группы
Владимир Ланцберг
Фонарщик

Фонарщик — это и есть Володя Ланцберг, сокращенно — Берг, педагог и поэт. В его пророческой песне фонарщик зажигает звезды, но сам с каждой новой звездой становится все меньше. Так и случилось, Володи нет, а его ученики светятся. 


Педагогика Владимира Ланцберга


Ссылки неформалов

Неформалы 2000ХХ

Елена Воробьёва1

Задание для фонарщиков

А меня не приняли. Тогда это было страшное огорчение. Сейчас понимаю — слишком эксклюзивная.

У меня свой Путь, и я им иду.

Очень хочется сказать: «Здравствуй, Вова!». Я не видела ни последних дней, ни таблички с датами. Значит, для меня этого нет. И я могу запросто с тобой разговаривать.

Я расскажу тебе о тебе. И о себе. Мы давно не говорили. Сейчас бы это было совсем по-другому. Мы изменились. А тогда…

Год 1978-й. Я в 8-м классе. Несуразная, неуверенная, закомплексованная, обидчивая, закрытая. Общаться не умею, чего хочу — не знаю. Но что-то ищу, мне что-то нужно. Без чего нет покоя душе. «Душа ждала кого-нибудь…» Была своя компания во дворе, подружки в школе, а всё не то. Мне нужно что-то ещё. А что? Пойди найди. Записываюсь в секции, кружки — и бросаю. Не приживаюсь. Нет у меня тех качеств, что ценятся там. И развивать их не хочу. Чего ж я ищу? Читаю, читаю, читаю… Мама ночью выкручивает лампочку в торшере, чтоб я уснула. Читаю… В школе занятия начинаются в два, мне надо выйти без двадцати. А я читаю. Засунула голову в форменное платье — и застыла над страницей. В рукав руку одну — читаю. Надо же остальное надеть. А как читать? Уже без пятнадцати. Лечу с пятого этажа через пять ступенек. Галстук забыла, замечание запишут. Мама кидает мне галстук с пятого этажа (хорошо, что она беспартийная, — исключили бы). Мой галстук планирует ко мне, вместе летим в школу. А что там интересного?

Математичка видела в классе только одарённых и тех, чьи родители носили подарки, остальные дети были для неё, как стулья. На математике я — стул.

Зато на русском на меня смотрят умоляющие глаза одноклассников: «Проверь диктант!». Вот оно — чувство востребованности.

И на лит-ре я как рыба в воде. Я умею хорошо читать вслух — правда, страшно стесняюсь всеобщего внимания, начинаю краснеть, бледнеть, запинаться. Приучить бы себя к успеху, но нет, возникают комплексы. Даже когда мои сочинения читают в классе как лучшие, я готова провалиться от смущения. Нет, в школе неуютно моей душе. Я ищу чего-то ещё. А чего?

Вот Черноволы. Галя, Галина Петровна2. В моём 4-м классе она была классным руководителем. Когда мы, стоя на крыльце школы, видели её в начале школьной горки, стремглав бросались к ней встречать. И было огромным счастьем, если свой учительский портфель, набитый нашими тетрадями, даст нести именно тебе. Я до сих пор помню, как меня распирало от счастья и как гордо я смотрела на всех вокруг.

Черноволы… Вот он, другой мир, где в тебе видят человека, где тебе интересно. Мир походов… Я выросла у леса, и в лесу я дышу, этим я дышу. У меня здесь всё получается: я сильная, выносливая, я не ною, и я оптимистка. Я до сих пор помню, по каким дивным местам водили нас Черноволы. Я и сейчас помню то ощущение счастья, когда ты сидишь вечером с гитарой у костра после большого перехода. И то счастье, когда после похода, мокрая, грязная, дымная, ты из душа (о, счастье!) ложишься в чистую постель (о, блаженство!).

Это дивное счастье. А мне нужно ещё что-то. Чего я ищу? И есть ли на свете то, что я ищу? Мне нужен какой-то такой уровень общения, какой-то такой… Не знаю, какой, но когда увижу — почувствую, пойму, что это оно…

Огромное спасибо Черноволам и мне самой: ведь могла же выбрать и что-то другое, а выбрала — это.

