Дмитрий Калинин
Днепропетровск

[источник — сайт «Лаборатория Елены Лиходец»]

Слушай — и ты услышишь, смотри — и ты увидишь, иди — и ты придешь

Продолжение статьи «О корнях и листьях» или продолжение разговора о том, чему мы учим, или тому ли мы учим наших детей. О том, как мы понимаем раннее развитие и о том как надо готовить детей к школе.

Не прошло и нескольких чесов с момента рождения, как наш ребенок посмотрел на нас своими чудесными глазами и впервые нам улыбнулся. В 9 месяцев он сделал свой первый, еще не очень уверенный шаг. В 10 он сказал «Мама» (мой сын сказал «киса»). Вот и все. Период младенчества закончился. Впереди у нашего чада большая интересная жизнь, к которой надо усиленно готовиться. И мы уже приготовили кубики с буквами, счетные палочки, тетрадки с прописями, ручки и карандаши. А просто ли узнать родное лицо, сделать первый шаг, сказать первое слово? Конечно просто, скажете вы. Ведь этому никого не учат, но все люди умеют ходить, видеть и говорить. С буквами и цифрами гораздо сложнее.

Я не берусь сейчас точно указать источник, но я неоднократно читал в разных научных работах о том, что умение видеть, слышать, ходить и говорить составляют около 90% всех сведений, хранящихся в нашем мозгу. Интегралы и дифференциалы, релятивистские и философские теории, все достижения нашей науки, техники и технологии не идут ни в какое сравнение с этими главными в нашей жизни умениями и навыками.

Я не предлагаю вам верить мне и авторам этого утверждения на слово. Я предлагаю просто подумать.

Естественно, под умением ходить я понимаю не только способность перемещать свое тело от дивана к телевизору и обратно. В более широком смысле это умение передвигаться в пространстве всеми возможными и невозможными способами — бегать, прыгать, лазить по деревьям, кататься на лыжах, коньках и велосипеде, и даже летать, если есть на чем. В конце концов, это даже умение «прыгать через резиночку», которая в годы моего детства протягивалась на уровне пояса, а теперь не поднимается выше коленей.

Еще, это умение ориентироваться в пространстве. Не просто запоминать каждую конкретную дорогу, а четко представлять где и что находится и как туда пройти или проехать.

Спросите на улице, как проехать в тот или иной район, и вы услышите десяток совершенно разных рекомендаций или даже вызовете ожесточенный спор о том, какой путь лучше или короче. Послушав их совета, вы никогда не попадете туда, куда вам надо. Вы попадете туда, куда ездил или ходил тот, кто объяснял вам дорогу.

Спросите у сельского жителя «Где находится...?», и он с удовольствием покажет вам пальцем. Только в действительности это может быть совсем в другой стороне. Просто, когда он идет туда, он выходит из села в том направлении, куда показал рукой. А куда он потом сворачивал — это уже частности и подробности не заслуживающие внимания.

Умение ориентироваться в пространстве — это еще и умение ориентироваться в пространстве вещей, предметов и знаний — умение найти то, что ищешь, и положить туда, где не надо будет искать. Это умение поставить, чтобы не упало, положить, чтобы не свалилось на голову, упаковать, чтобы не помялось, привязать, чтобы не отвалилось.

Посмотрите как бабушки, а зачастую совсем и не бабушки, привязывают свою сумку к тележке. Главное намотать побольше веревки, желательно в той плоскости где она ничего не держит, и навязать побольше узлов, которые ничего не связывают.

Вы не будете отрицать, что умение двигаться и ориентироваться очень важно для развития ребенка. Но проблема совсем не в том, что не умеющий бегать не сдаст норматив по физкультуре, а не представляющий себе окружающего пространства не будет успевать по географии. Это совершеннейшие пустяки по сравнению с теми потерями, которые ждут этого маленького человека в совсем недалеком будущем.

