Оглавление раздела
Последние изменения
Неформальные новости
Самиздат полтавских неформалов. Абсолютно аполитичныый и внесистемный D.I.Y. проект.
Словари сленгов
неформальных сообществ

Неформальная педагогика
и социотехника

«Технология группы»
Авторская версия
Крошка сын к отцу пришел
Методологи-игротехники обратились к решению педагогических проблем в семье
Оглядываясь на «Тропу»
Воспоминания ветеранов неформального педагогического сообщества «Тропа»
Дед и овощ
История возникновения и развития некоммерческой рок-группы
Владимир Ланцберг
Фонарщик

Фонарщик — это и есть Володя Ланцберг, сокращенно — Берг, педагог и поэт. В его пророческой песне фонарщик зажигает звезды, но сам с каждой новой звездой становится все меньше. Так и случилось, Володи нет, а его ученики светятся. 


Педагогика Владимира Ланцберга


Ссылки неформалов

Неформалы 2000ХХ

Андрей Русаков. Эпоха великих открытий в школе 90-х годов. Анклавы прошлого и анклавы грядущего.

Бродячие университеты ТиВи

Татьяна Бабушкина и клуб «ЭТО»

Андрей Русаков совместно с Юлией Масловой

«...Татьяна Бабушкина очень похожа на добрую фею из детских сказок. У неё есть волшебное прозвище «Ти Ви» и тысяча праздничных секретов. Любимое её дело — превращения. Образ её меньше всего ассоциируется с традиционными представлениями о воспитателе или учителе. Приходит к вам элегантно одетая женщина с мешком или огромной сумкой. Нервничает, поминутно извиняется, и тут же спрашивает: «Мы кажется, с вами уже встречались?» И всегда хочется с ней согласиться, потому что она из вашего детства, из детства ваших детей, из детства ваших родителей. И, пожалуй, только дети по настоящему видят её. Они запросто кричат через весь зал её имя, смущая добропорядочных взрослых. И замирают с открытыми ртами, когда она разливает им в ладошки солнечный чай или зажигает в большой деревянной ложке волшебный огонь. И помогает каждому побыть немножко волшебником».

Диверсант

...В жизни Татьяны Викторовны Бабушкиной был период, когда она преподавала на кафедре педагогики в Ростовском пединституте.

Я попал на первое в этом году занятие в сентябре, на факультет иностранного языка. Ни у кого из пришедших девушек, чьей специальностью через несколько лет станет знание английского — уж точно в мыслях не было иметь что-то общее со школой. Полноценная тоска отражалась в их глазах от чувства теряемого времени на предстоящей «паре» по педагогике.

Девочки, ворча между собой, раскрыли на коленках конспекты и начали готовиться к серьёзным занятиям. Тем временем в аудиторию тихо пробралась Бабушкина, извинилась, представилась, и завела примерно такой монолог.

«Пожалуйста, вы только не отрывайтесь от своих дел. Я же понимаю, насколько вам сейчас тяжело учиться, каким трудным и важным делом вы занимаетесь — я бы с этим никогда не справилась. И я понимаю, что никакая школа вам не нужна, и делать там нечего, и выжить там невозможно.

Но я постараюсь говорить не об этом. Не про школу, что вы, а про то, что вдруг может кому-то из вас пригодится — ну, может быть, со своими детьми. Впрочем, не обязательно с детьми; вообще ведь педагогика — это про отношения, знаете? Друг с другом, с молодыми людьми, ну и с детьми тоже иногда. Конечно, это не всем нужно; я буду говорить не очень громко, постараюсь вам не мешать — а если кому-то любопытно, я буду рада, а они могут подсесть поближе».

Не трудно догадаться, что через несколько минут все конспекты были заброшены, ещё через несколько началась нескончаемая феерия из разных сценок, комментариев и неожиданностей на ровном месте, потом ТиВи была облеплена преображёнными слушателями — а потом втихомолку довольно потирала руки: «Ну, здесь я двум-трём точно испорчу судьбу».

«Испорчу судьбу» — это означает втянуть человека в клубную жизнь, в «педагогические путешествия», в «уроки фантазии», в летние лагеря (вернее, художественные дачи) — праздничные для детей и очень тяжёлые при всей праздничности для взрослых, в работу с «черепашатами»... И навсегда оставить причастными и небезразличными, мучительно-небезразличными к тому, что происходит вокруг с миром детства.

Клуб

Клуб «ЭТО» — «Эстетика-Творчество-Общение» — клуб почти с сорокалетней биографией, клуб в каждую эпоху своей жизни объединявший поколения участников от пяти- до пятидесятилетних. Лёгкость дыхания, веселье творческих импровизаций и драматичность мировосприятия здесь постоянно предстают как вещи неразрывные.

