Михаил Кожаринов, Михаил Кордонский

Приключения авторитета

Словарь:

Комиссар — лидер, вожак, сенсей, наставник, друг, товарищ, учитель… Ненужное вычеркнуть.

Клуб — любая малая неформальная группа команда, община, секция, в том числе называющая себя редакцией, театром, партийной ячейкой… Продолжить по надобности.

Предварительная установка.

Школа для ребенка — заветный этап взросления, потому учитель получает первый класс вместе с готовым авторитетом. Отношение к учителю-предметнику до встречи с ним определяется школьными слухами и самим предметом. Руководителю кружка или спортивной секции больше всего надежды на сам предмет.

Подростки и юноши не дошколята и вообще-то не склонны уважать авансом. Но вот в информационной близости от них, в поле школьных и уличных слухов, в случайной, а не подстроенной зоне видимости появляется нечто яркое: добровольный коллектив с непонятными, а значит — таинственными порядками. Странность и романтичность содержания деятельности клуба, некоторая оппозиция к официозу, общественному мнению, ореол чудака вокруг комиссара создают клубу рекламу и притягательность. Процесс этот идет сам по себе и нужно просто ему не мешать, например, не создавать видимости благополучия отношений с окружающим миром. Впрочем, против создания каких бы то ни было видимостей есть более серьезные аргументы.

Контакт

Первые секунды и минуты общения людей: внешность (в том числе одежда), повадка, а главное — ощущение сочувствия, а затем симпатии. Может, для учителя это не так важно, как для друга, но и не мелочь. Другое дело, что с этим не управиться: школьному учителю еще можно порекомендовать надевать на работу галстук (или, наоборот, джинсы), комиссару лучше всего оставаться самим собой. Не забывая при этом, что сам собой скаут или пионер — когда он в галстуке (разных цветов), скин — во всем черном-черном, ботинках и бомбере, металлюга — с заклепками и цепями, панк — с ирокезом…. продолжить по надобности. Да, да, все это — неформалы и о них речь в нашей книге.

В общем, надо быть самим собой и знать свое впечатление. При наборе новичков в клуб больше толку дает одно личное появление, чем сто объявлений.

Становление

Это самый длительный и самый плодотворный, в смысле обучения и воспитания, этап.

В его течении ученик получает от учителя максимум информации в широком смысле этого слова — в том числе невербальной. Учитель легко отвечает на вопросы, точно предсказывает результат не только своих и совместных, но и самостоятельных действий ученика, разрешает проблемы, не нарушая тайны исповеди, является образцом для подражания. Но эти, важные для всех учителей вообще, свойства, для комиссара имеют второстепенное, после искренности, значение.

Общее правило — не разыгрывать спектаклей — граничит здесь с дидактикой, которая в некотором роде спектакль. Электрический ток удобно представлять течением электронов, более точные описания ввергнут детей в скуку. Но если возникает хоть малейшее сомнение («А папа сказал, что электрический ток — направленное перемещение электрических зарядов под действием...» и т.д.), то стоит немедленно покаяться во всем вплоть до уравнений Максвелла. Если же спрошено будет, что из этого поймет ученик, следует ответить: поймет, что комиссару нечего скрывать.

Вопросы «Правда ли, что вы нас хитро воспитываете, и как?» или «А кто вам за это платит?» так же естественны; и попытка утаить ответ от молодежи, тонко чувствующей фальшь, никому не пойдет впрок. Напротив, чем каверзней вопрос, тем паче чистосердечное признание сблизит комиссара с членом клуба, причем из семантического содержания ответа вьюноша воспримет ровно столько, сколько ему в данный момент надо, чтобы не ранить неокрепшую душу преждевременным знанием (по известному русскому принципу: дурак не поймет, а умный скажет, что так и надо). Ограничения искренности могут касаться личных секретов, когда разговор опасно заворачивает в эту сторону, можно прекратить его объявлением тайны.

Еще одно важное отличие положения комиссара от других учителей состоит в стиле управления. Прямое руководство, назидание и даже постоянная демонстрация личного примера вредят авторитету, если не сразу, то в будущем. Но позволить ученикам учиться только на своих ошибках — другая крайность: они станут примерять каждый гвоздь ко всем стенкам и ничего толком не построят. Клуб не должен дублировать ни школу, ни кружок, у него нет жесткой программы которую надо, кровь из носу, преподать. Научить самостоятельно принимать решения, действовать и отвечать за это нередко куда важнее, чем ремеслу.

В любой группе людей параллельно решается несколько задач: внешней и внутренней деятельности. Например, в коллективе коммерческой фирмы даже без специальных обучающих мер, в процессе работы происходит повышение квалификации персонала. Вопрос в их соотношении, приоритетах, распределении ресурсов группы.

Большинство неформальных групп декларируют как основное содержание деятельности работу на внешний мир, но внешний наблюдатель не всегда согласится с адекватностью этой декларации.

В случае если авторы — внешние наблюдатели — с этим согласны, такой частный случай неформальной группы маркируется термином «информальная».

Какая задача и когда оказывается в первых рядах — выбирает сама группа, и не всегда авторитет способен переустроить эту действительность. Даже если группа является низовой ячейкой организации, «начальству» приходится считаться с реальностью, во всяком случае, степень «начальствования» на порядки ниже, чем в формальных организациях.

Потому позиция комиссара обычно дальше от менторства, чем школьного учителя или тренера. Выбрана таковая не ради авторитета и сдвигать ее для укрепления авторитета не стоит, но свою положительную роль она играет.

Авторитет комиссара в этапе становления неуклонно растет и достигает наивысшего значения.

Сотрудничество

Как сказал главный мертвец: «всякая аналогия хромает»; и ровно в этом месте она спотыкается и падает. Сопоставления со школой больше неприменимы. Высшее образование школьного учителя не позволит ученику догнать его в знаниях, а жизненный, в том числе нравственный опыт учителя и ученика к концу обучения оказываются в разных измерениях (разные поколения) и сравнению не поддаются. При той же разнице в возрасте, комиссары — порой бывают дилетантами в ремесле, которым занимается клуб, а бывает, что и сама эта деятельность немыслима вне дилетантства. Потому дойти до состояния, когда задачи себе не по зубам поручаются ученику, комиссар вполне может, а что касается задач нравственного и идейного выбора — обязан.

Сотрудничество начинается, когда клуб впервые принимает решение, не повторяющее предложенного комиссаром. Задачи этапа можно считать выполненными, если такая ситуация стала повседневной и никого не удивляет. Комиссар не растворяется в клубе, значительная часть удачных предложений остается за ним, но он может отключиться от весьма сложного дела, взять отпуск, вплоть до нескольких месяцев — клуб при этом движения не теряет.

Только в контакте, становлении и сотрудничестве и существует педагогическая деятельность комиссара: до того он занимается оргбытвопросами, а после — может вообще ничем не заниматься.

Авторитет комиссара-соратника ничуть не меньше, чем заслуженный ранее авторитет комиссара-учителя. Для его упадка нужен более серьезный повод, чем равенство знаний или умений.

Мы перечислили различные типы восприятия комиссара-авторитета на различных стадиях развития группы. Рекомендуемая тактика действий комиссара на этих стадиях, описана в пунктах «Контакт», «Сотрудничество», «Становление». Рекомендуемую тактику комиссара в следующей фазе и после нее рассмотрим сейчас в пунктах «Развенчание» и «Прощание».

Развенчание

Такой повод возникает, когда ученики, доучившись до уровня обобщений в решении производственных задач, начинают переносить это умение на задачи жизненные и замечают, что полезность внешнему миру, к которой все на словах стремятся, нередко ограничивается именно комиссаром. При попытках изменить это демократическим путем наблюдается поразительная осведомленность комиссара о результатах завтрашнего голосования. Эти и подобные, очень ощутимые в подростковом и юношеском возрасте противоречия между словом и делом, накапливаются, при очередном случае у кого-то наступает озарение, вызывающее цепную реакцию, и происходит событие, известное, наверное, всем кто был связан с эффективными неформальными группами: бунт стариков. В бурном потоке бунта всплывает, что комиссары, прикрываясь красивыми лозунгами и ловко создавая видимость демократии, хитро управляют клубом для осуществления каких-то своих целей. О том, каковы эти цели, могут возникнуть споры, общее мнение возникает редко. Но многим ясно, что гнусные, поелику цель определяет средства, а средство — обман.