Спасибо Черноволам, что однажды в клубе у стадиона появился дядечка в пионерском галстуке, который хитренько улыбался и пощипывал редкую рыжую бороду и которого я долго не могла назвать просто Володей. Как это? Взрослого — по имени?

А ещё там были мальчишки, с которыми было интересно. Некоторые из них мне нравились, вот только общаться с ними я совсем не умела.

А этот дядечка в пионерском галстуке с очень молодыми глазами, что улыбался так хитренько, как Хоттабыч, — удивлял, поражал и тянул к себе, как магнит. Ошеломляло то, что он разговаривает с нами как с равными, как с теми, кто заслуживает внимания и уважения. Ни дома, ни в школе у меня этого не было. Он общался. Не приседал, не сюсюкал, не строил — общался. Это было что-то для меня совершенно новое, ведь год-то на дворе был 1978-й, ещё вовсю коммунистический.

Я приходила в клуб — и это была моя отдушина, мой родник в пустыне. Нет здесь культа силы, а если ты умный — с тобой интересно. Неважно, кто твои родители, а важно — кто ты, какой ты. Неважно, как у тебя дела в школе. Никто не шантажирует оценками. Не надо быть хитрее всех и изворотливее. Здесь какие-то другие ценности, и мне здесь очень уютно. Я это искала?

…Мы шили какой-то занавес из лоскутков. Но чутьём понимали, что не занавес главное, а то, что происходит между нами, пока мы здесь возимся, толкаемся, барахтаемся, как щенки в одной корзине. У меня появился совсем другой круг общения, совсем другой уровень и другие ценности, и это было очень значимо. Немного, не вдоволь, — и тем дороже.

А потом Берг переехал в Майку3, пригласив в гости желающих помочь разобраться с архивом. Я не понимала совершенно, что это такое, но потерять тот мир, что дарил моей душе какую-то гармонию, дарил мне ощущение моей нужности, значимости, — это было невозможно! А ещё я была давно и безнадёжно влюблена в одного задумчивого школьника, который с мальчишками стал бывать у Бергов. Чего не сделаешь ради любви?! Забыв о том, что я укачиваюсь на любом повороте, — а до Майки были одни повороты, — я каждое воскресенье ездила к Бергам. И те копейки, что давала мне мама в школу, уходили на билет к Бергам и обратно.

Тот мальчишка, моя школьная любовь, скоро исчез из виду. А я осталась. Недавно встретила его — не виделись лет 20. Встретились — и не о чем говорить: два разных мира, две разных планеты.

На какой-то юбилей мы подарили Бергу чайник. Конечно, со свистком. И надпись сделали. Она была продиктована просто сердцем: «Спасибо, Берг, что мы есть друг у друга!» И это правда.

Не знаю, кому как, а для меня это — правда. Потому что с Купавским, с Яуровым, Пашей4 мы дружим уже 28 лет. Был период в моей жизни, когда Яуровы просто не дали мне пропасть. У них в доме я могла найти помощь и поддержку, которая мне в то время была очень нужна. Спасибо им огромное!

Купавский — это моя подружка, друг, брат, что угодно. Нет, вот только — не что угодно. Любимый Купочка! Когда он приезжает в Туапсе, я отдыхаю. Он бурчит, кряхтит, стонет, издевается над собой и надо мной. А я люблю все его стоны, причитания, когда он ест или пьёт, когда он просто молчит… (А такое бывает? Ну да — когда он ест!) Я его обожаю от макушки до пяток. И это, видимо, передаётся по наследству: мой сын Илья очень любит Купину дочь Ульяну. Правда, её невозможно не любить. Но за 10 лет жизни у моего сына было много знакомых девочек, а Ульяна запала в душу прочно и надолго.

С Купой мы можем говорить так, словно расстались вчера, словно он выходил в другую комнату, а не на год уезжал в Москву. Он понимает меня и понимает всех, с ним интересно, весело, хорошо. Это моё! Купочка, я тебя очень люблю! Пусть у тебя всё будет благополучно!