Удивление, радость и нежность наполняют атмосферу общения вокруг ТиВи — но это та нежность, которая то и дело обжигает.

«...А душа, уж это точно — ежели обожжена —
Справедливей, милосердней и праведней она».

Пронзительность трагического взгляда на мир оттеняется пронзительностью в высвечивании красоты человеческих душ. Постижение драматизма культуры искупается сумбуром драматизации и театрализация жизни. Беды мира детей, отчаянность мира подростков, неприкаянность мира молодых притягиваются сюда как молнии к громоотводу — но при этом между поколениями участников переливается, охватывает каждого человека вверх и вниз по возрастной шкале искрящаяся радость мировосприятия то из детства, то из отрочества, то из юности.

Вот как об этом пишет сама Бабушкина.

СУДЬБА ДЕТСТВА
МЕЖДУ ДОМОМ И КЛУБОМ

«Взрослый, душевно живущий рядом с ребёнком, обладает даром вернувшегося времени. Он как бы возвращается сквозь время назад и имеет счастливую (подчас трудную) возможность снова пережить или дополнить его.

Человек, думающий о судьбах Детства, может прокладывать своё собственное время через всеобщие уроки и уравнивающие обстоятельства; он умудряется сохранять личностно-значимое, то, что особенно ценит — и может пытаться привнести свои ценности в современную ситуацию, чуть меняя её к лучшему.

...Судьба Ребёнка и судьба Детства для меня категории одинаково живые и неповторимые. Опыт двадцатого века показал, как дети связаны с отношением взрослых не только к каждому из них конкретно, но и к самому Детству.

Человечество на своём веку раз за разом, не замечая этого, строило Вавилонские башни. И теперь из материалов спешности, ненадёжности, несоразмерности темпов и ритмов, упрощённости и уплощённости заканчивает очередную. И уже ясно — слово, даже внутри языка, от разобщённости не спасает.

Те, кто помнят картину Брейгеля, могут и упустить из внимания маленький органичный город, уместивший рядом со столь привычным разворотом...

Город напоминает о возможности сохранения Тепла в малом, но живущем по закону порядочности и надёжности, человеческом кругу.

Этой невидимой, но очень реальной точки я стараюсь придерживаться. И всё, что мы делаем с моими единомышленниками — то попытка создания Невидимого Дома, который сразу возникает для ребёнка там, где этот круг близких людей образуется.

Возможно, ошибаюсь, но главное, что я усвоила от детей: сейчас для них слова не достаточно. Что, как воздух, нужна атмосфера. Что в суетности и жёсткости конструкций взрослого мира забывается — детство это не время, не период, а состояние. Что консервирование детскости нужно самим будущим взрослым.

И весь наш замысел — задуманное и переживаемое годами путешествие в поисках атмосферы. Ибо тон делает музыку...»


...Теперь о клубах (как я это понимаю). Клуб для современного человека и ребёнка в том числе — это идеальная модель, архетип семьи. Там всегда присутствует божественная Троица; Дух-Старики, хранители традиций; Ум-Взрослые, принимающие ответственные решения; Сила-Дети, питающие Дух и Ум энергией Жизни. Редкий ребёнок и взрослый может сказать, что он живёт или жил в полной семье, вместе с родителями, дедушкой и бабушкой. У многих и отцов-то нет.

Клуб заменяет человеку 20-го века то, чего он был лишён с детства — полноценную семью. Школа, за редким исключением, этого сделать не может; она по-прежнему живёт безумной идеей: что можно научить чему-нибудь хорошему детей, отобранных по принципу возраста. Но истинное знание передается только по вертикали.

Клуб — самоорганизующееся живое существо, которое невозможно загнать в клетку каких-то инструкций или норм — оно там неминуемо погибнет.

Человек с самого своего рождения, попадая в психическое пространство человеческих взаимоотношений, постоянно рискует быть вытесненным. Причём кажется, что все условия его жизни стремятся к подобному вытеснению, логическим окончанием которого является смерть. Не в наших силах преодолеть смерть, но в наших силах помочь себе и другому не быть вытесненным раньше логического конца, не почувствовать себя умершим раньше смерти. Самое страшное, что общество вытесняет из себя своих детей. Чуть повзрослев, дети понимают, что они — лишние люди, выброшенные во внешний мрак. Но гнет общественного безразличия очень условен по сравнению с тем, насколько они важны как таковые. Для их спасения необходимо создание нового пространства, каким и является Клуб.


...Не очень люблю в клубах узкую специализацию. Смена деятельности необходима, иначе получается не клуб, а курсы обучения чему-нибудь. Обучены — прощай. Ведь в каждом деле можно найти параллели из других отраслей. Например: кройка и шитьё — история костюма — технология прядения, ткачества — фольклор и этнография — карнавалы, спектакли — музыка — движение.