(Нравственная проблема здесь есть и далеко не бесспорная. Можно надеяться, что комиссары не до глубины души верят в свою правоту.)

В развитии бунта авторитет комиссара падает до нуля и на этом не останавливается. Некуда деться от отрицательного авторитета, основанного на личных недостатках комиссара, его сомнительных или неудачных решениях. Но и это не все. Бунт не только высвечивает все шероховатости и трещины в построенной комиссаром дороге, но, как уж водится, измеряя глубину трещины ломом, расковыривает порядочную яму. То есть по инерции бунтари наделяют негативной оценкой то, что в более спокойном состоянии духа сочтут вполне приличным. Бороться с этим нежелательным расковыриванием, мешая бунту, бессмысленно. Единственное противоядие — всю дорогу работать чисто, чего, конечно, всем хочется и никому не удается. Во всяком случае, следует думать, чувствовать, стараться не упускать мелочей, особенно тех, что связаны о понятием справедливости, и вообще не небрежничать, ибо возмездие грядет.

Принимая самые причудливые формы, бунт может свергнуть комиссара, ограничить его права, расколоть клуб на два или больше и многое-многое другое. Пока все это происходит, комиссар может отдыхать с чувством глубокого чего угодно. После развенчания авторитет комиссара занимает крайнее нижнее положение. Затухание бунта знаменует начало или продолжение работы со следующим поколением.

Порой руководитель клуба не дожидается бунта, а производит выпуск (достаточно распространенный среди неформалов термин), в качестве давней клубной традиции, как раз в период начала его вызревания, когда подросшее поколение уже хочет само, но еще не дозрело до выступления. Поскольку сроки кризиса примерно понятны (вокруг 3-х лет) после набора новичков — понятно и время выпуска. Бывает, что оно прямо оговаривается Уставом и другими документами. Если набор проводился методом «самолет», то и выпуск оказывается массовым.

Когда клуб стареет, и педагогические цели подменяются общей для любой старой организации целью самосохранения, эффективность обучения и воспитания падает, ученики меньше научаются самостоятельно мыслить, авторитет не достигает высокого уровня и падение с его вершин происходит не так шумно. Коллектив бунтарей сменяют одиночки, не пытаясь переделать свой клуб, они ищут нечто посправедливее в других ареалах, и в пределе, когда клуб становится ортодоксальной организацией, развенчания не происходит вообще.

Прощание

После выпуска из клуба регулярное общение с комиссаром возобновляется редко. Изменения претерпевает образ его, по обыкновенным свойствам памяти — идеализации и обобщения. Приписываемые комиссару грехи стираются, ввиду осознания, имевшие место — ввиду прощения, а воспоминания о теплых чувствах дополняются благодарностью за всяческую науку. Авторитет медленно переваливает нулевую отметку. Дальнейшее его повышение связано с догадкой, хотя бы смутной, что благородные альтруистические идеалы деятельности ради всеобщего счастья хотя порою и были всего лишь ширмой, но вероятно для не менее благородных целей воспитания членов клуба. В результате, прошедшие в юности через такого рода команды чаще всего считают, что комиссар сыграл в их жизни важную роль, личность он незаурядная, но и сволочь порядочная, хотя сволочит, находясь в состоянии самообмана, может, даже бескорыстно, из лучших побуждений. Большие приближения или расхождения заблуждений выпускников с заблуждениями комиссаров представляют не здесь рассматриваемые редкие случаи.

Продвинутые теоретически или эмпирически (не впервые создающие группы) лидеры осознают старение группы и связанные с ним бунты как естественное явление социальной природы и умеют использовать его для пользы своего дела. Конечно, если не страдают организационным фетишизмом, если ценность деятельности выше приятности «групповухи». Закономерности деления прогнозируются и используются для роста сообществ. Бесконфликтное размножение многократно увеличивает не только численность, но и эффективность деятельности всего сообщества, так как разделенные клубы сохраняют дружеские и деловые связи, а порой и единую оргструктуру. В последнем случае возникшая консорция (уже второго, а не первого порядка) продолжает мыслить себя как продолжение и развитие той же организации.

Обычно положительный авторитет, не сравнимый, конечно, с тем, что был при сотрудничестве, стабилизируется через 3-6 лет после выпуска из клуба. Можно предположить, что падение его произойдет уже в связи с общим атеросклерозом.

Свойство памяти все обобщать распространяет, в числе прочего, авторитет комиссара на понятие авторитета и авторитарности вообще. У выпускника может быть свое представление о том, что такое демократия, но ни в клубе, ни где-нибудь в другом месте он таковой не видел, а увидев, отнесется с большим недоверием и начнет выискивать спрятанный за ней культ личности, в надежде не позволить впредь водить себя вокруг пальца или любого другого предмета, за палец выдаваемого.

Троцкисты. Краткая справка

В справке использованы материалы статьи И. Будрайтскиса «Дробление налево»

Первоначально троцкизм оформился лишь в качестве отдельного субдвижения в рамках международного рабочего движения марксистской ориентации. Родиной троцкизма стал только, что возникший СССР, его оформление проходило в среде «левой оппозиции» в рамках РКП(б), оформившейся в 1923-24 гг. После разгрома сначала «левой», а потом «объединенной оппозиции» и высылки Л. Троцкого из СССР (1928 г.), субдвижение, неожиданно для лидеров Коминтерна и советского руководства, приобрело международный масштаб. Именно тогда, по мнению ряда исследователей, произошел окончательный генезис троцкизма в качестве отдельного международного движения.

Другие исследователи продолжают считать троцкизм всего лишь субдвижением левого рабочего движения, так как троцкизм не выработал новых трансляторов, а пользовался классическим набором революционных рабочих движений начала ХХ века (листовки, выпуск газеты, организация пикетов, демонстраций, митингов, работа в профсоюзах, поддержка забастовочного движения и т.д.). К тому времени рабочее движение в ряде стран перешло в стадию конвиксии: легализовалось в качестве ведущих партий в рамках системы буржуазного парламентаризма (например, лейбористы в Англии, социалисты во Франции и т.д.), а также в форме профсоюзов, как принятой обществом системы защиты интересов трудящихся. Троцкисты же представляли революционные направления, которым не удалось осуществить этот переход, и ряд исследователей считает их отдельным движением, наряду с другими левыми, например, анархистами, противостоящими принятой обществом конвиксии, другими словами — новой волной на старых трансляторах. Иногда все эти оппозиционные движения объединяют единым термином «левое метадвижение», подчеркивая тем самым их родство с точки зрения трансляторов и того онтологического поля, в котором они действуют и конкурируют друг с другом.

Ключевую роль в создании инкубатора движения, консолидации международной левой оппозиции и последующем создании нового Интернационала играла редакция «Бюллетеня оппозиции (большевиков-ленинцев)», работавшая в Париже под руководством Льва Седова, старшего сына Троцкого. В 1938 г. во французской столице состоялся учредительный конгресс Четвертого Интернационала (ЧИ), на котором были представлены группы из основных европейских стран и США. Сам Троцкий находившийся практически под домашним арестом в мексиканском городке Койокане, не смог принять участие в работе конгресса.

Наиболее влиятельной секцией ЧИ на тот момент была американская SWP (Социалистическая рабочая партия), также заметными были секции Британии, Франции, Греции, Боливии, Шри-Ланки, Китае. О своей солидарности с Интернационалом заявили теоретики сюрреализма Андре Бретон и Пьер Навиль, художник Диего Ривера, классик латиноамериканской литературы Тристан Мороф. Таким образом, троцкизм, как международное движение, а не отдельная фракция в рамках РКП(б) возник в середине 1930-х гг. на стыке русской, европейской, американской и латиноамериканской революционной традиции и сюрреализма.