Паша… Мы с ним не виделись 3 года. А он роднее многих, живущих по соседству. Он понимает, о чём я говорю и о чём молчу. Мы виделись в этот его приезд всего несколько раз — и это целый мир, целая жизнь… Он, как подводная лодка, сейчас на 3 года — за океан, в благополучно-холодный Вашингтон. Я люблю тебя, Пашечка! Желаю тебе всего-всего-всего!

…Мы с Черноволами сейчас живём в соседних подъездах. Они летом ушли в поход, оставив мне ключ от квартиры с просьбой покормить их кошку Лизу. Пошла я туда под вечер, и этот чёртов ключ застрял в замке. И ни вынуть, ни открыть, ни закрыть. Положение отчаянное. Но, спасибо Бергу, у меня есть Киреев5. Чип и Дейл спешат на помощь. Это «911», которая примчится хоть утром, хоть ночью. Звоню: «Виталик! Спасай!» А он как будто за углом стоял. С бухтой верёвки, карабинами, спокойно, даже как-то буднично… На всё ушло две минуты. Ключ вынут, Лиза накормлена. Виталик, уходя: «Если что — звони!»

А я всегда звоню, если что. Вот решётку на балкон надо было привинтить. Я звоню дяде Косте6: «Будешь в городе — зайди!» Не знаю, зачем он в город приезжал, но решётку поставил. Я думаю, что Москвичёв и Киреев больше всех заинтересованы в том, чтобы я скорее и как можно удачнее вышла замуж. А пока, если что, я звоню им. Ничего, терпят. А зато я могу подсказать Косте, как Дине упражнение по русскому правильно сделать. Другого учителя русского языка в нашей семье нет.

Хотя с учительством я завязываю. Мечтала об этом весь последний год, но не решалась. Страшно. Тесно, серо, Прокрустово ложе. А я — как Ивашка на лопатке. Ноги, руки, голова во все стороны, никак в общие рамки не впихнёшь! Да и надо ли? Наверное, где-то кому-то очень я нужна именно такая, какая я есть — эксклюзивная.

А тут директор вызывает 31 августа: «Сокращение. У вас меньше всего часов». И извиняется, и стыдно ему передо мной. А у меня как камень с души упал. Свершилось! Свобода! Хотя кто мне не давал эту свободу раньше обрести? Только сама. Винить совершенно некого. Давно пора было работу поменять. А то в любой новой компании вопрос: «Вы учительница?» Так, ясно, это уже диагноз. Надо уходить. А то привыкаешь всех поучать, ровнять и строить, говорить эмоционально, конструировать фразу так, как будто пишешь медальное сочинение. Хотя есть и плюсы: нет страха перед аудиторией. Да и умение чётко и грамотно выразить свою мысль на родном языке пригождалось уже не раз.

Спасибо звёздам, что всё так удачно сложилось. Господь услышал мои молитвы и помог сделать то, на что я сама не решалась.

И тут начались искушения. Через месяц мне предложили остаться на самых выгодных условиях. Приятно, конечно. Но я-то уже вдохнула этого воздуха свободы. Вот здесь я вспомнила Берга. Я ушла из школы, из лучшей школы города, из своей первой, которую закончила, в которой проработала 15 лет. В этом году ей 70, и за все эти годы по собственному желанию ещё никто из неё не уходил. И в этом моём нынешнем состоянии парения и независимости мне вспоминается Берг. Он причастен к происходящему? Думаю, да.

Потому что всё, впитанное от него, бережно хранилось где-то в душе, по капле, по фразе, и, дождавшись своего часа, должно было быть отдано другим, Передай добро по кругу. Передаю.

Хотя школьным учителем не представляла себя никогда. История, археология — вот что привлекало и манило. Но происходят иногда удивительные случайности, которые воспринимаешь поначалу как трагедию. А спустя какое-то время думаешь: «Господи! Безгранична мудрость Твоя! Спасибо за то, что тогда всё произошло именно так!»

На исторический я не добрала одного балла. Мой мир рухнул. Я представить себе не могла, что вернусь домой и во дворе, в котором я выросла, меня и мою маму будут спрашивать: «Ну, что? Поступила?» Я не могу вернуться к себе во двор, к своей единственной бабушке, ко всей родне не студенткой.