Не умеющий хорошо ходить не пойдет далеко, не умеющий ориентироваться не выберет незнакомую дорогу, не умеющий лазить не полезет туда, куда не лазили другие. Такой человек не пойдет дальше других, не прыгнет выше, не сделает больше, не откроет нового и не достигнет высшего. Он всегда будет плестись в хвосте, делая как все, думая как все, живя как все, вечно спрашивая у других совета, проклиная неудавшуюся жизнь и завидуя своим более удачливым друзьям. Хотя может быть этого вы и хотите, этого вам и нужно — «не выделяться» и «не высовываться».

ОРИЕНТИРОВАНИЕ В ПРОСТРАНСТВЕ — ЭТО ЕЩЕ И ОРИЕНТИРОВАНИЕ ВО ВРЕМЕНИ.

Моя трехлетняя Варвара прекрасно понимает разницу между «было» и «будет», но вполне может сказать «завтра ходили» или «пойдем вчера». Она пока еще живет сегодня и сейчас, и «завтра» для нее не существует, а если и существует, то пока еще ей не очень понятно.

Для трехлетнего ребенка это нормально, но совершенно неприемлемо для великовозрастных студентов, коих я имею «удовольствие» лицезреть ежедневно и в больших количествах. Они, как маленькие дети, живут сегодня и сейчас, поглощенные своими мелкими сегодняшними проблемами. Они клянчат у родителей яркие погремушки с полифоническими мелодиями, встроенным фотоаппаратом и веселыми картинками. Они с нетерпением ерзают на стульях ожидая конца занятий, чтобы потом мучительно думать, чем заняться, когда эти занятия наконец закончатся. Им ничего нельзя поручить. Они это обязательно забудут. Их нельзя заставить сделать что-то к определенному сроку. Они начнут это делать, когда этот срок придет.

Мало того, эти люди «глухо» не понимают причинно-следственных связей. Им невозможно объяснить, что нужно делать что-то сегодня, чтобы получить что-то завтра. Они не боятся наказаний и не ждут поощрений, они ни к чему не стремятся и ничего не хотят, потому, что все это предполагает предвидение будущего, которое, очевидно, для них существует чисто теоретически. Так и просится на язык страшно звучащая фраза: «У этих детей нет будущего!». У них нет будущего, потому, что они не знают, что это такое. У них просто нет такого понятия.

Для нас, выросших в стремлении к светлому и далекому, все это звучит страшно. Мы жили в «завтра». Для нас «завтра» было реальнее, чем «сегодня», а «сегодня» выглядело уже почти свершившимся «вчера». Так может это мы больны в своем неуемном желании открывать новое, постигать неизведанное, стремиться к совершенству. Может теперь в мире все уже есть, все уже открыто и изведано, все совершенно и гармонично, остается только протянуть руку и вкусить райское яблоко? Или это социальный заказ на тех, кто будет есть, что дают, носить то, что рекламируют, смотреть, что показывают, делать, что скажут. С ними проще. Завтра им не надо будет вешать на уши новую лапшу. Когда «завтра» станет «сегодня» им повесят ту же самую, с новым названием или покрашенную в другой цвет. И они будут счастливы.

Однажды мы провели некое социологическое исследование, попросив разных детей различного возраста продолжить фразу: «Я хочу...». Каково же было наше удивление, когда мы обнаружили, что кроме нескольких детей, давно посещающих наш Скаутский ролевой клуб, никто не выразил свои желания фразами «хочу увидеть», «хочу побывать», «хочу научиться», «хочу стать». У большинства детей все желания ограничивались фразой «Хочу, чтобы мне купили...».

Чтобы где-то побывать, нужно туда добраться. Чтобы чем-то научиться, нужно учиться. Чтобы кем-то стать, нужно к этому стремиться. И для всего этого нужно время. Для того, чтобы что-то купить, не нужно ждать завтра. Это можно сделать в любой момент. Для этого нужно только желание и деньги. А связь между наличием денег и их добыванием для этих детей прозрачна и неактуальна.

К сожалению теперь мы имеем уже не только «детей без будущего» но и их «родителей без будущего», и с этими родителями проблем даже больше, чем с их детьми. Одни родители относятся к нашим мероприятиям как к обычным развлечениям и упорно не хотят водить детей на занятия. Другие, регулярно водят детей на теоретические занятия, не отпуская их ни на один выезд в лес или тренировку. И тем и другим невозможно объяснить, что ничего не умеющему и не знающему ребенку будет совершенно нечего делать в лесу, а теоретические знания, полученные в классе, совершенно бесполезны без практического применения. Это выходит за границы их понимания, потому, что «учатся в школе, а в лесу едят шашлыки и играют в мяч».

