Эпоха великих открытий в школе 90-х годов
Звездные карты мира детства
Анатолий Шапиро умер в октябре 2001 года. Как часто бывает с такими людьми, он скончался почти случайно и неожиданно для всех.
«Высшее мастерство в том, чтобы быть незаметным», — время от времени замечал Анатолий Израилевич. Этого ему при жизни удавалось достичь лишь отчасти, и совсем не удалось после смерти.
Смерть каждого учителя переживается множеством людей; иа каждую трагедию находятся особые проникновенные слова. Но такие слова про учителей всё-таки говорят редко: «Это потеря не для 145-й школы и ие для киевского образования. Это потеря для всей цивилизации».
В судьбе этого учителя слишком пронзительно была выражен напряжённый и драматичный поиск приемлемых соразмерностей между космическими масштабами объективных законов науки — и предугадыванием едва заметного порыва души ученика. Вдруг стало слишком понятно, что усилия такого поиска и наследие его, собственно, и составляют тот тонкий слой педагогической культуры, от которого зависит будущее людей, их способность освоить и очеловечить научные достижения последних столетий — или остаться порабощенными собственным механизированным прошлым.
Со смертью Анатолия Израилевича тонкость, ранимость, незаживаемость разрывов в этом культурном слое ещё раз резко обозначились.
Сама же его очевидная причастность тонкому слою мировой культуры выглядела и мудрой, и наивной одновременно. Как его привычка носить в кармане горсть конфет и исподтишка вручать их то одному, то другому ученику. Россыпи конфет и несли к нему на могилу. Несколько рассыпавшихся конфет и остались изображены на его надгробном камне.
Та добрая дюжина книг, которую Анатолий Шапиро начинал почти одновременно писать в последний год своей жизни, так и останутся в его мыслях. Не сделанное им, видимо, так и не будет сделано никогда. Такова на проверку не слащавая, а жестокая сторона «гуманитарного» понимания мира: то, что был способен объединить своим особым талантом один человек, тысячи других уже не смогут связать воедино.
Но остаётся с нами большая надежда, что россыпи из палитры (или из разных палитр?) его замыслов ещё не раз откликнутся в делах и судьбах многих и многих его учеников...
...Когда-то в 1986 году, после Чернобыльской трагедии все киевские школы выехали в летние лагеря. Жизнь в них была не самой весёлой и интересной, ведь выезжали сразу все, отрядом становился класс, и новых знакомств было совсем немного. А ещё боялись и переживали: «Как там родные, близкие?» В общем, то лето было вовсе не беззаботным и радостным.
Однажды, проходя мимо одного из корпусов, через кусты я увидел интересное зрелище: на какой-то тумбочке посреди площадки стоит маленькая девочка, а вокруг неё в хороводе, скача почему-то то на одной, то на другой ноге и напевая какую-то только что придуманную песню, движутся взрослые дядьки (такими мне казались тогда восьмиклассники) во главе с невысоким бородатым мужчиной, который явно был заводилой в этом деле.
Вечером, после ужина, всех детей лагеря собрали вместе и стали привлекать к работе в кружках. По очереди выходили дяденьки и тетеньки и, расхваливая свой кружок, приглашали в него записаться. Одним из последних вышел тот самый весёлый бородатый дяденька и, представившись Анатолием Израилевичем, сказал: «Я приглашаю вас на замечательные ночные прогулки за территорию лагеря. Представьте, когда всех уже укладывают спать, мы будем выходить на поляны и смотреть в небо. Я расскажу вам о звёздах и научу ориентироваться по карте звёздного неба». Я подумал тогда, что здорово не ложиться спать со всеми и выходить за ворота лагеря; а ещё я подумал, что у такого веселого дяденьки и на занятиях будет весело.
И я не ошибся. Теперь, благодаря этим занятиям, я могу отвечать почти на все вопросы моей дочери, которые она мне задаёт, тыча пальчиком в ночное небо. В эти рассказы о небе было вложено столько интересного, поучительного и мудрого, что они оказываются полезны мне и сегодня.
В следующий раз мне повезло, когда в школе целый год Анатолий Израилевич преподавал в нашем классе физику. Тогда всем нам казалось, что физика — самая простая из наук, да и не наука даже, а игра какая-то.
Анатолий Израилевич не давал нам знания, он помогал нам получить их самим, выудить, выманить у самой природы.
Тогда, по контрасту с другими уроками, мне казалось, что на физике происходит что-то увлекательное, но не совсем серьёзное. И только со временем я понял, вернее, ощутил, что именно те, добытые самостоятельно или с друзьями-одноклассниками знания, наиболее прочно и системно сидят в моей голове.
У Анатолия Шапиро тысячи учеников, но мне кажется, что он помнил всех без исключения. Почти через десять лет после того, как я окончил школу, мы встретились в издательстве. Он был редактором газеты «Физика», а я — сотрудником новой газеты «Детский сад». Я очень удивился, когда он сразу узнал меня и назвал по имени, ведь в школе я не был ни отличником, ни отъявленным двоечником и хулиганом, которых обычно запоминают надолго.
С тех пор мы часто встречались. Анатолий Израилевич специально для «Детского сада» придумал цикл статей «Научные развлечения». Он рассказывал, а я записывал и рисовал. Происходило это всё в его школе; в класс, где мы работали, заходили дети, но он никогда их не просил выйти, а некоторым показывал, что мы делаем, и даже советовался.
Мы начали новый цикл «Познаём тайны мира». Сложилось два занятия, запланировали еще несколько... Я уехал в командировку, где и узнал о случившемся горе...
Психологи считают, что «работа горя» — это устроение образа для сохранения в памяти. В моей памяти Анатолий Израилевич будет жить не только как талантливый учитель, замечательнейший писатель и изобретатель, а, наверное, прежде всего, как добрый и весёлый бородатый дяденька, скачущий на одной ноге в хороводе с детьми и поющий только что выдуманную песню...
