Оглавление раздела
Последние изменения
Неформальные новости
Самиздат полтавских неформалов. Абсолютно аполитичныый и внесистемный D.I.Y. проект.
Словари сленгов
неформальных сообществ

Неформальная педагогика
и социотехника

«Технология группы»
Авторская версия
Крошка сын к отцу пришел
Методологи-игротехники обратились к решению педагогических проблем в семье
Оглядываясь на «Тропу»
Воспоминания ветеранов неформального педагогического сообщества «Тропа»
Дед и овощ
История возникновения и развития некоммерческой рок-группы
Владимир Ланцберг
Фонарщик

Фонарщик — это и есть Володя Ланцберг, сокращенно — Берг, педагог и поэт. В его пророческой песне фонарщик зажигает звезды, но сам с каждой новой звездой становится все меньше. Так и случилось, Володи нет, а его ученики светятся. 


Педагогика Владимира Ланцберга


Ссылки неформалов

Неформалы 2000ХХ

Андрей Русаков. Эпоха великих открытий в школе 90-х годов. Прологи из начальной школы. Возвращение грамотности. Евгений Шулешко.

Цитата на полях

Александра Ершова
ведущий научный сотрудник института художественного воспитания РАО

Высшая радость — ухаживать за поколением

ЭКСКУРСИИ К ПОНИМАНИЮ. Наши театральные начинания были тесно связаны с институтом психологии. Лаборатория института находилась в 91-й школе, с которой сотрудничала и наша студия.

Театральное искусство, правильно преподнесенное — благотворная среда для развития детей, оно дает им шикарный опыт познавательной деятельности, способствует их человеческим контактам на духовной почве. И я шла в школу, готовясь рассказать, что я могу как человек, знающий технику действий, понимающий, как можно заниматься с детьми театральным искусством.

От сотрудника института Юрия Александровича Полуянова я узнала, что один очень интересный психолог хочет познакомиться с театральной работой со школьниками. Этим психологом был/Евгений Евгеньевич Шулешко.

Евгений Евгеньевич рассказывал, какие проблемы стоят перед детьми в начальной школе и почему именно в начальной школе эти проблемы необходимо решать. Надо сказать, что понять это было очень сложно. У него есть такой своеобразный «способ разговора» — он говорит что-то очень сложное и спрашивает: «Понятно?» И ты, как завороженный кролик, говоришь: «Да, понятно», — потому что маленький кусочек из того, что он говорит, удалось понять...

Потом, когда я много раз слушала, как Евгений Евгеньевич объясняет людям «сверхзадачу» своей скрупулезной, грандиозной, глубокой работы — я поняла, что он, подобно великолепному экскурсоводу приводит тебя к объекту — к психологии и педагогике — и ведёт тебя таким путем, что ты даже не замечаешь, что движешься, словно он идёт за твоими мыслями.

А интерес к театру, думаю, возник у Евгения Евгеньевича потому, что как психолог он понимал: то, что происходит с человеком, происходит в его деятельности (характерны эти его выражения: «поза слушающего», «поза работающего»...) — а театр весь связан с выразительностью человеческого поведения.

ДИАЛОГ В ТРЕТЬЕМ ИЗМЕРЕНИИ. И потом мы года два-три работали очень близко. Я предлагала свои занятия и слушала, как Шулешко с учителем их потрясающе разбирали.

Учитель часто думает, что он сказал — и этого достаточно. Это ведь смешно. А Шулешко показывал, что вокруг этого факта происходит, как ты говоришь, о чем ты говоришь, и как тебя слышат, и о чем тебя слышат, и кто тебя слышит...

В театральной педагогике одно из типичных заданий — диалог. «Для педагога-«нерепетитора» диалог на двоих — это плоско, — как-то сказал Евгений Евгеньевич. — В диалоге должны участвовать три человека».

Это был настолько сильнодействующий ход, что заставил меня пересмотреть все свои принципы театральной педагогики. Я ввела в в диалог трех исполнителей — и охнула от ощущения того примитива, которому раньше следовала. Новая ситуация обогащала действующему лицу и логику, и взгляд на событие.

Я даю артисту задание, иди и требуй, и мне не важно, как сопротивляется тот, от кого требуют. Мне важно посмотреть, как приспосабливается артист к ситуации, какие придумки он находит. Выяснилось, что этот требующий человек ведет себя гораздо богаче, если перед ним два человека: один, который требует, а другой — включённый наблюдатель, который то одному, то другому — помогает, или даже просто способен помочь.

КЛУБОК ИЛИ СТЕНА? Если в школе я предлагала детям какой-то диалог, Шулешко моментально создавал такие обстоятельства, что этот предложенный диалог из двух реплик превращался, как минимум, в десять реплик, и возникали новые образы, новые ситуации; а в них он ловил психологическую глубину происходящего.