С самого начала Четвертый Интернационал оказался в ситуации беспрецедентного давления со стороны ГПУ и подконтрольных Москве компартий. Публичные выступления представителей ЧИ подвергались обструкции местных «друзей СССР», равно как и нападениям белоэмигрантов и местных фашистов. В руководство Интернационала и большинства секций были внедрены агенты. По приказу из Москвы в Европе убивали активистов ЧИ, а 20 августа 1940 г. в своем доме в Мексике был смертельно ранен сталинским агентом Меркадером сам Лев Троцкий.

Состоявшийся в 1944 г. 2-й конгресс Интернационала констатировал как значительный численный рост своих сторонников, так и серьезные внутренние разногласия относительно возможности присоединения к массовым реформистским и просоветским партиям. К середине 50-х гг. Интернационал фактически раскололся на несколько частей. В то же время это был период укрепления позиций троцкистских групп на национальном уровне в целом ряде государств. В итоге движение приобрело форму многочисленных групп, называющих себя отдельными троцкистскими партиями.

В 1960-е годы движение переходит в мемориальную фазу своего развития. Троцкистские группы, наряду с анархистами, маоистами, хиппи, музыкальными течениями и другими участвовали в генезисе «новых левых» — волны молодежных бунтов 1960-х гг. Во Франции Революционная коммунистическая лига (LCR) явилась одной из ведущих сил в студенческом движении, а ее активисты - Алан Кривин и Даниель Бен-Саид вместе с анархистом Кон-Бендитом были инициаторами знаменитого захвата башни Нантерского университета 22 марта 1968 г.

С коллапсом СССР в начале 1990-х годов в принципиально новой ситуации оказалось все международное левое движение. Демонтаж «социального государства», резкий сдвиг вправо социал-демократов, стремительный развал некогда могущественных компартий - все это создавало, с одной стороны, политический вакуум, с другой - открывало возможность перегруппировки на социалистическом фланге. Новая антикапиталистическая тенденция, начавшаяся со знаменитой демонстрации против саммита ВТО в Сиэтле в 1999 г. вывела на международную сцену новое антиглобалистское движение, в генезисе которого приняли активное участие мемориальные троцкисткие группы.

Среди современных ведущих троцкистских групп можно назвать Объединенный секретариат ЧИ: входящие в него партии имеют места в парламентах Франции, Италии и Бразилии, крупные секции активно действуют в Британии, США и Германии.

Троцкисты, как и почти все в мемориальной фазе, в общем, не являются молодежным движением. Однако существуют национальные, региональные и частные особенности. Наш следующий рассказ о молодежной троцкистской организации в России. Как и во всех остальных иллюстрациях в этой книге нас интересуют, прежде всего, социотехническая конструкция и генезис развития неформальных групп и сообществ. Для нас это удобный случай продемонстрировать, что эти свойства практически не зависят от идеологии и содержания деятельности.

Сопротивление — вперед!

Рассказывает Илья Будрайтскис

Мы — не просто группа, мы — политическая организация. К нам приходят не те, кому хочется вместе весело проводить время, а люди, которые разделяют определенную политическую программу и собираются вместе работать над ее воплощением. В плане личных отношений этот путь значительно сложнее, чем объединение по личным интересам или взаимным симпатиям.

Рассказчик прекрасно осознает, несмотря на то, что пользуется иной для нас и привычной для себя терминологией, что информальная группа, которую он представляет, ориентированна на дело, а не эмоциональный комфорт своих членов.

Наша организация «Социалистическое движение «Вперед» образовалась год назад в результате ухода части людей из другой организации, которая называлась и сейчас называется «Социалистическое сопротивление».

Начинается тема раскола — размножения неформальной группы, которая является основной для этой главы.

«Социалистическое сопротивление» было создано в 1990 году как часть международной марксистской, троцкистской организации «Комитет за рабочий интернационал» («Committee for the workers international»). Представитель «Комитета за рабочий интернационал» Роберт Джонс поселился в Москве и стал основателем первой группы. Он подданный Великобритании. Знает русский язык, но говорит с очень сильным акцентом.

Вы вообще представляете, как работают левые радикальные организации Европы? В частности Англии? Крупная троцкистская организация, которая состоит из нескольких тысяч человек, имеет отделения в профсоюзах, регулярную газету, участвует в выборах. У всех организаций левого толка, очень четко выстроена структура исключительно на политической мотивации, и эти организации всегда имеют собственные политические кадры. У троцкистов самый сильный настрой на формирование собственных политических кадров.

Роберт состоял в «Социалистической партии» одной из крупнейших в Англии троцкистских организаций. Как и в любой крупной организации там существует свой круг фуллтаймеров — освобожденных работников. Но представление о том, что такое освобожденный работник там очень другое, чем здесь. Здесь люди понимают, что освобожденный работник — это человек, который выиграл приз, что он свой в кругу, может хорошо жить, получать нормальные деньги, занимаясь любимым делом. Там освобожденный работник это человек, который получает зарплату ниже пособия по безработице. Человек, который живет буквально впроголодь — я сам там был и видел. Они снимают за 500 евро дом, в нем живет 20 человек, и каждый день они работают по 14 часов в сутки. С утра едут к какому-то заводу продавать газеты, днем на какое-то собрание, вечером клеить листовки, а ночью пишут статьи для газеты. У них четко распределены обязанности. Есть освобожденные работники, которые работают для газеты. Их еженедельная газета существует, значит должен быть какой-то постоянный штат, чтобы реально ее делать. Есть люди, которые ответственны за работу в профсоюзах и они занимаются только этим. Есть люди, которые занимаются регионами, есть люди, которые занимаются Интернационалом.

Роберт в Англии был освобожденным работником, который занимался взносами, финансами и кассой в каком-то регионе. То есть среднее звено. Не потому что существует какая-то жесткая иерархия... Там есть люди, которые двадцать лет в организации и никогда не были в руководстве, но при этом их всех знают-уважают, потому что они 20-30 лет отдали организации: являются частью ее истории, носителями традиций. Вот Роберт такой. Они его сюда командировали, но во многом потому, что у них вариантов очень мало было. Было два варианта кого отправить. Был один человек, член руководства Интернационала, видный интеллектуал Алан Вудс, профессиональный переводчик, хорошо знающий русский язык. Он хотел сюда поехать, но приняли решение, что его нужно оставить на международной работе. Стали искать, кого бы еще можно послать, кто русским языком владеет.

Вот так Роберт оказался в Москве, когда еще процесс распада СССР не завершился, и создал организацию «Рабочая демократия» (затем — «Соцсопротивление»), которая в «Комитете за рабочий интернационал» числилась сначала секцией стран СНГ в расчете на бывшие республики и регионы бывшего СССР. Постепенно становилось ясно, что условия политической работы в странах СНГ все более различаются. В Украине и Казахстане позиционироваться организацией с центром в Москве было совершенно политически недопустимо, это могло навлечь серьезные проблемы, в том числе со стороны власти. Были определены как самостоятельные организации национальные секции: Россия, Казахстан и Украина и межнациональная структура — исполком, который географически как бы нигде не находится и определяет общее направление работы. Фактически исполком собирался в Москве вокруг Роберта. Такая структура уже была выражением некоего противоречия между новыми представлениями о собственном развитии национальных групп, отдельных городских групп, которые вливались в организацию, и теми задачами, которые видел наш товарищ из Англии.

Я пришел в «Соцсопротивление» в 1996 г, мне было 16 лет, и я был одним из самых младших. Группа была очень вялой, в ней было человек 15 возрастом от 30 до 40 лет. А потом пошло омоложение и развитие.

Основная наша деятельность это издание и распространение газеты. Газета была зарегистрирована, а организация — нет. Тираж колебался от 2000 до 4000. Его рассылали по городам, отстраивали сеть распространения, в 97-м году она включала уже регионов 20-25, то есть была значительно шире, чем собственно организация. Был еженедельный двухчасовой информационный пикет у метро Кропоткинская. Раз в несколько месяцев мы организовывали открытые собрания и дискуссии, расклеивали плакаты, распространяли приглашения.

Ну, как всегда ядро — это человек 5-6 активистов, а остальные — это какая-то среда, которую мы можем привлечь на акции — 15-20 человек.