Клуб для меня важен такой, где находится место родителям, по крайней мере тем, кому это надо. Это лучшая возможность увидеть совершенно иным своего ребёнка, пожалуй, можно сказать так — увидеть причины зауважать своего ребёнка (особенно влияет отношение педагога). А детям, особенно младшим (6-8 лет) бывает приятно, что они занимаются таким Делом, которое интересно их мамам-папам. В идеале — надо обеспечить на занятии родителей собственными заданиями, так как свободные и активные взрослые часто не довольствуются ролью простого наблюдателя, «встревают», мешая педагогу. Но стоит их занять, пояснив важность — всем хорошо».

Мастерская традиций

«...От Татьяны Викторовны я слышала фразу, которую не сразу, но поняла. «В любви часть всегда больше целого». Так, повседневные бытовые мелочи оказываются не фоном панорамы, а теми деталями, которые и являют основную мысль и чувство творения».

Татьяна Бабушкина из тех, чьё дело — не проектирование, а культивирование. Кто убеждён, что жизнь не строится — жизнь вырастает.

Известна мудрость, не то, чтобы общепринятая, но скорее признанная, чем нет: «Никакой прогресс науки и цивилизации не имеет отношения к узнаванию себя. Узнаванию себя в качестве человеческого существа». (Так её формулировал Мераб Мамардашвили).

Мы живём не только в истории, деятельности, культуре — но и в быту, в сцеплении тысяч бытовых мелочей. А напротив быта — бытие, то, что к узнаванию себя как раз имеет прямое отношение.

И вот если возникает поле напряжения между бытом и бытиём — тогда рождается самобытность. Если мы можем сформировать такую насыщенность детской жизни, чтобы в ней вспыхивали подобные импульсы — тогда нам есть куда соваться с историями и культурами.

Присмотримся к словосочетаниям из лексикона Татьяны Викторовны, её учеников и соратников. Подарковая культура. Уроки фантазии. Философия пира. Гостевание. Поляна Смыслов. Бродячая педагогика. Художественная дача. Домашний театр отрока...

В отсвете подобных категорий налаживается здесь организация «высокого бытобытия» человеческих отношений.

Вся окружающая ребёнка социальная жизнь сегодня настойчиво учит подводить любые предметы и явления под общие знаменатели стоимости и престижности. Вся «педагогика ТиВи» — это раскрытие каждого предмета, удостоенного рассмотрения — как уникального, как возможного хранителя неповторимой человеческой ценности. «Ведь ребёнок — это человек, который хранит в себе имя вещи, а поскольку вещи умеют говорить, через их странности ребёнок приобщается к тайне мира». Культура простых вещей. Драгоценность простых вещей. Неожиданная педагогика той стороны мира, которая не продаётся и не поддаётся расчётам.

Это неустанный, иногда произносимый, часто бессловесный, выражаемый попеременно делами, вещами и поступками разговор о том, как взрослый и ребёнок могут изо дня в день приносить счастье друг другу, используя простейшие и вечные детали быта и бытия.

Отсюда и бабушкинское определение «подарковой культуры»: «Думаю, что творчество дарящего чем-то схоже с творчеством поэта. Ибо поэт держит слово на пульсе мира, а дарящий заменяет слово поэтическим предметом, приносимым в дар, и держит это даримое действие на пульсе ритма жизни дорого ему человека. Подарок показывает невидимые просторы неповторимой территории дарящего...»


Мераб Мамардашвили продолжал свою мысль следующим образом: «Если человек имеет свой голос, то это всегда голос жизненного единства, органически выросших связей. Мыслить, знать — значит поставить себя во все-связь, в «традицию». Человек без неё гол. Тогда из его жизни уходят простейшие человеческие связи — милосердие, сострадание... А голенький он и нужен утопистам-экспериментаторам»

«Эстетика-творчество-общение» — всё это тройное определение культуры в названии клуба оказывается довольно специфичным. Культура и предстаёт здесь не набором произведений, а палитрой традиций.

А сам клуб — как «волшебная мастерская» по ремонту традиций. Мастерская, которая помогает заметить и укрепить свою, почти оборвавшуюся нить личной, кровной традиции. Не пропустить те традиции возрастов и поколений, которые могли пройти мимо тебя. Обнаружить, опознать те традиции культуры, по отношению к которым захочется совершить свой выбор — зацепиться или оттолкнуться, включиться в их продолжение, преобразовывать себя самого с их помощью — или уважительно отойти в сторону, повернув к традициям иного ряда.