Когда приходит время туристских походов, больших ролевых игр и скаутских лагерей, начинается сущий кошмар. Родители до последнего дня никак не могут решить, отпускать ли ребенка в лагерь или отправить к бабушке, что им проще, понятней и, главное, дешевле. И их не волнует, что нам заранее нужно составить заявки, подписать приказы, закупить продукты и билеты. А когда до отъезда остается день или даже несколько часов, на нас обрушивается шквал телефонных звонков. Совершенно незнакомые нам люди просят и даже требуют взять в лагерь или поход детей, которых мы не только ничему не учили и «не проверили в деле», но и в глаза никогда не видели. Они полностью уверены, что для того, чтобы пойти в туристский поход или поехать в лагерь, достаточно привезти на вокзал ребенка и соответствующую сумму денег.

Умение представить себе другой мир, необычную обстановку, нестандартную ситуацию, предвидеть развитие событий — это тоже важная составляющая умения ориентироваться в пространстве и времени. И закладывается это умение с первых неумелых шагов ребенка, с умения ходить, но не в ходунках, умения прыгать, но не в манеже. Человек, который в детстве не ходил сам и сам себе не набивал шишек, всю оставшуюся жизнь будет наступать на одни и те же грабли. Причем определять эту ситуацию он будет не по наличию стоящего в углу предмета сельхозинвентаря, а по появлению на лбу шишки достаточного размера, поскольку в детстве не усвоил причинно-следственной связи между первым и вторым.

Мы постоянно находимся в плену сложившихся принципов, правил и рекомендаций. Мы точно знаем, что правильно, а что неправильно, что принято, а что не принято. И мы забываем, что «правильно» существует только для нас, только здесь и только сегодня, забываем, что «принятое» у нас, может быть «не принято» и даже оскорбительно в другой стране или другом обществе. Мы панически боимся заглянуть за горизонт, потому, что там все наши шаблоны, правила и рекомендации, незыблемые истины и моральные устои могут, вдруг, превратиться в бесполезный мусор в нашей голове. Не научившись в детстве как следует «двигать ногами», мы выросли неспособными «двигаться мыслью».

Наш ребенок сделал первый шаг. Это большое достижение. Но это только первый шаг в высоком искусстве идти вперед. И пусть его первый шаг не будет единственным.

С ногами мы, кажется, разобрались. С глазами будет сложнее. С самого рождения все мы наделены замечательным даром — зрением. У всех нас есть зоркие, или не очень, глаза. У некоторых из нас они еще и «зеркало души». Но почему тогда, рассматривая одно и то же, мы все видим разное. Почему-то, что видят одни, упрямо не хотят видеть другие. Так и просится на язык старый анекдот.

— Дивись синку, море!

— Де, Мамо, де?

— Так ось, бачиш, синє!

— Де, Мамо, де синє?

— Оце воно, оце море. Море, море, море! — кричит рассерженная мамаша, тыкая ребенка носом в прибрежную волну.

Имея одинаковые глаза, мы видим разное, потому, что видим не столько нашими глазами, сколько нашими мозгами.

Людям со слабым зрением гораздо легче узнать знакомого человека в тумане или в сумерках. Привыкнув получать картинку невысокого качества, они используют для ее обработки более сложные алгоритмы, замечая недоступные обычным людям тонкости походки, особенности фигуры и движений.

Значит, видеть, это не просто открыть глаза. Видеть надо учиться. Учиться видеть и понимать то, что видишь. Видеть то, что есть, а не то, что хочется, видеть суть, а не форму. Учиться видеть, понимать и любить прекрасное. Учиться видеть новое в каждодневном, удивительное в новом, интересное в обычном. Учиться любить жизнь и радоваться ее удивительным краскам!