Мы, активисты, собирались на собрания раз в неделю и сверх этого виделись по каким-то конкретным делам. Наверное, в среднем каждый отдавал организации часов по пять в неделю, но количеством отданных часов не измерялось реальная роль человека в организации. У нас был товарищ, который очень плотно был загружен по работе всегда, почти никогда не ходил на собрания, но был главным редактором газеты и писал там почти половину материалов. И поскольку он неплохо зарабатывал еще, то давал деньги, нормальные взносы платил. Организация полностью добровольная на энтузиазме и сверх того мы давали взносы, но взносы естественно были неравномерные. Я как сначала школьник, а потом студент давал одну сумму, а работающие люди давали другую сумму, а британский товарищ, тоже работающий, он давал третью.

Первый цикл, свидетелем которого был рассказчик, представлял из себя группу в мемориальной фазе, о чем говорит вялость деятельности и возраст активистов в 30-40 лет, минимальное число участников акций.

В 1997-1998 году мы начали проводить летние молодежные политические лагеря. Группы, инициированные нашей организацией, объединились в «Левое антифашистское сопротивление». Это было широкое объединение, в котором могли принимать участие представители разных политических течений. Например, было много анархистов, причем в таких регионах, где у нас не было никаких групп: Краснодар, Липецк, Новороссийск.

К 1998 году группа не только омолодилась, но и обросла своим кругом, причем не только из троцкистов, но и из анархистов в рамках «ЛАС». Как следует из дальнейшего рассказа, с 1998 г. под старым названием начинает действовать фактически совершенно другая группа — молодежная и более энергичная, наблюдается всплеск внешней деятельности. От этого момента мы и начнем отсчитывать начало цикла.

Организация состояла из многих групп различных городов. По сути, это был круг небольших слабых в численном выражении, но весьма активных групп. Показательно описание московской организации. Есть ядро и аура. Флэш-групповый актив еще предстоит нарастить.

С лидером изначально было ключевое противоречие. На программном уровне у нас был принцип демократического централизма. Первый съезд был в 98 году, и там было избрано какое-то коллективное руководство из 3 или 4 человек. А фактически Роберт был и формальным и неформальным лидером, он там все крутил. Его руководство в основном было нацелено на внутренний контроль. Он никогда не был известен за пределами группы, не инициировал мероприятий, не был лицом организации. Не был публичным политиком, но был лидером группы, причем с его стороны это была вполне сознательная продуманная позиция, частично мотивированная объективной ситуацией, понятно: он иностранец, находится в чужой стране, у него вид на жительство и он не планировал в ближайшее время быть отсюда просто высланным. С другой стороны мне кажется, что он все-таки не находил в себе каких-то качеств, чтобы быть публичным лидером и не очень к этому стремился. В то же время он очень стремился к тому, чтобы четко доминировать во внутренней работе, иметь решающий голос для принятия серьезных решений.

В 1998 году в Москве у нас сплошняком была уже молодежь, а после дефолта началось резкое полевение молодежной среды и появилось много молодежи не только в Москве. Параллельно шел рост за счет работы с более широкими движениями — рабочее движение, независимые профсоюзы, в них было большое количество людей средних лет, промышленных рабочих. Были созданы группы в Воронеже, Ярославле, Караганде, Алма-Ате, Воркуте, Усть-Каменогорске, Житомире, Черновцах, Львове, Харькове, Донецкой области, Саратове. К 1999 году киевская группа стала самой крупной в организации, в ней было 20-30 активистов, а в 2001 году уже ближе к 100.

В Казахстане удалось привлечь в наши ряды активистов рабочего движения. Нашего товарища в Уральске арестовали по ложному поводу, якобы за оскорбление Президента Казахстана, а фактически за организацию забастовки на заводе «Металлист», в ней участвовало более 2000 человек. Мы активно включились в кампанию его защиты, постоянно пикетировали посольство Казахстана, организовывали через наших товарищей по Интернационалу кампании в других странах. Прорвались на пресс-конференцию к Назарбаеву в Москве и задали ему вопрос по поводу суда в Уральске. Очень много было сделано и реально был успех: организатора забастовки вынуждены были отпустить.

В 2001 был первый можно сказать полноценный съезд, на который были избраны делегаты — по одному от трех членов организации. Если считать всех вместе, все страны Россия, Украина и Казахстан, то активистов было около 200. Было избрано руководство. У нас было хорошо налажено общение с другими городами, постоянно общались, мы туда ездили, они к нам. Не было такого, чтобы полностью какая-то городская организация замыкалась на себе.

Но параллельно уже с 2001 года начались внутренние конфликты в организации. Не московской, а всей, большой. Например, воронежскую группу составляли люди из экологическо-правозащитной среды, Молодежного Правозащитного Движения (МПД), которое сидит на западных грантах. Они вступили в нашу организацию, но параллельно продолжали вести все свои дела. Были членами двух разных организаций с разной идеологией, жили параллельной жизнью в той и этой среде. Это порождало к ним массу вопросов. Но группа всегда держалась особняком и была всегда четко завязана конкретно на Роберта, а он постоянно их защищал.

Был конфликт с киевской группой, которая позиционировалась как продолжатель украинской марксистской традиции, отделяя себя от прочих левых движений. У них считалось что левые — великодержавные российские и выступают за запрещение украинского языка и за присоединение к России. Когда киевляне захотели издавать свой журнал, Роберт им практически запретил.

Они не могли выпустить свой журнал и никому об этом не говорить. Роберт позиционировался как представитель Интернационала — международного движения со своей традицией со своей историей. Оно изначально выступает по отношению к нам как носитель очень серьезного политического опыта. Любимое выражение Роберта было «традиции нашего Интернационала». Которых мы не знаем, мы должны их изучать, к ним очень внимательно относиться, а вместо этого есть рецидивы, что товарищи занимаются самодеятельностью. Если бы они не послушались, конфликт бы углубился.

Надо еще учитывать такой момент. На съезде был избран исполком из 6 человек, и предполагалось, что все его члены должны работать на освобожденной основе. Полностью это не получилось, но отчасти. С 2001 до 2003 года от Украины было два члена исполкома, оба киевляне. Деньги реально были маленькие даже по киевским меркам, зарплата маленькая была. Но то, что она позволяла двум людям полностью отдавать свое время организации — это был серьезный прорыв. Я тоже был освобожденным работником. Киевляне рисковали лишиться зарплаты, да и на печать журнала нужны были средства. То есть какой-то мотив ресурсов тоже присутствовал. Конечно, он не был решающим, очень уж маленькие это деньги, но все же…

Это часть рассказа показывает, что к 2002-2003 гг. в организации назрел кризис. Если бы организация состояла только из одной группы, то кризис, вероятнее всего, стал бы концом очередного цикла, начатого в 1998-99 гг. Но к этому времени организация уже представляла из себя систему или очень-очень устойчивый круг. Об этом говорит с одной стороны стремление групп к независимости, хоть и не полностью реализованное, а с другой стремление проводить общую политику, и единство финансовой стратегии и т.п. О феноменах кругов и систем мы расскажем в следующей главе, а пока отметим, что переход к ним удлиняет время жизни неформального объединения до 7-9 лет. Кризис, таким образом, отодвигается, что мы и увидим в последующем изложении.

Итак, произошел конфликт, но раскола не произошло, потому что мы перешли на новую систему отношений с киевлянами, с их большей самостоятельностью. Это был компромисс, но который в себе с самого начала таил очень серьезную опасность. Постепенно развивалась следующая ситуация, что в Москве мы говорим одно, а делаем реально другое. Киевляне решили начать секретных ряд проектов, связанных с добыванием средств на существование украинской организации. Я не хочу про эти проекты рассказывать. Это были не такие уж экстремальные способы… Но такие, что предание их общественности вызвало бы очень мощный скандал. К 2003 году эта «секретная» информация была известна практически всем членам украинской организации, и части российской, кроме Роберта и еще нескольких человек. Большинство были в курсе и даже участвовали в каких-то отдельных эпизодах. Способ был экзотический, а средства, которые таким образом доставались, были не очень большие, ну типа в среднем 1000 долларов месяц. Иногда больше, иногда меньше. Это 2001-2003-й год. Эти средства позволили снять квартиру и устроить там полноценный штаб киевской организации.