И Господь внял моим молитвам. Следом за мной из аудитории вышла женщина, сидевшая в приёмной комиссии: «А на филфак Вы не хотите?» Рассуждать логически, трезво, здраво я в тот момент не могла. Это и решило мою судьбу. Домой я вернулась студенткой филфака.

Тогда провал на экзамене был трагедией. Сейчас я думаю: «Какое счастье! Эту несчастную историю постоянно кастрируют, перекраивают и перекрашивают. А моя литература — это вечное. И к тому же на уроке литературы можно говорить и об истории, и о политике, и о моде, и о сексе — да о чём угодно. Потому что литература — это жизнь».

Но это сейчас я так думаю. А тогда мы, как крепостные, послушно конспектировали классиков марксизма, перебирали гнилую капусту на овощной базе, ходили на семинары к маразматическим злобным бабкам. И читали, читали, читали. Плевались от современной советской литературы, глотали зарубежку и русскую классику.

На выходных общежитие пустело. Жившие в окрестностях Краснодара уезжали домой. Я к себе ездила раз в месяц или в два, потому что далеко. Но иногда, когда становилось плохо, тяжело, одиноко, пусто, когда хотелось всё бросить, я срывалась и ехала к Бергам. Как домой. Да это и был мой дом. На час, на два, на три, забыв про восемь часов дороги. Приехать — как воды напиться. Отдышаться, набраться сил и опять вернуться в студенческую жизнь.

Моя мама до сих пор не знает об этих моих тайных приездах к Бергам. Ну ладно, я мчалась из Краснодара. А вот как Купа и Горбунов из Харькова втайне от своих приезжали — вот загадка!

Год 1988-й. Я у Юрки на «Тропе», старшая в одном из лагерей. Сколько мы прожили вместе? Неделю. Юрка сказал: «Что ты тут с ними сделала? Они всё время держатся вместе. Я их разбросал по разным лагерям. А они просятся обратно». А что же я такое с ними сделала? Что же я такое умею делать?

Распределение. Глухое армянское село. Директор школы говорит мне: «Я видел Вас в городе с рюкзаком. (Умолчав про мои шорты и косички.) Дам Вам классное руководство в самом большом и самом трудном классе. Я понял, Вы справитесь. Русский будете вести в 6-м, 7-м, 8-м, 9-м, 10-м классах. Можете взять ещё физкультуру и английский язык». (Хотя в моём дипломе четко написано «испанский».) Вот какое потрясающее впечатление произвёл обычный станковый рюкзак на моё новое начальство.

Он был очень мудрый дядька, мой директор. Приходя на мои уроки, доставал газету и закрывался ею, если уж я совсем теряла дар речи, заикалась и что-то блеяла, смущённая его присутствием.

А как он анализировал мои уроки — это просто песня! Он говорил с сильным армянским акцентом, иногда смешно коверкая слова. Но над ним если и посмеивались, то не зло. Потому что в школе, да и в селе, Ферзана уважали и любили за справедливость, мудрость, понимание. Сейчас, оглядываясь, я понимаю, как ужасны были эти мои первые уроки! Страх, панический страх перед классом, боязнь ошибок и насмешек, комплексы по поводу авторитета, неуверенность в себе, в своих силах!

Но Ферзан, посмотрев мой урок, мудро говорил: «Знаешь, всё очень хорошо. Молодец! Только вот тут надо чуть-чуть подправить!» Какое там «чуть-чуть»! Сейчас я понимаю, как ужасны были те уроки. Но тогда его слова окрыляли! У меня вырастали огромные крылья! Хотелось тут же исправить это «чуть-чуть», хотелось работать! Было интересно!

Если б тогда он сказал мне всё как есть — прибил бы к земле надолго, если не навсегда. Но мудрый директор не пустил ко мне на урок ни одного завуча (бабы языкатые, бестолковые). Всегда приходил только сам. Он очень дорожил русским учителем русского языка. И самый трудный класс он мне доверил не зря.

Постепенно всё налаживалось. Мой буйный, неуправляемый шестой класс… По двое, по трое они приходят ко мне в гости. То газету рисовать, то стенд готовить, то конкурс. С каждым днём ребят в доме всё больше и больше. И я понимаю, что им не хочется уходить.