Однажды, в одной из своих многочисленных ролевых жизней, я был волшебником и вел за собой через туманные горы, толпу маленьких но смелых хоббитов. Я объяснил им, что долины в этих горах заполнены ядовитым туманом, и тот, кто откроет глаза, навсегда ослепнет. Они шли с завязанными глазами, взявшись за руки и повизгивая от страха, то проваливаясь по щиколотку в песчаные дюны, то натыкаясь на колючие ветки мохнатых елочек. И только один мальчик снял повязку и сказал, что все это неправда, что я не волшебник Гендальф, а Кирюшин папа, и что здесь нет никакого тумана. И тогда я понял, что был прав. Этот мальчик действительно ослеп. Он сохранил зрение, но потерял способность видеть. Он будет жить, но никогда больше не увидит сказку!

В отличие от бесстрастного фотоаппарата, мы видим не просто «мертвую» картинку — совокупность точек и пятен различного цвета и яркости. Наш мозг старательно ищет и находит в этой мешанине знакомые и понятные нам образы, отделяет главное от второстепенного, закономерное от случайного. Глядя на страницу журнала, мы безошибочно отделяем буквы, от картинок, а картинки от фона. Несмотря на обилие различных шрифтов и почерков мы легко опознаем знакомые буквы, что не под силу даже самому современному компьютеру. Непостижимым образом мы узнаем медвежонка и зайчика, даже среди ужасных монстров, порожденных явно больным сознанием авторов современных мультфильмов и производителей детских игрушек. Эта способность не дается нам от рождения. Этому мы учимся, и учимся не только в первые годы, а всю нашу сознательную жизнь.

Сначала ребенок учится отделять свет от тени, красное от синего, синее от зеленого. Затем опознает простейшие образы, узнает знакомые лица, запоминает знакомые игрушки. Потом наступает черед увидеть соотношения размеров и форм, узнать, что такое больше и меньше, выше и ниже, дальше и ближе. Вместе с пониманием абстрактных понятий, гнев, радость, горе, ребенок учится понимать выражение лица и характерные жесты. За ними следуют и абстрактные символы — буквы, цифры, различные знаки и пиктограммы. Немаловажной является и способность восприятия динамики движения предметов — умение бросить мяч в цель, способность предвидеть куда упадет, полетит или покатится тот или иной предмет.

Однажды в горах мы спускались по вьющейся серпантином тропинке с крутого склона. Одна из участниц похода, двадцатилетняя девушка, решила облегчить себе жизнь, сняла свой рюкзак и бросила его вниз. Все, стоявшие внизу, дружно бросились на землю, закрыв голову руками. Выругавшись по поводу просвистевшего над самой головой тяжеленного рюкзака, мы насколько возможно спокойно спросили девушку: «Ты что, сдурела?». На что она нам спокойно ответила: «А я думала он так и покатится», и изобразила пальцем в воздухе замысловатую кривую.

Если способность видеть не убить в раннем детском возрасте, то настанет черед видения и понимании прекрасного, восприятия гармонии и композиции, динамики, экспрессии, цветовой гаммы, определения по внешнему виду, функционального назначения предметов и их частей.

Вы, наверное замечали, что многие дети совершенно спокойно управляются с магнитофонами, телевизорами и другой бытовой техникой. Они, как будто, давно знали где и что нужно включать и что где крутить, в отличие от некоторых взрослых, которым не помогает даже заучивание инструкции наизусть. Бытовые приборы проектировали такие же люди, и если умение видеть и талант у них тоже не убили, то хотели они этого или нет, все органы управления они разметят так и там, как им удобно. В результате другие люди по внешнему виду, форме и размерам легко смогут определить что и для чего, даже если кнопки и ручки подписаны на незнакомом языке.

В зрелом возрасте процесс развития зрения не заканчивается. Приходит пора видения, осознания и понимания сути вещей, глубинных взаимосвязей, обобщения близких по сути и значению образов и выражения их в виде общих понятий и глобальных закономерностей.

Но вернемся в раннее детство. Попробуем разобраться, что и как мы видим, и что из этого получается.