Организация не смогла связать информальными связями всю Систему целиком. Характер описанных отношений показывает, что группы и отдельные лица, входящие в организацию не совсем доверяли друг другу, то есть постоянно балансировали между фазами коллектива и ассоциации.

С этой квартирой-штабом шла постоянная борьба. Киевляне боролись против того, чтобы она превращалась в коммуну, а товарищи из других городов очень любили приезжать, там жить по нескольку недель. С ними там шла борьба, однажды киевляне организовали ночной налет на эту коммуну и выставили людей с вещами. Например, у нас была организация в городе Славянске Донецкой области. Оттуда любили по 3-4 человека жить в Киеве. Они активно во всем участвовали, были ядром, но при этом очень не хотели уезжать обратно, им было очень хорошо здесь. При этом они жили там без денег постоянно. Я понимаю их ситуацию, это все молодые люди, понятно в Славянске (безработный город) им было просто нечего совершенно делать, нечем было заниматься, они постоянно приезжали в Киев и по делу, и просто так. Ну, еще из других городов тоже любили приезжать.

С борьбой информальных групп за приемлемый уровень тусовки мы столкнемся еще не раз.

Внутри украинской организации начались и другие проблемы. Часть людей, которые не входили в руководство, но являлись ведущими активистами к 2003 году стали бороться с такой системой взаимоотношений, когда есть руководство — киевское уже — которое является фуллтаймерами, получает зарплату, а собственное время свое они постепенно начинают тратить уже не собственно на организацию, а на добывание для организации денег. А основную работу ведут люди, которые не являются освобожденными работниками. Не получают ничего, а деньги идут на инфраструктуру.

«Международный отдел» начинает жить как бы своей жизнью, организации он деньги дает, но как эти проекты проходят во всех подробностях — это неизвестно, во-первых. А во-вторых, во всей этой деятельности существует серьезная опасность для всей организации в целом и не стоит идти на такие риски для того, просто ради того, чтобы добывать денег, но при этом рискуя развалить всю организацию, подставить ее в целом.

Нет, пожалуй, подозрений, что на личные цели деньги идут, не было, потому что там все деньги реально контролировались. Велась отдельная ведомость по деньгам, которые с этих проектов прибывают, как они тратятся: печать издания, поездки, съем квартиры. Но напряжение было: «Ну, замечательно, что они ведут такую деятельность, деньги добывают, но это люди, которые являются нашим руководством, а при этом организацией не занимаются, а занимаются другим».

Типичный «бунт стариков», см. «Приключения авторитета»

Несмотря на эти проблемы в украинской организации реально велась большая работа: они зарегистрировали межрегиональный профсоюз «Захист працi» («Защита труда») в Киеве и Львове, был создан реальный профсоюз в киевском трамвайном депо, в котором состояло несколько сот человек. Забастовок не было, но поскольку несколько человек киевской организации достаточно неплохие юристы, в частности, лидер киевской группы сам по образованию юрист, преподаватель права в киевском университете, то они достаточно эффективно защищали в судах рабочих. Был выигран ряд коллективных исков по задолженности по зарплате. Шла еще масса параллельной работы. В итоге они таки издавали свой бюллетень «Робитничий спротив» («Рабочее сопротивление» в переводе с галицийского диалекта) на четырех страницах.

Типичный признак развития системы — повышение самостоятельности входящих в нее групп при сохранении общей организационной структуры.

Параллельно серьезно развивалась группа в Москве. Это было связано с совершенно другими вещами. С 1999 года стало развиваться антиглобалистское движение в Европе, и большинство молодого состава стали активно заниматься его организацией в России. В июле 2001 года мы организовали автобус в Геную на знаменитую демонстрацию к саммиту «Большой восьмерки». Около 50 человек из разных регионов России — это первое участие реального российского контингента в антиглобалистском движении. Не только из наших, там были и профсоюзные какие-то активисты, и из других организаций. Тогда еще не было российского ATTAC, он как раз после этой поездки оформился. (Говорящая аббревиатура в переводе с французского — «Действие за налог Тоббина в помощь гражданам». Предложения лауреата Нобелевской премии экономиста Тоббина сводились к взиманию налога в 0,5 % процента со всех спекулятивных сделок на мировом финансовом рынке в пользу развивающихся стран).

Тогда мы просто с Карин Клеман вместе этот автобус организовали — инициатива такая. А после поездки в Геную, которой было такое широкое внимание к нам привлечено, у нас появилась идея создания широкой антиглобалистcкой организации, которую бы инициировали мы, но в которую можно было бы привлечь значительное количество молодежи, интересующейся этим движением, видевшей эти демонстрации в США и Западной Европе. Такая актуализация антиглобалистского движения могла бы придать новое дыхание, новое содержание левым в России. То, что мы выступали впереди этого процесса, могло бы очень серьезно продвинуть организацию вперед.

Когда мы этот план представили Роберту, он после каких-то сомнений сначала все же с ним согласился. ATTAC была на тот момент самая известная антиглобалистcкая организация в мире, мы взяли это название и пытались его наполнить каким-то собственным содержанием. Сами написали программу, которая имела мало общего с программой французского ATTAC. И начали разворачивать деятельность — учредили российскую организацию ATTAC. На учредительном собрании было человек 150 — масса людей, которые ни в каких организациях раньше не состояли, просто хотели участвовать. Самыми активными были 2001-2002 годы. Мы организовали ряд больших акций. В 2001 году в ноябре, когда проходил саммит ВТО в Катаре, на котором Китай как раз был принят в ВТО, и по всему миру был международный день действий против ВТО, мы выступили организаторами демонстрации, в которой участвовало около 200 человек в Москве. Мы впервые заявили себя как AТTAC, и эта акция уже привлекла к себе достаточно большое внимание.

Следующую большую акцию мы запланировали на май 2002 года, когда в Москве проходил саммит Россия-Евросоюз. Мы за два месяца начали к ней подготовку, создали очень широкий комитет по ее подготовке, куда вошли анархисты, альтернативные профсоюзы, экологи — максимально широкий оргкомитет. Из нескольких регионов, из Ярославля, например, целый автобус поехал на эту акцию. Постоянно проводили расклейку листовок по Москве, создали специальный сайт, посвященный этому дню, провели несколько открытых собраний, в том числе в МГУ.

Акция должна была проходить на Пушкинской площади. Мы получили разрешение. Зарегистрированной организацией мы не были — для акции по российским законам достаточно инициативной группы граждан. Во вторник 28 мая должна была проходить акция, в четверг до этого мы получили бумагу о том, что все в порядке, и мы можем ее проводить. А в понедельник днем, когда все уже было готово, позвонили из префектуры Центрального округа и пригласили на какое-то совещание. Там собрался целый симпозиум: зам префекта, представители ФСБ, МВД, кого там только не было.

Нам сначала порекомендовали эту акцию не проводить. Ну, мы сказали:

— Спасибо за рекомендацию, но мы все-таки будем ее проводить, мы к ней готовились, у нас есть вами же данное распоряжение о том, что все в порядке, мы все делаем по закону.

Тогда зам. префекта щелкнул пальцами, и секретарша внесла новое распоряжение, которое отменило их же предыдущее. На что мы сказали:

— Ну, допустим, даже если бы мы с этим согласились, то как вы себе представляете? Акцию, которую мы готовили два месяца, сейчас вы нам предлагаете отменить за 24 часа. Очень много людей уже оповещено и придет.

— Ну, это ваши проблемы, мы вас предупреждаем, что эта акция запрещена.

Тогда мы обратились к депутату Госдумы Олегу Васильевичу Шеину, с которым мы тогда очень плотно работали, я тогда был его помощником, чтобы он пришел на эту акцию и провел там встречу с избирателями. Депутатам Государственной думы можно без каких-либо уведомлений в любом городе России, хотя он депутат из Астрахани, проводить встречи с избирателями. Когда он пришел, уже за 10 минут до официального начала акции все выходы из метро на Пушкинскую площадь были перекрыты, стояли автобусы с ОМОНом, какие-то люди с собаками — все было очень серьезно. К моменту начала акции на площадь попало около ста человек, а все остальных, кто хотел выйти из метро, уже не пустили — все выходы были перекрыты.