Уроки фантазии

Уроки фантазии — то с чем Бабушкина гастролирует по всей стране по учебным заведениям и классам, где её принимают.

Уроки эти (вдруг преображающие детей на глазах их собственных учителей и родителей) выглядят вполне осязаемо и технологично — но в них отражается не программа, не методика — а некоторый особый план учебной жизни, который Татьяна Викторовна полагает необходимым удерживать в начальных классах. Те специальные усилия, хоть как-то компенсирующие вымывание важнейших пластов детства из детских биографий.

Демонстрация таких занятий и обсуждение их с учительницами — основной жанр «легального появления» Бабушкиной в системе образования — потому она и оправдывается: «Слово «урок» взято как условное обозначение, доступное официальному миру. Уроки фантазии позволяют ребёнку, смиряясь с теми социальными требованиями, которыми его опутывают в школе — не потерять живую ткань детства в том возрасте, когда она ещё необходима. Они предполагают не только бережное рассмотрение, но проживание праздничной, игровой, образной детской реальности».


Не исключено, что прообразом этого школьно-домашнего, «планово-чудотворного» жанра послужила «Грамматика фантазии», предложенная Джанни Родари. Впрочем, большинство этих «сказок для подбадривания», «театров одного письма», «путешествий голубой стрелы» и «яблочек по тарелочке» явно российского происхождения. По большому же счёту урок фантазии — это попытки опереться в рамках школьных 45 минут на те стороны явлений, где может быть нащупана многоголосица детского и взрослого языка.

«...Александр Мелик-Пашаев обращает внимание на то, что в работах взрослых художников сохранены детские черты, а в рисунках детей проявляются поразительные взрослые детали, непонятно как освоенные недетские техники и смыслы. Так и в пространстве многоголосицы взрослым понятиям удаётся найти детский образ.

...В глубине нашего Сундучка детства можно найти самые обыкновенные предметы: клубок ниток, картошку, башмак, лодку, яблочко на тарелочке... Но стоит их достать по отдельности, как мы можем увидеть обычный предмет в необычном измерении, где он выступает как главный герой события. Дерево, Яблоко, Хлеб, Колесо, Стрела могут рассказать нам массу интересных вещей... Достаём и невидимое, но значимое, идущее прямо в сердце. Это запахи праздников. Оказывается, ванилин хорош не только в пирогах, но и на руках взрослого. Он радует и успокаивает одновременно. А вот пряничный домик можно покрасить, на манер забора Тома Сойера, цветной глазурью с корицей. А прогоревшие бенгальские огни рядом со взрослым пахнут доверительностью.

На самом дне сундучка лежат различные выкройки формы встреч с малышами. Это и фрагменты пантомимы, и домашний театр, и теневой, и пальчиковый; длинные рулоны совместных рисунков, клубки игр, краски карнавализации, ящички с кухонным театром, театром Света, мешочки подарковой культуры и всякая необходимая разность, от пуговиц до камешком до раковин...

Взрослый, бережно хранящий такой сундучок в себе, несёт детям обаяние предмета, который провожал не одно поколение, а, значит, впитал в себя отношение и стал живым».

Домашний театр отрока

Для другого возраста «уроки фантазии», с их тематикой и атрибутикой уходят вглубь более обширных жанров. В качестве самого характерным из них в клубе «ЭТО» сложилась традиция домашнего театра. Традиция одомашнивания культурных явлений и окультуривания явлений бытовых: через неустанную театрализацию, карнавализацию жизни — в тех самовозникающих пьесах, которым часто, кажется, не будет конца.

«...Тихо, незаметно пробивается направление детского домашнего театра. Где не подросток, но отрок мог встретиться с близко живущими людьми ещё на одном приподнимающем от быта языке представлений. И иногда, обнаружив, что владеет этим языком даже ярче, чем взрослым, из новой точки отношений мог исправить отношения земные, обычные».

Такой театр находит место каждому участнику, поскольку в нём уживаются самые разнообразные жанры: публицистический, сказочный, философский, театр семейных радостей, поэтический. Большинство спектаклей предваряет или книга, взволновавшая многих, или летнее странствие, или идея, а то и предмет, разделивший сюжет совместной жизни... Домашний спектакль невольно вытекает из совместно прожитого, включает заинтересовавшее, то вспыхивает, то угасает. «Он всегда как бы приподнимает на цыпочки и позволяет взглянуть на близкое, но чуть выше, или на знакомое, но с нового ракурса».

Однажды сценой послужили несколько лодок, неспокойно закреплённых у берега. В этнографическом музее села Прелестного главным героем театрализации был Ветряк, спасённый хранителем-художником А.И.Шевченко, а в заповеднике Танаис световой занавес открывал сцену-площадь города, только что раскопанного археологами.