Посмотрев на что-то мы видим не картинку, а совокупность образов, которые наш мозг подобрал нам из имеющегося у него набора. И чем больше наш жизненный опыт, чем больше мы в жизни видели, тем больше у нашего мозга выбор, и тем точнее наш мозг сможет распознать картинку, и тем больше она соответствует действительности. Когда образов не хватает, мозгу, не от хорошей жизни, приходится подставлять то, что есть. И тогда дикари видят вместо самолета, огнедышащего дракона, а зрители в панике выбегают из первого кинотеатра братьев Люмьер. Если же мы видим что-то такое, что вообще «ни в какие ворота не лезет», то наш мозг просто не в состоянии подобрать подходящего образа. И тогда ему ничего не остается, как выключиться, свалив нас в обморок.

Кстати, падениями в обморок всегда страдали английские барышни, воспитанные гувернерами и гувернантками и прожившие всю свою жизнь во дворцах и на балах. У старых морских волков таких проблем, обычно, не бывает, не потому, что они крепче, а потому, что они больше видели.

Естественно, наш мозг не в состоянии хранить фотографии всех виденных нами в жизни медведей, кошек, собак и кроликов. Для этого в нем просто не хватит места. Для того, чтобы это место сэкономить он объединяет похожие образы и создает из них один собирательный, абстрактный образ. В мире не существует просто кошек и просто собак, но в нашем мозгу есть образ просто кошки, который имеет характерные черты всех виденных нами когда-либо кошек. Поскольку мы мыслим не только образами, но и словами, то к образу «абстрактной» кошки мы приклеиваем и абстрактное понятие «просто кошка».

Что из этого следует? Увидев на заборе кошку, мы находим подходящий по признакам образ и объявляем это кошкой. Для упрощения картинки наш мозг заменяет кошку реальную, кошкой из образа, дополняя ее признаками и чертами той кошки, которую мы себе представляем. В результате то, что нам видно — это кошка на заборе, а то, что нам отсюда не видно, взято из нашей головы. При этом, чем больше кошек нам удалось увидеть в течение нашей жизни, тем более настоящей и живой будет наша «абстрактная кошка», тем с меньшей вероятностью мы примем за кошку собаку или морскую свинку, тем больше тонкостей и особенностей мы заметим в конкретной кошке, сидящей на заборе.

Наблюдая одни и те же предметы в одних и тех же условиях мы рискуем сформировать в нашем мозгу образ, совершенно не соответствующий действительности.

Не удивлюсь, если многие дети считают, что лисы разгуливают по лесу в ярких сарафанах. При этом ходят они на задних лапах, с лукошками в передних и питаются исключительно колобками, которых для них регулярно пекут заботливые бабушки.

Мне не хотелось бы пугать вас страшной историей о мальчике, который пытался погладить в зверинце, знакомого по детским книжкам медведика. А медведик оказался просто медведем, причем голодным и злым. Просто для детей, да и для взрослых тоже, важно не только умение обобщать, но и умение замечать частности.

Особенности нашего зрения приводят к тому, что мы не только видим не совсем то, на что смотрим, но и к тому, что многого мы не видим вообще. Вернее, просто не замечаем. Изначально, как и большинство животных, мы видим только то, что представляет угрозу или то, что можно съесть. Видеть все остальное ребенок не научится, если мы его не научим. И тогда, повзрослев, он будет видеть только еду повкуснее и игрушки подороже.

Наш мозг старается облегчить себе работу и упрямо пытается не видеть того, что не попадает под признаки угрожающего поведения или не похоже на то, что приносит удовольствие. Если для данного цветового пятна у нас нет подходящего образа, если нам это совсем не интересно или в поле зрения есть что-то более яркое и привлекательное, то мы говорим: «не заметил», «упустил из виду», «не придал значения». Не замечаем мы и того, что видим каждый день, что не имеет ничего отличного, от того, что мы видели раньше. Чтобы ребенок это увидел, мы должны ему это показать, привлечь его внимание, помочь заметить необычное, яркое, запоминающееся. И тогда в его мозгу сформируется еще один образ, еще одно абстрактное понятие, которому он потом подберет и еще одно, новое слово.