Первые 15 минут происходила какая-то непонятная толкотня, разговор с милицейским полковником по мегафону — у него был мегафон, у нас тоже. Когда переговоры до чего-то дошли, что мы здесь можем стоять, но что-то без плакатов… или все-таки с плакатами — было непонятно…

И тут приехал ОМОН и просто стал всех избивать. Поскольку мы успели разослать пресс-релиз, что эта акция запрещена, но мы туда все равно придем, то приехало большое количество журналистов, несколько телекамер, все это избиение происходило у них на глазах. Тридцать человек забрали в милицию, — ОМОН забрал — я тоже был в числе забранных. В автобусе людей избивали, два человека получили сотрясение мозга. К отделению милиции уже приехала группа поддержки человек под 200, были журналисты, там уже не избивали. Где-то в час ночи нас выпустили.

Естественно, резонанс был огромный. На следующий день была пресс-конференция, посвященная этому разгону, все первые полосы газет были о нас, новость прошла по всем телеканалам. Колоссальный резонанс был на AТTAC, но и «Соцсопротивление» тоже прозвучало. В пресс конференции я участвовал, как представитель «Соцсопротивления», вместе с Шеиным, Кагарлицким и разными другими людьми, пресса все обо всем этом написала…

Впечатление, которое эта акция произвела на Роберта, было совершенно другое. Он был сильно напряжен. Позже я узнал, чем был очень сильно удивлен, что Роберт, который где-то стоял на другой стороне Пушкинской площади и за этим наблюдал, одному нашему товарищу сказал, когда уже нас везли в автобусе и избивали:

— Теперь Илья использует против меня тот факт, что меня не забрали в милицию, а его забрали.

Меня поразила эта логика, потому что в тот момент мне эта мысль не приходила в голову — как это: использовать этот факт против Роберта? Такая его мысль достаточно характерна, показывает примерно его реальные настроения. После этой акции он был настроен очень мрачно, говорил, что эта акция раскручивает в основном AТTAC, что «Соцсопротивление» там мало прозвучало, что там недостаточно точно было видно наше политическое лицо. И вообще, в антиглобалистском движении есть очень большая опасность потерять нашу идентичность — такое его любимое выражение — потерять идентичность. Кроме того, и на этой акции и до этого присутствовали представители французского AТTAC, с которыми я общался, что также вызывало очень большое недовольство с его стороны, что, вот, мол контакты с этими людьми, о чем ты это там с ними говоришь?..

Еще 2001 году я и еще двое наших девушек ездили в Брюссель на международное мероприятие нашего Интернационала, на котором был небольшой конфликт… ну, не конфликт, а такая не очень приятная дискуссия с нашими западными товарищами. И еще в начале 2002 года меня пригласили по линии АТТАС на Всемирный Социальный Форум в Порто Аллегро, в Бразилию. Я туда поехал и еще и с этой поездкой ряд конфликтов был связан. Не буду их подробно описывать, но все они укладывались в эту схему по претензиям в отношении нашей увлеченности антиглобалистским движением и потерей нашей идентичности.

На самом деле, глубже, это было связано, конечно, не с беспокойством за потерю идентичности. Группу в Воронеже, которая одновременно состояла в 10 правозащитных организациях, участвовала вообще в гражданском конгрессе, никогда упреков в потере идентичности не вызывала, все было в порядке. Более того, когда мы указывали на это:

— Хорошо, мы теряем идентичность, а вот товарищи в Воронеже? Там вообще никакой идентичности. Они в международной Хельсинской группе говорят о своих марксистских убеждениях? Как они политическое лицо нашей организации отображают в этой широкой инициативе?

На что я всегда слышал, что не надо к ним придираться, ты специально к ним придираешься, они там все правильно делают, а вот в АТТАС все неправильно, мы тут теряем свое политическое лицо. То есть в значительной степени вся эта тема с антиглобалистским движением была всего лишь поводом для более серьезных претензий со стороны Роберта. Они связаны с тем, что он как руководитель и барометр правильной политической линии теряет позиции, перестает контролировать организацию. Одновременно происходил еще вот какой процесс: мы стали менее зависимы от Роберта ресурсно, например, молодежь подросла и стала самостоятельно зарабатывать. Он не является незаменимым лицом, более того, без него все идет нормально и даже лучше чем с ним. Это не межличностный конфликт. Это конфликт модели управления организацией. Здесь речь идет не о борьбе за власть. Идет борьба за влияние. Роберт искренне считает себя представителем более правильной политической линии, а нас — не обладающими опытом. Это глубокая часть его сознания.

На фоне дальнейшего роста организации в 2003 году в феврале началась война в Ираке. Еще до начала войны мы организовали ряд демонстраций в Москве, а когда война началась, мы организовывали демонстрации, практически каждые 2-3 недели, посвященные войне в Ираке. И эти акции также были против войны в Чечне.

Конфликт с Робертом продолжался. Летом 2002 года он попытался приостановить мою работу в качестве освобожденного работника. Это у него не получилось. Подозрительность в отношении друг друга стала общим правилом и приводила иногда к каким-то локальным вспышкам.

В августе 2003 года случилось то, что должно было случиться с киевским «Международным отделом». Все раскрылось, был очень большой скандал, причем именно международный. Западный Интернационал об этом в первую очередь узнал, и у них после этого было очень много проблем. Это все вышло на публику и очень сильно ударило по репутации. Роберт был просто в замешательстве, он реально не знал, что делать.

Интернационал от него требовал разобраться: украинская группа в прежнем виде оставаться частью Интернационала не могла. Были комиссии, собрания, переговоры, расследования, разбор полетов… Но на самом деле все было решено Робертом. Интернационал в ситуации не очень разбирается, он Роберту, который здесь живет как их представитель в этой части планеты и разбирается в ситуации, оказывает практически абсолютное доверие в российских, украинских, казахстанских делах. Любое его решение оно было бы понято. И оно было принято Робертом на основе его личных представлений о том, что нужно, что не нужно. Пять человек из украинской организации, включая двух руководителей, были исключены.

После этого в Украине начался реальный развал группы, потому что люди, которые были исключены и люди, которые как бы остались, продолжали между собой общаться, хотя было поставлено жесткое условие, что нельзя поддерживать никаких политических и желательно личных контактов с исключенными. С ними все продолжали поддерживать контакты, в том числе и политические, все это вело к дальнейшему напряжению, и ускорению развала. Часть ушла вместе с исключенными и они создали новую организацию, не входящую в наш «Интернационал». Другая часть ушла не вместе с исключенными, а вообще в другую сторону, создала свою инициативу. Все остальное постепенно развалилось и сейчас «Социалистического сопротивления» в Украине нет. Вообще ничего. Один человек в Киеве, который иногда там газету распространяет.

Украинская группа просуществовала примерно четыре года, примерно с 98-99 по 2002-й 2003-й. Но очень интенсивно действовала, выходила на новые формы. На обломках этой организации уже есть две независимых группы, которые уже ни друг к другу отношения не имеют, ни к Интернационалу, ни к «Соцсопротивлению». Одна группа называется «Ливица» — «Левая инициатива» с центром в Киеве. Очень странная организация. А другая группа, которой пока еще нет, как политической организации, но есть сайт и эта группа вокруг сайта contr.info. Очень хороший сайт. Мы сейчас в основном с ними контактируем.

История украинской секции является типичной для информальных групп. Типичной по социологическим параметрам, которые никак не зависят от идеологии: численности, эффективности внешней деятельности, структуры (количество групп и формы связей между ними), длительности существования. Вследствие бунта, конфликта и раскола в Киеве из одного сообщества получилось несколько других. Это один из способов размножения! Содержание деятельности новых сообществ изменилось, применяясь к требованиям времени, текущей ситуации.

В России были определенные репутационные потери, но мы сумели из них достаточно быстро вылезти. Буквально через месяц преодолели депрессию, которая была с этим связана. Продолжился рост. В Саратове появилась очень хорошая группа, в Тюмени, в Новосибирске. Продолжали обрастать контактами. И параллельно в Казахстане шло развитие очень большое.