Процитируем кусочки из рассказа ТиВи про эту сторону жизни своего клуба.

«...С 1975 года, бережно, как Маугли огонь в горшочке, мы вносили театр в самые повседневные ситуации жизни нашего общества, имя которому было «Клуб ЭТО». Театр был нашим языком, способом общения, лечением, россыпью проявлений в других формах творчества, причудливым «приколом», и точкой, в которой помещались абсолютно все и сразу.

Наш путь лежал через карнавал — зрелище без рампы и без разделения на исполнителей и зрителей. Главное условие домашних спектаклей — отсутствие возвышения сцены. Ибо столь важная деталь требует мастерства от актера, а отсутствие ее — мастерства от зрителя. И если он щедр — у домашних актеров открывается удивительное дыхание детской импровизации, что, полагаю, сродни принципам детского рисунка или наивной живописи взрослых художников.

Домашний театр щедр своей полифоничностью. Это и вечера поэзии: участники все, кто решится, допустимо чтение по излюбленной тетради или с томиком в руках. В июле мы ставили поэтический спектакль «Отражение ёлки»: из ещё пахнущих деревянных брусочков (дара из столярной мастерской) ребята всех возрастов творили игрушки, а потом украшали ими шар кроны дерева на сцене бугра.

...Участие всех желающих сразу предполагает внезапное неучастие оробевшего или поссорившегося в самый последний момент, и главное не в том, чтобы успеть найти и уговорить замену, а чтобы успеть придумать другую роль отказавшемуся (осветителя свечой или супер-фонариком, распорядителя кареты, или помощника, приводящего в движение декорации во время движения поезда) — это срочно нужно придумать и сделать привлекательным. Ибо иначе спектакль не одарит, а отберёт...

В это время, в только что возникших группах, перед самым спектаклем уже предлагают совершенно неосуществимое, а там ~ нарисовали столько декораций, что они никуда не поместятся, и этим огорчат самих художников...

Что с этим делать? Успевать вникать, терпеть и искренне творчески искать новые связи — ниши текста, и возможности вплетения детского творческого избытка.

Одна из «договоренностей» осуществления подобных постановок — это однократность действия. Второй раз ни одна постановка не повторяется. И другое условие: такие постановки, благодаря условности языка обозначений, требуя совсем небольших затрат, иногда настаивают на обязательном парадоксальном наличии некоторых вещей. В своей записной книжке нашла потом поразившую меня запись нужных предметов к подготовке: «500 шариков и полкилометра лески».

Но главное во всей этой суматохе приготовления — слышать в себе высокую ноту рождающегося смысла. И тогда совсем разное, иногда взаимоисключающее, вдруг связывается и даёт совершенно особое, которое ни с чем нельзя перепутать, звучание искренности. Одновременность постижения этих смыслов взрослыми и подростками тогда й бывает сутью их вдохновения».

Стоянки детства. Танаис

Танаис — археологический музей-заповедник между Ростовом и Таганрогом. Крайняя точка античного мира, город с полуэллинским, полускифскнм населением, узел тысячелетнего дружелюбного диалога цивилизации приморских городов и кочевой степи, гражданства и варварства, оформленности и импульсивности — явный центр мира, как его убеждённо представляет директор музея Владимир Федорович Чеснок. Вероятно, самый «детско-ориентированный» директор музея в стране.

«Художественные дачи» — «стоянки детства» каждый год ищут себе новое место, но всё-таки чаще всего вновь возвращаются в Танаис. И вот как это может выглядеть.

ВЕЛИКИЙ ШЁЛКОВЫЙ ПУТЬ

Танаис — одна из точек древнего Шёлкового пути, а значит, и место пересечения различных культурных традиций. Это то самое пространственное поле, где взрослым и детям, танаитам, возможно жить родственно, но без ограничений, налагаемых узами кровной семейственности. Часто бывает, что детям трудно в их собственных семьях, ведь родителей не выбирают. А в Танаисе семьи складываются иначе — взрослые и полу-взрослые разбираются исключительно по детским симпатиям. (Не удивительно, если ваш собственный ребёнок вдруг захотел побыть не вашим, но если вы остались невостребованным родителем, это повод для основательной рефлексии.) Дети в Танаисе ненадолго, но отвыкают от привычной беспризорности, им не приходиться отвоевывать у взрослых кусочки внимания. Те сами предлагают.

Что толку наполнять треснувшую чашку или необожжённый кувшин? Нужно общаться с ребёнком, а не с его трещинами и неудачами. Можно «воспитывать» ребёнка, исходя из оценочных соображений — сделал неладно, значит сам неладный. Такими ярлыками утыкан взрослый мир. Ими легче всего разрушить детскую еще не самость, но уже целостность. Только почувствовав признание, внутренний уют и защищённость можно осознать себя и искренне раскрыться для внешнего.