С таким же пониманием психологической глубины он строил занятия на уроках русского языка. Он инструментовал каждое задание, раскладывая его на элементы. Но раскладывая все на элементы, он не нарушал те психологические процессы, которые связаны с усвоением совокупности этих элементов.

Как и многое другое, конструирование заданий я ввела в свою театральную педагогику — но, думаю, это бесценно для всей педагогики вообще. Казалось бы, как можно научить человека актёрскому искусству? В повседневной жизни мы выразительны — действуем, плачем, дышим, переживаем. Как этому учить, ведь и так в человеке это все есть? То же можно сказать и о русском языке. На русском языке мы говорим, думаем, слышим — как же этому учить? Работа Шулешко с русской разговорной речью открыла мне простую истину: неразрывность учебного процесса не только возможна, но и объективно закономерна.

«Человек растёт, учится говорить, думать, читать, писать; и как, и что после чего — это такой завязанный клубок... А школа строит Ч каменную стену. Мол, вот ты живешь, а теперь зайди в эту закрытую комнату и тут учись читать», — говорил Евгений Евгеньевич. Вот эту целостность в обучении чтению, письму, мысли и разговору — впервые Шулешко как бы открыл мне. Само утверждение такой целостности кажется давным-давно известным — но эта простая мысль редко приходит в голову учителю. Для её воплощения потребовалась очень тщательная, очень тонкая шулешкинская проработка.

РОДНАЯ РЕЧЬ И МАСШТАБ ПОКОЛЕНИЯ. Я ему очень благодарна за то, что однажды, в начале 70-х, он сказал мне такие слова, от которых дух захватывает. Пристала к нему: почему диссертацию не пишешь? Он ответил, что работа с классом, в школе, в начальной школе — это спасение поколения, как бы ухаживание за поколением. Для меня это (по аналогии с искусством) — ухаживание за талантом. А что может быть дороже человеческого таланта и здоровья поколения — поколения людей, которые растут в своём возрасте, и друг друга понимают, слышат, уважают, воображают, связаны друг с другом нормальными, крепкими, плодоносящими, плодотворными связями.

И важна позиция, ещё один тезис Шулешко: что масштаб, в котором удерживается поколение — это класс, и меньше делить его (эту часть поколения) не стоит; что работать с поколением — это значит работать с классом...

Дома ребёнка обеспечивают, следят за тем, чтобы он был одет-обут-накормлен; среда учит его, что такое грызть гранит жизни, где проходить и где подчиняться. И только в условиях школы, класса, в условиях урока (45 минут в школе) группы детей могут представлять собой, позволить себе стать единым познавательным организмом, который одновременно вооружается для познания, выдает идеи, фантазии, одаривает друг друга и «питается» друг другом. И для меня было потрясающим, оглушительным то, что, оказывается на уроке русского языка это можно и должно делать. Для этого не надо ни к каким новым предметам прибегать (и даже не нужен может быть урок театра). Это можно сделать на обычном уроке родной речи.

О РАВЕНСТВЕ ДУХОВНЫХ ВОЗМОЖНОСТЕЙ. Тогда ребёнок растёт полноценным, причем полноценным рядом с другими. То есть не один он в силу везения и «одарённости» полноценный, а все другие дураки и калеки — а именно мы все вместе, и только вместе, становимся умными и способными сделать то, что стоит сделать. Мы что-то пробуем делать, мы прикладываем для этого все свои способности, таланты и ум — и мы равны со всеми взрослыми, мы такие же, как педагог. Он так же угадывает, разглядывает, как мы. Такие уроки — ситуация удивительно благотворная для школьников для их человеческих контактов на духовной почве.

И если говорить о духовном здоровье, то где же, как не в школе, ухаживать за духовной стороной жизни.

Я думаю, самое главное в работе Евгения Евгеньевича в педагогике вообще, а не только в преподавании в начальной школе — это, конечно, открытие путей к сохранению поколения. То есть к такой работе, которая формирует у ребят способность к единодушию, понимание другого, уважение к другому, как к себе; ощущение себя не одиноким, а в окружении людей, причем, занимающихся более-менее высокими, духовными интересами.

В конечном итоге, речь идет о признании духовности как значительной величины. Ведь духовных-то радостей у людей не отнимешь. У нас может не быть социальных радостей, могут быть на нуле богатства, но радость познания, радость коллективного труда — ведь это всегда с нами.

Поэтому мне кажется, что те города и области, которые вступают в эксперимент Шулешко, «рискуют» получить эту замечательную силу.

(Рассказ Александры Петровны Ершовой, ведущего научного сотрудника института художественного воспитания РАО, подготовлен совместно с Галиной Тарунтаевой)


Для печати   |     |   Обсудить на форуме



  Никаких прав — то есть практически.
Можно читать — перепечатывать — копировать.  
© 2002—2006.

Top.Mail.Ru   Rambler's Top100   Яндекс цитирования  
Rambler's Top100