Эти дети были совершенно ошарашены какими-то новыми, нездешними отношениями. Как и я тогда, когда молодой, задорный Берг появился в моей жизни. Мне было что им передать. И три года мы вместе с ними радовались и огорчались, искали себя, проверяли свои силы и вместе росли.

Когда эти мои три года подходили к концу, очень многие просили меня остаться. Родители детей, которые учились в «началке» (я их ещё не учила, мы только здоровались). Школьные технички, у которых никто не учился. Но всех настойчивее просили мои двоечники и разгильдяи. И это для меня было совершенно удивительно.

Он назойливо ходит за мной хвостом:

— Ну Елена Леонидовна! Оставайтесь!

— Я ж тебе двойки ставлю через урок?!

— Ну и что? Вы ж за дело ставите! Оставайтесь!

Они были послушны и предупредительны как никогда. Но я-то точно знала, что уеду. Да, им хорошо со мной. Но я могу что-то ещё. Опять это «что-то ещё», которое мне обязательно нужно найти.

Когда все поняли, что я всё равно уеду и у каждого из нас начнется какая-то новая жизнь, последние месяцы перед расставаньем были согреты такой любовью и таким теплом, что даже сейчас, 16 лет спустя, я помню то состояние счастья, когда ты излучаешь любовь и купаешься в любви, которую тебе дарят.

Там, в деревне, цветы не имеют такой ценности, как у нас в городе. Их не дарят друг другу на праздники. В гости, на день рождения идут с бутылкой самогона. Но то, что я люблю цветы, дети знали. И мой девятый класс, и одиннадцатый. Их было всего 20 человек: 13 в девятом и 7 в одиннадцатом. Но цветов у меня было море! Такого количества роз я не видела ни разу в жизни. Они стояли у меня дома в вазах, в банках, в вёдрах. Те солнечные майские дни запомнились мне тончайшим запахом роз и невероятным счастьем. Те цветы были вместо слов, которые мы бы хотели сказать при расставании, но не умели и стеснялись.

Был ли повинен Берг в моих успехах? Конечно, был. Сейчас я думаю о том, что могла бы взять от него больше, гораздо больше. Но даже то, что уже есть, — этого много, и оно неприменимо в школе. Оно не помещается в школе, вызывает непонимание, испуг и ревность коллег. Значит, им неведомо счастье познания, обучения и роста. Пробуй! Делай! Ищи! Находи и ошибайся! И снова иди! Упал — вставай!

И знай: где-то кто-то тебя очень и очень ждёт!

Спасибо Вове. Что-то я умею делать такое с детьми, чего не умеют делать остальные учителя в гимназии, где я работала. Я для них непонятна. А всё непонятное пугает. Вроде бы тем же самым русским языком занимаюсь, тем же, да не так. Какие-то дети ко мне попадают очень хорошие, славные и нестандартные, очень страдающие от того, что они не такие, как все. Но я-то в школе была точно такая же! Я это помню! Я их понимаю! И через месяц занятий звонят мамы: «Скажите моей Кате!.. Скажите моему Кириллу!.. Они вас слушают!»

Какие-то другие у меня отношения с детьми, не как у всех учителей. Берг в этом повинен и ещё что-то, что есть во мне и ищет во мне применения.

Спасибо, Вова! Мне за многое хочется сказать «спасибо»! И за моих мальчишек, и за мою работу. И за то, что с Аней четырёх лет и восьмимесячным Ильёй я не где-нибудь оказалась, а у вас в доме. Где нас приняли, как будто мы вернулись домой, где нас оберегали, где нам помогали. Я помню эту огромную табличку на двери, что отпечатала Нюша7: «Тише! Спит Илюня!» Нюша тогда вовсю печатала, поэтому на кухне был приклеен лист А4:

8-00 — кормление

8-20 — горшок

8-40 — умывание

10-00 — разогреть кисель

10-30 — кормление-2

Спасибо, Нюша! Спасибо, Романна8!