С 2004 года наступил новый этап нашей деятельности. «Социалистическое сопротивление» стало учредителем «Молодежного левого фронта» в который вошли кроме нас АКМ и комсомол. Потом после МЛФ появился просто «Левый фронт», уже без приставки «молодежный». Его описывают обычно так: вот Илья Пономарев — создатель.

Если читать книгу П.Данилина «Молодежная политика», то он там пишет именно так. Там просто полная шиза. Я тоже там у Данилина упоминаюсь, как активист «Молодежного Левого фронта». На Данилина, на эту книгу я не стал бы вообще ориентироваться, потому что в отношении молодежной политики там описана просто ахинея. Он опирался на очень поверхностные источники, на какие-то сайты, на свои собственные представления о том, что такое молодежная политика, к которой он естественно мало отношения имел, я имею в виду реальную деятельность. Все это имеет больше отношения к представлениям Глеба Павловского, как эта молодежная политика должна выглядеть. Ну собственно как и все издательство «Европа», которое сейчас там такие книги издает… Такая реальность, которую Глеб Павловский хотел бы понимать и описывать…

У Данилина есть такой немножко перегиб, что это либо там мода, что там какие-то партийцы организуют. Левые организации плохо описаны, почти там вообще ничего нет.

Кто пишет о молодежной политике? Пишут о молодежной политике разводилы, которые воровали на Украине деньги, на них создали издательство «Европа» после проигрыша Януковича на выборах и которые собственно в этих терминах пытаются описать молодежную политику. Что пришли какие-то молодые люди, стали пилить деньги, у них сложились разные неформальные отношения, это все сейчас очень модно, на этом можно заработать, давайте рассмотрим, как все это строится.

Естественно никакого отношения к реальности это не имеет, потому что все организации, которые строятся исходя из таких представлений, они разваливаются, как только заканчиваются деньги. Там отношения очень простые. Скажем организация «Молодежная Родина». Закончились деньги, им перестали выплачивать зарплату — организация закончилась. Когда были деньги — у них прекрасные отношения в группе существовали, они пили вместе, в рестораны ходили. Их перестали финансировать — все. Я встретил недавно одного знакомого из «Молодежной Родины», который просто сказал: «Мы закончились. У нас закончились деньги, и организация закончилась».

Хотя, конечно, чистых видов не бывает. В том же комсомоле КПРФ-ном, СКМ, с которым мы с 2004 года очень тесно общались, в нем присутствуют какие угодно типы. И те, кто работают за деньги и те, кто совсем по-другому, все виды мотивации есть.

Илья хорошо осознает, что законы жизни неформальных сообществ иные, чем формальных групп. Отсюда его раздражение, когда левое движение, которое развивается, по мнению Ильи, как неформальное и снизу, начинает описываться языком моды (то есть тусовок) или языком бюрократического партийного строительства.

Возвращаюсь. «Молодежный Левый Фронт», 2004 год. Мы — «Социалистическое сопротивление» — были с одной стороны самые малочисленные, а с другой стороны лучше всех организованными и самыми подготовленными политическими кадрами. За счет этого мы с самого начала стали играть достаточно важную роль в этом объединении, инициировать вместе различные политические акции, причем наполняли их своим содержанием.

Работа была успешной, но она опять столкнулась с той же моделью разногласий с Робертом. Что мы слишком увлекаемся этой совместной работой, что мы четко наше лицо не позиционируем и так далее.

Роберт — это человек, у которого нет никакого собственного представления о стратегии организации. Например, я ему говорю: «Есть такая инициатива войти в МЛФ. Это поможет развить нашу организацию вот так и так». Он говорит: «Ну, вот здесь есть проблемы… Тра-ля-ля…» Начинает бурчать, приводить какие-то второстепенные возражения. Тогда я ему говорю: «Хорошо. Твои предложения? Не участвовать?» Тут он сразу замолкает, смотрит в стену куда-то: «Ну, я конечно так не говорил…». Он просто не знает. Ты не сталкиваешься с каким-то другим предложением, а ты сталкиваешься просто с недоверием к тебе. Вот и все. Собственной политической стратегии он никогда не формулировал. Зачем мы это делаем? Почему? Каких мы целей должны достигнуть? Как мы должны настраивать наших людей? Роберт эту роль не выполнял. Может, подразумевалось, что он может это тянуть, но он просто не тянул. Его задачей было контролировать тех людей, которую эту политическую стратегию формулируют и ее проводят. Для него был принципиально важно именно сохранение влияния его в качестве какого-то опекуна.

Если для руководителя не важна стратегия, не важен конкретный политический курс, то важно что-то другое, но что это другое? Это организация сама по себе. Организация является самоценностью. Это серьезно не устраивало часть народа. В этом подходе ничего нового нет. Тенденция, при которой организация начинает становиться самостоятельной ценностью, известна для рабочего движения с 19-го века. Перерождение профсоюзов, перерождение социал-демократии, в конечном итоге перерождение большевистской партии — все они во многом связаны как раз с той тенденцией, которую мы расценили в нашем заявлении (мы достаточно большое заявлении по уходу опубликовали), как организационный фетишизм. Как следствие фетишизма товарного, как реальное отражение господствующих в обществе отношений в собственной группе. Это не мы придумали, это ввел такой марксистский теоретик Эрнст Мандель, у него есть книга «Власть и деньги: общая теория бюрократии», где он хорошо описал, что организационный фетишизм это реальное выражение реальных противоречий в самом обществе.

Организационный фетишизм сводится к тому, что партия — это орден меченосцев, что партия несет в себе в конечном итоге образ будущего общества, что партия есть такое будущее, которое существует у нас просто здесь и сейчас. Сознание того, что партия есть что-то иное, отличное от общества от остального, и вот это представляет подлинную ценность, оно является чрезвычайно опасным и является верным симптомом того, что эта ситуация перерождения.

Кризисы и расколы нередко способствуют теоретическому осмыслению, помогают придти к новым выводам, на которых строится работу по-новому. Это очень важная позитивная роль кризисных ситуаций. Не все группы ее используют, многие просто скатываются к межличностным конфликтам и склокам. Но те, кто используют — обогащаются интеллектуально, а порой потом и организационно.

Мы подходим уже к концу… 2004-2005. Казалось, что все кризисы серьезные внутренние уже позади. Не было внешних поводов для обострения, как например скандал как с Киевом. Вроде бы все отношения внутри организации устаканились. Активность очень большая была. Прошли вот акции «Антикапитализм», например. Но при этом отношения внутреннего недоверия росли и развивались. И просто стало уже невозможно… Роберт опять стал утрачивать понимание того, что происходит, а происходило сразу много всего — и МЛФ, какие-то там постоянные инициативы, какие-то контакты, которые он не очень понимает и контролирует. Я работал в Институте проблем глобализации вместе с Борисом Кагарлицким и у нас ним очень тесные контакты установились, что также очень сильно напрягало Роберта. И не только в моем отношении. Главным жупелом для Роберта всегда были я и Маша, а это ключевые люди.

Каждый период деятельности организации у Роберта был какой-то Главный враг, который больше всего портит атмосферу, вредит, все делает неправильно. В 2001 это были киевляне со своим журналом, в 2002 году — я был главный враг, с 2004 позицию главного врага прочно заняла Маша.

Еще одно упоминание о том, что в 2001-2002 гг. была кризисная точка. Как мы уже говорили, она была преодолена переходом к Системе.

Помню заседание редакции. К тому времени у нас уже штаб был в Москве, мы арендовали большую трехкомнатную квартиру на Беговой. В большой комнате идет собрание, а в маленькой должны были Роберт с Машей обсуждать газету. Маша за компьютером сидит, верстает. Приходит Роберт и всем шепотом: — Привьет, привьет…

Проходит в комнату, где сидит Маша и через пять минут оттуда вопли начинаются:

— Пошел на …!!! Я больше не могу!!!

И что-то там Роберт: — Тща-тща…

Их встреча в первые пять минут всегда приводила к скандалу… Маша очень эмоциональный человек. И Роберт тоже.