«Смотри какой зайчик!» — умильным голосом говорит мамаша, одно рукой вертя перед глазами ребенка мягкой игрушкой, а другой пытаясь всунуть в него очередную ложку манной каши. И на сотый раз ребенок обязательно усвоит, что «Зайчик — это такой пушистый предмет, который неразрывно связан с поеданием каши и рассерженной мамой». А скорее всего он просто перестанет видеть надоевшего зайчика, слышать маму, а заодно, на всю жизнь возненавидит манную кашу.

Разве можно научить ребенка видеть то, чего ты не замечаешь, любить то, к чему ты равнодушен, слушать кого-то, когда не слышишь сам.

Шепот листвы, стук капель по стеклу, шорох шин за окном, пыхтение чайника на кухне, тихий голос мамы, мурлыкающей себе под нос какую то песенку... Наш ребенок спит в колыбельке. Но он не просто отдыхает, не выключен как телевизор. Звуки будят в нем воспоминания, вызывают из памяти образы прошедшего дня, помогают ему заново осмыслить увиденное и услышанное, разобраться что к чему, упаковать в абстрактные понятия и разложить по полочкам, освободив место для нового дня, полного свершений и открытий. И не стоит красться на цыпочках, закладывать окна матрасами и пытаться удавить соседскую собаку. Ребенок все равно попытается что-то услышать, ему это необходимо, и он совершенно не обязан для этого сильно напрягаться.

Мир звуков не менее богат, чем мир красок, а наши уши устроены совсем не проще, чем наши глаза.

Мы говорим «семь цветов радуги», но в художественном салоне вы найдете не менее десятка только зеленых красок, каждая из которых имеет свой цвет и свое название. Мы говорим «семь нот», хотя их как минимум 12. Кто-то не в состоянии отличить «до» от «ре», а кто-то слышит сфальшивившую скрипку в большом симфоническом оркестре. Я был знаком с человеком, который в сумасшедшем реве реактивного двигателя мог услышать звон отвернувшейся гайки — маленькой гайки, которая могла привести к большой трагедии.

Пусть в вашем доме звучит музыка и поют песни. Пусть приходят разные люди и говорят о всякой всячине. Не мешайте папе сверлить стены и забивать гвозди, а старшему брату фырчать машинами, гудеть самолетами и пыхтеть паровозами. Пусть мир звуков, будет богат и разнообразен.

Рассказывайте ребенку обо всем, что видите, слышите и делаете. Читайте ему сказки, а лучше придумывайте сами. И не прикрывайтесь фразой «Он все равно еще ничего не понимает». Он уже давно все понимает. Он понимал все еще тогда, когда вы носили его в своем животе. Уже тогда он знал ваш голос и понимал ваше настроение. Очень скоро он будет понимать и смысл ваших слов. И если этих слов будет много и разных, то каждому образу в его голове, каждому понятию достанется по своему отдельному слову. Тогда каждую мысль он сможет облечь в слова и обязательно захочет с вами этой мыслью поделиться. Вот тогда он и заговорит. А если он упрямо не хочет говорить или говорит только «Да», «Нет» и «Дай», значит вы не научили его видеть и слышать, он нигде не был, ничего не знает и ему совершенно нечего вам сказать.

Чем больше ребенок видел и слышал, тем больше слов ему понадобится. Чем богаче окружающий его мир, тем богаче его речь и тем сложнее фразы ему приходится строить, чтобы выразить все многообразие увиденного, услышанного и пережитого.

А может нам этого и не надо. Мы его и так понимаем: «Пи» — пить, «Пи-пи» — наоборот. Мы и сами постепенно переходим на этот язык. А ребенок удивляется и не может нас понять. Он нам про печенье, а мы про какое-то «пеня», он про собаку, а мы про «баку». А потом вообще бред какой-то — сплошные «пу-пу» — «сю-сю». Он то все слышит правильно, просто выговорить не может. Мало того, он и себя слышит правильно говорящим, а мы его дразним и коверкаем.

Но мы и сами не без греха. Мы забываем буквы родного языка и покорителя Сибири Семёна Дежнёва уже называем дЕжневым, а скоро вообще перекрестим в Саймона. Мы старательно заменяем понятные и простые слова далекими по смыслу новомодными терминами. Наш язык, натыкаясь на острые углы чужих слов, спотыкается и чудная мелодия нашей речи начинает напоминать лай запыхавшейся от долгого бега собаки.

