Олег Ласуков
Воронеж
Прощайте, книги!
Совсем раннее моё детство прошло в рабочем бараке сахарного завода. Лужи вокруг, запах самогона и свёклы, заводской гудок, бесконечные разборки между обитателями — такова была «духовная» жизнь барака.
Всё изменилось, когда я научился читать. Огромный, до селе неизвестный мир, обрушился на меня. Первые сказки, стихи Чуковского и Барто, приключения моих сверстников из книжечки «Детский сад «Тюльпан» — всё это я разбирал по складам в то время, когда за стенами раздавались вопли баб, избиваемых пьяными мужьями…
А потом на целых десять лет моим любимым местом пребывания стала школьная библиотека. По единственному каналу телевиденья тогда показывали исключительно дорогого Леонида Ильича и мудрые решения съездов. Только по субботам мы приникали к экранам, потому что от воронежского телевидения были «Сказки кота Мурлыки». Так что единственной фабрикой грёз была небольшая библиотека нашей школы.
Читали тогда все. Кто редко и только «про войну», а кто, как я — всё и запоем. Всему было воздано должное. Память постоянно извлекает из своих глубин дорогие детскому сердцу названия «Витя Малеев в школе и дома», «Незнайка на Луне», «Вася-капиталист», «Чеченские и ингушские сказки», «Приключения муравья Ферды», «В стране невыученных уроков»…
Потом был Жюль Верн. Проведя много упоительных вечеров за «Таинственным островом»вместе с «Детьми капитана Гранта», я три недели не мог поймать «Двадцать тысячльё под водой». Наша добрая библиотекарша извиняюще мне улыбалась: «На руках книга, возьми пока «Гулливера» и «Робинзона Крузо».
В старших классах были покорены Пушкин (представьте, я Пушкина читал не только по школьной программе), Гоголь, Тургенев, Бальзак, Флобер, Диккенс… С особой тщательностью перечитывались места «про любовь». Однажды девочка из параллельного дала мне отставку (зря носил я ей портфель), и переключила своё внимание на новенького, спортсмена… Но излечила меня от душевных ран повесть Гончарова «Обыкновенная история». Там всё было про меня…
К выпускному балу на полках нашей библиотеки не осталось ни одной обложки, которую я бы не раскрывал. Даже «Стенографический отчёт ХХ съезда» полистал, и первый из учеников нашей школы узнал, что был культ личности…
После школы ещё несколько лет я иногда захаживал в, если честно, не очень любимую школу, но очень родную библиотеку, чтобы побеседовать с нашей замечательнейшей библиотекаршей, которая меня за мою страсть очень ценила.
Наши дни. Волею командировки я был отправлен в село Эртиль. Бродя по улицам этого довольно большого села, я вдруг увидел… сразу так тягостно стало на душе… заброшенную сельскую школу.
Все двери настежь. Во многих окнах ещё целёхонькие стёкла. Переступая через тетрадки, обрывки бумаг, я бродил по этим гулким коридорам. В одной из тетрадок, под письменной работой по ботанике стояла дата 26 сентября 2009 года. Значит, школа была покинута недавно.
Естественно, всё более или менее ценное жители села забрали, а ненужное оставили. В кабинете физики на полках стояли реостаты и амперметры; в географическом кабинете — карта с двумя полушариями, в углу валялся глобус; в бывшем царстве химиков — колбы и штативы; в спортивном зале стоял турник, выполненный полностью из дерева, очевидно учителем труда…
В бывшем кабинете заместителя по воспитательной работе всюду лежали пластинки, и плёнки с диафильмами… Словом, повсюду валялось много-много когда-то ценных, но теперь никому-никому не нужных творений человеческих рук…
В одно из помещений дверь не была нараспашку, а плотно прикрыта. Очевидно, из него вообще ничего никогда не выносили. Я распахнул эту дверь. Полки в семь рядов. А на них — не на полу, не беспорядочно разбросанные, а практически в первозданном порядке стояли книги. Большие буквы алфавита выглядывали из-за корок.
Пыльные, плотно прижатые друг к другу, стояли Пушкин, Лермонтов, Куприн, Гайдар, Михалков, Маршак, Булгаков, Горький, Стивенсон, Купер… А на подоконнике лежала стопка полного собрания сочинений Жюль Верна. Под обложкой верхнего тома ударил в глаза заголовок «Двадцать тысяч лье под водой». Сотни книг, которых не касалась рука человека, после того, как школа была оставлена учениками и педагогами. Никто из жителей этого немалого села не испытал желания взять домой хотя бы парочку томов…
Я спешил к магазину в надежде купить самую большую и прочную сумку. Сильный ветер дул мне прямо в лицо, вызывая обильные слёзы…
А, может, не ветер был их причиной?