Спасибо вам за Женю9. Мало того, что мы с ней можем болтать час по телефону (обычно я больше пяти минут не говорю), так нам ещё очень интересно и хорошо друг с другом. Удивительное дело, она многое чувствует, как я, думает, как я. Я только до чего-то дойду, до какой-нибудь умной мысли, вывода — звонит Женя, и оказывается, что её эта умная мысль посетила на три дня раньше.

Когда Жека приезжала, мы с ней встретились — как вчера расстались. Когда в нашей беседе возникла первая пауза и мы глянули на часы, оказалось, что встретились мы с ней три часа назад. Женька, я тебя очень люблю! С тобой можно говорить о мужчинах и не ханжить. О детях, о жизни, о чём угодно. С тобой интересно. Когда я впервые увидела двухлетнюю лялю Женю, кто знал, что мы с ней будем взахлёб общаться в следующем веке…

На твой день рождения, Вова (кстати, это теперь не только твой день. В этот день 7 лет назад я ушла от мужа, это начало моей свободы и новой жизни), я зашла к Прудиусу10 в турклуб. И он поставил твой диск. Знаешь, это было невероятно. Я никогда раньше не слышала твоих качественных записей. Только самодельные, с шипением, шуршанием, скрипом. А тут — DVD. Потрясающе! Невероятно! Такое ощущение, что ты сидишь рядом и я слышу, как ты дышишь, вижу, как щиплешь свой ус, как пожимаешь плечами. Слышу покашливание и каждое твоё слово. Я просто увидела тебя.

Нет, Вов, ты никуда не ушёл. Для меня, во всяком случае. Я выбрала тебя много лет назад из пёстрого хоровода окружавших меня людей. Я выбрала тебя, и жизнь моя тогда потекла иначе, каким-то другим путём. Наша встреча была не случайной. Их, случайностей, вообще не бывает. Ведь кто-то же не почувствовал в тебе родную душу, прошёл мимо… Господи, спасибо, что в моей жизни всё это было. Было и есть.

1.  Выпускница системы «Клуба маленьких фонарщиков», учительница, на момент написания этого текста — завуч школы в Туапсе.

2.  Галина Петровна и Владимир Павлович Черноволы, в прошлом — вожатые «Орлёнка», создатели коммунарского клуба «Пилигрим» (подробнее о них см. «Глоссарий и Персоналии»).

3.  Местное название маленького посёлка примерно в 20 км севернее Туапсе по приморской автотрассе. Ланцберги жили там в балке — строительном вагончике. В этом временном жилье семья прожила 13 лет. Однажды вагончик вместе с мебелью и домашней утварью грузили подъёмным краном на платформу трейлера и перевозили в соседний поселок Тюменский, а внутри него — ещё переставляли.

4.  Андрей Купавский на момент написания этого текста — кинорежиссёр-документалист (Москва), Анатолий Яуров — предприниматель (Сургут), Павел Слюсарев — инженер-электронщик (Вашингтон). Выпускники клубов круга и системы «Клуба маленьких фонарщиков».

5.  Виталий Киреев — выпускник системы «Клуба маленьких фонарщиков», на момент написания этого текста — спасатель, специалист по техническим средствам.

6.  Константин Москвичёв по кличке «Дядя Костя» — выпускник системы «Клуба маленьких фонарщиков», на момент написания этого текста — охранник.

7.  Нюша — младшая дочь Ланцбергов, на момент написания этого текста — студентка колледжа при Лейпцигском университете.

8.  Ирина Романовна Ланцберг, Романна — жена В. Ланцберга.

9.  Женя, Жека — старшая дочь Ланцбергов, на момент написания этого текста — редактор телепрограмм (Москва).

10.  Владимир Прудиус — руководитель дружественного детского туристского клуба «Траверс», на момент написания этого текста — директор станции юных туристов в Туапсе.

Версия 3, с правками Романны от 25.02.2008

Откорректировано Н. Жуковой, 18.11.2008


Для печати   |     |   Обсудить на форуме

вперед>>
  Никаких прав — то есть практически.
Можно читать — перепечатывать — копировать.  
© 2000—20011.
Top.Mail.Ru   Rambler's Top100   Яндекс цитирования  
Rambler's Top100