...Вот сидят себе девочки под яблоней, кукол шьют, с цветами возятся, рисуют, наконец. А вокруг яблони — в зоне пешеходной досягаемости — речка с камышами, раскопки с зияющими колодцами, в общем, всё то, от чего настоящего пацана и за уши не оттащишь. Пока он сам пару раз не слазает в приглянувшиеся ему ямы, бесполезно заинтересовывать его чем-то иным. Тем более запретить. А кому можно? Ведь можно в принципе... Да, но только с полу-взрослыми, т.е. со студентами. Их дети ещё не воспринимают как людей «по ту сторону» и принимают в свои игры. Так вот, эти самые полу-взрослые только и делают, что играют во все ими полу-забытое и ходят на речку по десять раз на день. Иногда жалуются...


— А давайте писать письма на этом! — кричит мальчик, держа в руках корки только что съеденного арбуза.

— Нет, я из них склею крокодила!

— Ладно, поделите пополам. Крокодил будет разносить по лагерю арбузные письма.

Так начинался день молчания. Общались жестами и посланиями. Вовсю работала голубиная, собачья почта, а также обычный почтамт. Но вторая половина дня молчаливой не вышла. В глиняной мастерской уже после десяти минут лепки эмоции перехлестывают все барьеры. За это время дети, обычно, успевают сотворить свои шедевры, и тогда начинается шумное коллективное творчество. Черепахе добавляются крылья, кружке — третья ручка. Однажды мне было очень неудобно за собственное зрение, когда в представленном мне изделии я не опознала обсерваторию. Почему взрослые, попадая в мастерскую, прямиком направляются к гончарному кругу или лепят сосуд в готовой форме? Наверное, боятся, что обсерватория не выйдет. А дети не боятся.

...Есть и традиционно запланированные праздники. Это Цирк и Базар. В цирковом представлении высвечиваются все детские и недетские амбиции. Иногда самый скромный из малышей вдруг хочет быть дрессировщиком, и непременно тигров. Неизменной любовью у детей пользуются: фокусник, лошадь, гусеница. Очень почётна должность уборщицы. Быть трансформером или черепашкой-ниндзя пока никто не изъявил желания. К Базару готовятся все и заранее. Здесь за драхмы (отксеренная греческая валюта) можно купить и продать авторские лепные вещи, оставшееся печенье, макаронные бусы... Можно быть слоном и катать желающих — бесплатно. Можно перекрыть дорогу к особо важному объекту, и устроить таможню, похитить собаку, и требовать выкуп... В этот день взрослых особенно волнует их «бесправие». Запретить нельзя даже рэкет. Базар может стать щедрым, южным, а может превзойти все наши финансовые стереотипы. Дети сегодня очень разборчивы и знают цену всему.


...Шляпа лета — символ стоянки этого года. Неизвестно, что это такое. Причудливый образ, летняя солома, каприз Татьяны Викторовны, которая, кстати говоря, никогда, даже зимой, не носит головных уборов. В лагере все бредят шляпами. Вечером кепки, береты, панамы и огромный чёрный цилиндр вывешиваются на деревьях и палатках. Утром шляпы разбираются, и не всегда хозяину достается его собственная. Шляпами меняются, их дарят, теряют, находят. Шляпы лепятся из глины, в виде чашек, для шляпного чаепития. И к концу лагеря появляется ощущение одной широкополой шляпы, вызревшей в плод совместного проживания. Как оберег накрыла она взрослых и детей, выросших под одним солнцем.

«Хочется уберечь детей от окружающего давления, — говорит Татьяна Викторовна, — создать поле безопасности, в котором возможно развитие».

В этом году в лагере появились больные дети. Многие болезни социального характера, граничат с неврозами и более страшными вещами. Среди остальных такие дети незаметны, но, вглядевшись, поймешь, что это «черепашата». В момент, когда ты теряешь их из виду, появляется чувство тревоги и желание быть рядом. Они — беззащитная защищенность, и идти к ним можно лишь через терпение и ласку. Никто в лагере специально не искал себе трудных ребят. С ними вариативность ситуаций может приобретать вовсе не игровой характер. Но никто не взял на себя ответственность отказаться от попытки достучаться в закрытый мир «черепашат» уже пришедших в лагерь. Решили идти вместе, попутно вспомнив и педагогически преобразив, древнегреческую традицию. Некогда подошвы танаитов отпечатывались так: одна именем, а другая приглашением: «Иди за мной». Сегодня башмачки взрослых Танаиса, кроме имени, оставляют иной отпечаток: «Иду за тобой». Из всех путей к детям этот не самый короткий и, пожалуй, даже бесконечный. На то он и шёлковый.