Там масса подробностей: были интриги, доносы (внутренние), провокации, подлости, кто-то кого-то подставлял, хитроумно, чтобы на него не пало подозрение, но все это быстро вскрылось. Во время российского исполкома, то есть собрания руководства «Соцсопротивления»… Там был отличный момент, когда был исполком и как раз это человек из Ярославля который меня подставил, мы с ним прекрасно весь вечер общались в кулуарах вечером, когда уже полным ходом шла вся эта интрига. Говорили как раз на темы педагогики, потому что я преподаю в школе, он тоже учитель. Я ему рассказывал про ябед. Говорю:

— Я так не люблю ябед! Когда я преподавал в младших классах, когда ко мне подходили ябеды, мне сильно хотелось им щелбана дать по голове.

А он так задумчиво посмотрел вдаль и сказал:

— А вот я люблю ябед. Они послушные, с ними всегда хорошо.

Мне как-то не по себе стало. Вот такой был философский диалог.

Кризис может происходить по-разному. Либо это уход, мирное разделение. Об этом варианте поговорим попозже. Либо лобовое столкновение. Резко портятся, казалось бы, дружеские отношения. Группа проваливается в фазу адаптации, разбивается на микроединицы. Начинается время интриг, взаимных обвинений, недомолвок и недоразумений. В это время активность группы из вне переходит вовнутрь. Внешняя деятельность становится не только нулевой но нередко и отрицательной.

Это было в июне 2005 г. Через несколько дней я написал публичное заявление о выходе из «Соцсопротивления». Я лично, но большая часть людей, которые были со мной солидарны, продолжали борьбу внутри организации.

Мы боролись за смену руководства, опираясь на Устав: съезды должны проводиться не реже чем раз в два года и съезд вообще является высшим органом. Мы сказали: сейчас 2005-й, а съезд был в 2001-м. И руководство не переизбиралось. Мы настаивали на том, что необходимо срочно созывать новый съезд, на котором проводить перевыборы руководства и обсуждение нашего внутреннего устройства. Роберт сразу понял к чему это идет, очень жестко:

— Никакого съезда!

Все уже понимали, что все идет к расколу, но приняли компромиссный вариант, такой микс съезда и собрания.

Мы опубликовали нашу подробную платформу, где был анализ проблем, которые существуют в организации, конкретные требования, которые мы хотели, чтобы они были воплощены.

Изменилось содержания понятия «мы». Раньше рассказчик говорил «Мы — «Соцсопротивление». С этого момента «мы» — это группа раскольников, в которую входит рассказчик. Опять типичный бунт стариков, но уже в другой группе. Явление «бунт стариков», как правило, очень болезненно, вплоть до фатального, для малых групп. Но не для кругов и систем, которые и живут дольше в значительной мере за счет того, что циклы активности разных групп расфазированы, а выпадение любой группы не фатально для существования всей системы.

Роберт предоставил свой вариант, который назывался так: «Заявление об Илье Будрайтскисе», где было изложение всех претензий по моему адресу, начиная от того, что я занимался махинациями, и кончая тем, что моя «точка зрения на Уго Чавеса сильно отличалась от позиции Интернационала». Полный бред. Все что он вспомнил, что он когда-либо ко мне предъявлял, он принес. Меня на этом исполкоме не было, потому что я уже вышел из организации. Но естественно в подробностях знаю о том, что происходило.

Маша спросила:

— Ты предлагаешь голосовать за «Заявление о Будрайтскисе»? Это твой проект?

— Нет, оно уже принято.

— А кем оно принято?

— Международным секретариатом Интернационала.

То есть это значит, что для нас это уже необсуждаемо, это для нас уже как факт. Он сказал:

— Да, это факт.

Робертом был написан ответ на нашу платформу, но при этом на самом исполкоме было сказано, что платформу нашу обсуждать не будут, потому что под ней стоят подписи не членов организации. Конкретно моя и Марка — тоже формально был не членом организации.

Все два дня шла возбужденная дискуссия о строительстве организации. К общему мнению не приходили никак. А если где-то намечалось большинство и кворум, то Роберт просто говорил:

— На это мы никогда не пойдем… Я лидер российской группы. Я был избран секретарем.

Не пойдем и все. У нас не было в Уставе такой позиции, что в исполкоме есть один человек, который является кем-то особым. Секретарь у нас не более, чем ответственный за подготовку и ведения собраний.

Тогда Роберта спросили:

— А кто ты? Ты представитель Интернационала в России? Или ты наш представитель в Интернационале?

Потому что он был член исполкома Интернационала от российской секции, не сам по себе. На что он, задумавшись, сказал:

— Я оба.

После чего ему сказали, что если ты оба, то уже нечего дальше обсуждать. Если ты оба, то ты не переизбираем, не подотчетен никому. Это реально патовая ситуация.

В общем-то, так всегда и было. До нас это и раньше дошло. Еще в 2002 году чуть не до раскола было. Просто постоянно всегда в последний момент вылезала точка зрения, что единство организации важнее, что раскол это очень плохо, и она всегда побеждала.

После того как он сказал «я оба» те, кто подписал эту платформу, заявили о выходе из организации. Это было большинство и самая активная часть «Соцсопротивления».

Воронеж через два месяца дезавуировал существование группы. Они сами заявили, что «у нас очень много другой деятельности, поэтому мы все поддерживаем, но мы просто…».и т.д.. Процесс размежевания занял пару месяцев и уже в конце сентября был учредительная конференция новой организации «Социалистическое движение «Вперед». Вот уже год она действует.

Активность большая. Очень многое пришлось начинать с нуля. Все ресурсы остались в «Соцсопротивлении»: регистрация газеты осталась там, сайт раскрученный, над которым мы очень много работали, остался там, название известное осталось… Мы сознательно не хотели бороться за название организации и газеты, потому что мы хотели создать другую организацию. В некоторой степени это была принципиальная позиция. Первые полгода были связаны с тем, чтобы организация просто состоялась сама по себе в новой ситуации: наладить издание газеты, заявить о себе, чтобы нас знали, как отдельную самостоятельную организацию, наладить новые контакты.

За это время мы прозвучали в общем поле. Был ряд акций. В октябре 2005 в Москву приезжал Даниель Кон-Бендит (бывший «Красный Дани» парижского «красного мая» 1968-го, а ныне европейский политик, один из лидеров германской Партии зеленых), выступал с публичной лекцией. Мы очень хорошо подготовились к срыву этой лекции, очень красиво… Не то чтобы сорвали, но шуму наделали. Сначала на форумах и в ЖЖ сразу начали говорить: — Вот «Вперед», «Вперед»… А в декабре на передачу телеканала «Культура» в ток-шоу Виталия Третьякова меня пригласили уже от имени «Вперед». Организация стала восприниматься как состоявшаяся.

Мы полностью живем на свои собственные средства. Денег на аренду штаба у нас нет. Я москвич и текущие собрания московской группы мы проводим у меня дома. Для семинаров находим какие-то углы одноразовые. При этом идет реальный рост во многих городах. Например, в маленьком Ярославле оказалось сразу две троцкистские группы, которые находятся в очень плохих отношениях между собой. Началась ситуация конкуренции, которая пошла всем на пользу. И «Соцсопротивление», и «Вперед» стали активней работать, и рост рядов был, и внешняя деятельность, например поддержка забастовки на заводе «Холодмаш». Постоянно идет рост сети распространения нашей новой газеты «Вперед». В движении «Вперед» в Москве сейчас половину актива составляют новые люди, которые никогда в «Соцсопротивлении» не состояли. Состав обновился.

Цикл активности в «Соцсопротивлении» продолжался с 1997-1998 по 2005 гг. — 7-8 лет, типичный срок жизни системы. Потом раскол и новый цикл активности уже новой группы с лидерами из числа взбунтовавшихся стариков. Новая группа приняла новое название. Произошло размножение, так как старая организация тоже сохранилась. «Вперед» же создает новый круг, перед ним стоит задача перерасти в систему, и позже в субдвижение троцкисткого направления. Ведь группа начала теоретическое переосмысление своей деятельности…

Отсчет нового цикла начат: 2006 год.

Опубликовано с сокращениями в «Русском журнале». 16 ноября 2006 г.