Ну ладно бы мы перемежали нашу речь благородной латынью или близким нам греческим. Нет мы крадем слова у народа, который недоучившись грамоте у римлян, перепутал все буквы и упрямо называет Варвару Барбарой, а Вавилон Бабилоном, у народа, который не знает разницы между мороженым, кремом и сливками. Мы учимся у них жарить булки с котлетами и выговаривать их название, забыв что за 800 лет до этого эпохального кулинарного открытия наши предки уже ели расстегаи с зайчатиной и кулебяки с капустой.

Мы не хотим ничего видеть и ничего слышать. Мы забыли смысл половины слов. Мы с удовольствием смотрим фильмы, где этих слов всего два десятка, да и те при детях лучше не говорить. Но мы хотим, чтобы наши дети были самыми лучшими, самыми умными и самыми развитыми, и мы точно знаем, что для этого нужно. Для этого надо научиться читать, считать и писать и, при этом, как можно раньше. Научиться читать, не понимая смысла прочитанного, считать, когда нечего считать, и писать, когда еще не о чем писать.

На двери моего рабочего кабинета висит табличка с грозной надписью «Посторонним вход строго воспрещен», что, однако, не мешает заходить в нее всем подряд и задавать дурацкие вопросы.

— Вы табличку на двери видели? — спрашиваю я.

Мы учим наших детей не танцевать, а танцам, не учим петь, а разучиваем песни, изучаем не поэзию, а стихи. Мы не учим их грамотно и красиво писать, но зато учим правила правописания. Мы не понимаем физических явлений, зато знаем физические законы. В школьном учебнике моего сына под громким названием «Я и Украина» всего две строчки о писателе Тарасе Шевченко и аж три листа о футболисте. Мы заставляем наших детей решать десятки одинаковых задач, где отличие только в том, что складывают не яблоки, а помидоры, вычитают не конфеты, а котлеты.

Половина учителей младших классов не в состоянии правильно решить такую задачу: У Пети 5 яблок. Это на 3 яблока меньше чем у Тани. Оказывается у Тани 2 яблока. «Меньше — значит вычитать».

В 7 лет я пошел в первый класс и всю первую четверть старательно писал кружочки и крючочки. При этом, десяти лет мне вполне хватило, чтобы изучить и математику, физику, химию и историю, прочитать Тома Сойера, Войну и мир, Последний из могикан и Пикник на обочине, насладиться стихами Пушкина и Байрона, научиться не только делать табуретки, но и шить фартуки и вязать шарфики. Я до сих пор помню фамилии авторов моих школьных и институтских учебников, и мне за них не стыдно. Теперь учебники пишут никому не известные сотрудники НИИ, УЦ, а то и ООО и ЧП.

Двенадцати лет уже не хватает, чтобы втиснуть в беззащитные детские головы ворох бессистемных и бесполезных знаний, не складывающихся в понятия и не запоминающихся в виде целостных образов. Дошкольники уже не играют в «Дочки матери» и не знают кто такая Красная шапочка. С трех лет они уже усиленно готовятся к школе, чтобы 12 лет готовиться в институт, чтобы еще через пять лет с удивлением узнать, что все это им было совершенно не нужно.

В нашем неуемном желании дать нашим детям как можно больше и как можно раньше, мы отнимаем у них то прекрасное, что у них уже есть. Мы даем им костыли вместо ног, фотоаппарат вместо глаз, магнитофон вместо мозгов, готовые фразы и суждения вместо собственных мыслей. Мы заставляем их ходить там, где некуда пойти, видеть там, где не на что смотреть, говорить о том, чего мы сами не понимаем и никогда в жизни не видели.

Мы не хотим терпеливо ждать пока из семечка покажется росток, у ростка появятся листики, когда распустятся цветы, когда завяжутся, вырастут и созреют плоды. Да мы уже и забыли откуда берутся яблоки. Мы верим, что они растут в магазине и хотим получить их сразу и без хлопот.

Мы хотим как лучше, а делаем как всегда.

Обсудить на форуме  |   Обсудить в ЖЖ