Черепашата

«Черепашата» — о которых здесь упомянуто — одна из центральных бабушкинских задач-забот последних лет. Это имя той отчаянной замкнутости, с помощью которой дети пытаются выстроить защиту от чуждого мира, лишь наращивая раздавливающий груз одиночества.

Как отмечают на психиатрических конгрессах последних лет, количество детских психических заболеваний вроде бы резко не увеличилось, но огромное множество детей приблизилось к «пограничному состоянию» — между отклонениями, ещё поддающимися терапевтической помощи — и жёсткими психиатрическими диагнозами. Всё больше и больше людей, кого эта проблема касается непосредственно.

Татьяна Бабушкина нашла в этом «пограничье» концентрированный образ той отчуждённости детей на фоне агрессивной или стерильно-безразличной среды взрослого мира, которая волнует её всю жизнь как -главная проблема современного детства.

Относительно таких «пограничных» детей (по обе стороны «медицинской» границы) совместно с ростовскими врачами-психиатрами она выстраивает программы занятий по «разблокированию» детского отношения к окружающему миру, взрослым и сверстникам.

Интересно наблюдать, как опытные остепенённые психиатры начинают учиться у ТиВи и её молодых учениц. А любимая бабушкинская воспитанница Вета Хрящёва и вовсе забралась последние годы, по «ту сторону» границы, создав клуб для детей с диагнозами от шизофрении до синдрома Дауна.

И обнаружились не только идентичность общепедагогических ходов, проблем, решений в работе с обычными детьми и детьми с такими диагнозами — но и то, что в результате такие дети столь же способны вызывать восхищение окружающих, как и дети обычные: «...Я благодарна им за пример удивительного мужества, доброты и отзывчивости. Рядом с такими особенными необычными подростками становишься сильнее. Они похожи на яркие пятна краски, разбросанные по серому холсту обыденности. Они представляются и понимают мир иначе, чем мы, ведь гениальность и безумие часто могут быть двумя сторонами одной медали. Очень хочется верить, что каждому из них найдётся дело в нашем мире, тем более, что миру они нужнее, чем мир им; ибо, как сказал когда-то Рудольф Штайнер, «эти дети приходят проверить нас на человечность».

Остановите культуру?

В восьмидесятые годы ленинградская Лаборатория высшей нервной деятельности вела тщательные и оригинальные исследования в области детской нейрофизиологии и нейропсихологии. В девяностые годы Тамара Петровна Хризман и Валентина Дмитриевна Еремеева постарались свести значимый для учителей, воспитателей и родителей смысл этих исследований в особую область, которую они назвали «нейропедагогикой».

Речь шла о возможных принципах учёта в работе учителя и воспитателя объективных закономерностей мышления и поведения детей и взрослых, которые напрямую диктуются разными типами структуры мозга, полом и возрастом. О тех объективных типологических различиях, которые требуют и принципиально разных подходов к организации познавательной работы, общения и понимания. О тех зачастую противоположных путях к познанию, которые нужны детям разного типа.

Из намеченной их исследованиями картины напрашиваются два возможных честных вывода.

Первый — разделение детей в ходе обучения на разные, более-менее однородные группы (отдельно мальчики — отдельно девочки, отдельно левополушарные-правополушарные, опора при комплектовании классов на биологический возраст вместо паспортного и т.д.).

Другое решение: при сохранении смешанных классов и групп — организация пространственности, многомерности процессов общения и обучения; одновременная реализации различных обучающих и творческих стратегий, где каждый выберет свой путь.

Опыты Т.В.Бабушкиной вроде бы никогда не опирались на подобные исследования. Но многие принципы организации жизни в её клубах, многие методические решения её «уроков фантазии» и «художественных дач» выглядят по отношению к выводам нейро-психологов теми неожиданными решениями, которые опередили гласную постановку проблем.

Равно как от её внешкольной, крайне настороженной к школе «системы работы» пролегли явные «световые мосты» к устройству начального образования в классах Шулешко и Амонашвили.

И очевидным предтечей ещё в семидесятые годы послужил клуб «Эстетика. Творчество. Общение» по отношению ко многим будущим идеям, исследованиям, приёмам «Школы диалога культур».


...Вообще клуб ТиВи был тогда, наверное, самым «культуроцентричным» клубом Советского Союза.

Теперь же всё чаще Татьяна Викторовна высказывается о культуре чуть ли не с нигилистическим подтекстом.

Она нередко заводит разговор о том, что множащиеся нагромождения культуры таят в себе страшную угрозу. Что завалы культурных ценностей, которые растущие поколения не способны осмыслить, принять, «переварить» — это надгробные плиты над будущим. Что чуждая, навязываемая, но отторгаемая культура — огромная сила: давящая, раздражающая, невротизирующая, убивающая в человеке способность к мироустроению — и себя в мире, и мира вокруг себя.

Если в перегруженном культурными знаками пространстве у Человека нет средств выстраивать свой «культурный космос» — то его затягивает в подобие безграничной культурной свалки, на которой духовная жизнь невольно сведётся к бомжеванию.

Что на фоне такой ситуации именно педагогика становится главной отраслью культуры — без которой выглядят абсурдными все остальные.

Пространственный клуб. Венец встреч

Татьяну Викторовну обнаруживаешь или в непрестанном общении с детьми или в столь же неустанном, «летучем», легкомысленном и глубоком «воспитании воспитателей». Воспитании без воспитания...

«Полувзрослые» — опорный слой клуба ТиВи — его основной «фокус», «ретранслятор» замыслов между самыми маленькими и самыми умудрёнными. Опыт такого возрастного и культурного посредничества — одна сторона здешнего педагогического образования для «полувоспитателей»-«полувоспитанников».

А другая, столь же важная — пространственный клуб, опыт путешествий «по Незримой карте педагогики».

Педагогика Т.В.Бабушкиной выглядит неповторимой — но у неё десятки восприемников. Подобно кругам по воде, живые идеи, добрые дела и умение их осуществлять расходятся по людям, попадающим в орбиту встреч Татьяны Викторовны Бабушкиной — своеобразной «педагогической системы», вот уже несколько десятилетий воспитывающей вокруг себя людей всех возрастов. А у друзей, коллег и единомышленников Татьяны Викторовны есть свои круги общения. Взаимно пересекаясь, они создают на поверхности жизни филигранную сеть взаимоотношений, в которых и образовываются попадающие ученики Татьяны Викторовны, дети её учеников и друзей, друзья детей...

Вот так описывают свои впечатления об этом:

«Когда я ещё училась на втором курсе и безвылазно сидела в своём родном городе, слушала лекции и ничего не знала о существовании околопедагогических сообществ, мне было странно наблюдать Татьяну Викторовну. Очень уж причудливо она жила, внезапно куда-то пропадала, потом неожиданно появлялась и фонтанировала массой впечатлений, каких-то подарков, редких книг, картин, писем, сыпала незнакомыми именами. «Неужели вы не знаете Ю.Азарова, Л.Никитину, А.Бернштейна, А.Апраушева, Л.Киселеву? Никогда не слышали?!..» — недоумевала Татьяна Викторовна, и я краснела, будто вдруг забыла отчество Лермонтова или дату Ледового побоища.

Однажды для незнающих Татьяна Викторовна нарисовала Незримую карту педагогики. Давно было пора, ведь ниточки дорог, соединяющие близких по духу далёких людей, два десятка лет как протоптаны, проезжены... Загадка, как из всех возможных встреч Татьяной Викторовной выбирается та, что станет точкой отсчёта всем последующим путешествиям. Но безошибочно и, как всегда, абсолютно непрактично, этот педагог-кочевник с десятком детей, теряя и находя билеты, забывая и отыскивая багаж, пускается в следующую задуманную поездку.

Отправляя меня то к одному, то к другому замечательному человеку, Татьяна Викторовна советует не строить никаких маршрутов и планов. Люди связаны между собой очень неожиданным образом и не угадаешь, как сложится знакомство, когда и с кем (по очередному совету) тебе захочется непременно встретится. Эта цепочка путешествий по словам Татьяны Викторовны и есть Венец Встреч. Он замыкает собой невидимое пространство между близкими по духу людьмих он может сужаться или расширяться, но никогда не исчезнет — до тех пор, пока хотя бы два человека за тысячи вёрст слышат и ждут друг друга».

«Путешественник — говорит ТиВи, Татьяна Викторовна Бабушкина,- человек рисующий. Он движется, впитывая в себя все оттенки пейзажа, и при встрече рождается великолепный рисунок. Встречаясь, близкие люди осознают, что их единомыслие и созвучие на расстоянии не призрачное. В их встречах начинает звучать потребность обмена устойчивым, удержания традиции».

Путешествие — ради встреч. Дорога — ради дома. Творческая неповторимость — ради неугасания традиций. Педагогика — как разговор о тех средствах и таком понимании вещей, с помощью которых любой взрослый человек может найти контакт с любым маленьким человеком.



Для печати   |     |   Обсудить на форуме



  Никаких прав — то есть практически.
Можно читать — перепечатывать — копировать.  
© 2002—2006.

Top.Mail.Ru   Rambler's Top100   Яндекс цитирования  
Rambler's Top100