V

Своего директора, Олега Валентиновича, мы очень любили. И любовь эта выражалась в том числе и в рассказывании анекдотов. Когда Олегу Валентиновичу исполнилось семьдесят лет, я поделился и с ним, и с его гостями этим фольклором, к огромному его удовольствию. Он тогда очень просил меня как-нибудь записать и опубликовать эти анекдоты. Выполняю его просьбу.

Самому мне эти анекдоты рассказала Энка (так мы звали между собой одну девочку с замечательным чувством юмора; разумеется, прозвище образовано от инициалов — имени и фамилии, — Н.К.).

Когда Олег Валентинович ещё только появился в детдоме, Энка однажды дежурила в классе — протирала пыль на подоконниках, батареях... А возле батарей стояли подставки с цветочными горшками. Энка их отодвинула. У неё небольшое остаточное зрение, и вот видит — под подставку цветочную ныряет какой-то мальчишка. Ей это не понравилось, недолго думая и хлестнула его мокрой тряпкой по кудрям. Мальчишка оказался воспитателем Олегом Валентиновичем, который так и подпрыгнул со своим обычным дактильным возгласом:

— Ты что?!

Другой раз мальчик и девочка развлекались в коридоре довольно-таки примитивно — стаскивали друг с друга спортивные штаны. Было время, когда так развлекались почти все воспитанники, я тоже грешен... Ну, мальчишка спустил штаны с девочки, а та в долгу остаться не желала. Ухватила первые же попавшиеся штаны и давай дёргать вниз. Но это оказались брюки на ремне, а не на резинке. Брюки рванулись из рук девочки, и рука Олега Валентиновича вопросила дактильно:

— Ты что?!

Энка с той же девочкой в булавочной мастерской. Работа довольно нудная. Сначала на специальном станке скручиваются сами булавки, потом на них надевается головка, потом головка закрепляется на булавке с помощью штампа (я однажды крепко «отштамповал» на нём себе палец, месяц проходил перевязанным). Чтобы ускорить дело, мы обычно накручивали булавок побольше, потом надевали головки на целую партию булавок, а затем быстренько их закрепляли на штампе. Незакреплённые головки нередко «выстреливали» с булавок, летя куда попало... Вот и у Энки улетела головка.

Чтобы немного развлечься, Энка начала фантазировать и рассказывать свою фантазию напарнице. Мол, однажды в мастерскую зашёл директор, булавка выстрелила, и головка попала директору как раз в то место, на котором сидят. Директор от неожиданности подпрыгнул до потолка.

Но уровень развития напарницы был куда ниже, чем у Энки, и напарница всё приняла за чистую монету. При первой же возможности подходит к Олегу Валентиновичу и просит:

— Покажите, пожалуйста, как вы прыгаете до потолка.

— Что-о-о?!

Энку за эту выдумку пожурили воспитатели. Впрочем, кто её знает, может, она и про просьбу показать, как директор до потолка прыгает, сочинила...

Тут, пожалуй, стоит упомянуть, что Олег Валентинович подростком сбежал на фронт, и там подорвался на противопехотной мине. Лишился ноги. с тех пор ходит на протезе. Однако, если бы понадобилось, думаю, никакой протез не помешал бы ему подпрыгнуть до потолка. Во всяком случае, танцевать ему протез не мешал. Как и ходить на ложах (ходил и в семьдесят семь лет)... О том, что у него протез, я не знал очень долго. Уже учился в университете, когда мне стало это известно...

Юра Лернер рассказал, как на уроке русского языка Олег Валентинович (он проверял юрину письменную работу) вдруг предложил Юре:

— Иди в туалет.

— Зачем? Я не хочу.

— Тогда почему ты в слове «как~ая» поставил ударение на первый, а не на второй слог?

Да уж, ударения — смерть наша... Мы не слышим устной речи, знаем только письменную, это может привести к абсолютной орфографической грамотности, которой так восхищается в своих книгах Олег Валентинович. Но ударения...

Словари по Брайлю — жуть какие громоздкие, словарь Ожегова — в тридцати шести книгах. Рыться там, искать... Меня выручает то, что я оглох поздно, в девять лет, когда уже была развитая устная речь, с правильными ударениями. И то нередко ошибаюсь. А при ранней глухоте... Одна девочка показала мне текст, который назвала «стихами». Я попросил её продиктовать мне это со всеми ударениями. Творение было озаглавлено: «Здр~авствует, ос~ень!» Помню оттуда строчки: «П~окрыта разн~оцветным к~овром / н~аша з~емля». «Зол~отая, зол~отая ос~ень». Как говорится, комментарии излишни.

Заодно уж расскажу и анекдоты, связанные со мной самим — тоже во исполнение просьбы Олега Валентиновича. Да и какие-то штрихи к нашему детдомовскому быту, наверное, не лишние... Только в моём случае всё это уж точно было. Ничего не сочиняю.

Была у нас кастелянша. Заведовала выдачей одежды, постельного белья, обуви, отвечала за стирку, выдачу зубной пасты и тому подобное... Тётя в общем-то добрая, но крикливая. Обычно сидит у себя на складе, дверь нараспашку, а выходила эта дверь на лестничную клетку, напротив — умывальная и туалет мальчишек. Место, в общем, оживлённое.

Так вот, нельзя было пройти мимо двери в кастелянную, чтобы кастелянша не выскочила и не начинала орать — ни с того, ни с сего. Сначала это ребят удивляло, потом начало злить. Они уже стали обдумывать, какую бы учинить каверзу, но я им сказал:

— Погодите, я эту тётку перевоспитаю.

Начал шнырять мимо открытой двери в кастелянную, туда-сюда... Тётка, ни дать ни взять как Жучка из конуры, долго упрашивать себя не заставила — выскочила и давай орать. Я — левую ладонь к левому уху:

— Погромче, пожалуйста, ещё громче, такая хорошая музыка, мне плохо слышно...

Всё равно я ни слова не понимал, для меня все её пламенные речи были только шумом. Я и хотел дать ей понять, что ведь её всё равно если и слышат, то не понимают, чего же она разоряется?..

Так я кастеляншу и подбадривал, пока до неё не дошло, что я над ней издеваюсь, и она ушла к себе, закрыв дверь.

Кастелянша оказалась довольно быстро воспитуемой. Я, конечно, сразу всю эту сценку пересказал ребятам, под их гомерический хохот. Не знаю, попробовал ли кто из ребят последовать моему примеру, или хватило моего урока, но кастелянша перестала выскакивать и орать. Потом мы с ней очень подружились, я часто приходил в кастелянную просто так, поболтать.

Банные дни бывали в детдоме по пятницам. Для кастелянши это сущий аврал: утром раздать ребятам чистую одежду, завёрнутую в полотенца, а как помоются — собрать у них грязное... И последний рабочий день, домой надо, там тоже хлопот...

Однажды, видимо, кастеляншу дома ожидало что-то чрезвычайное — то ли день рождения, а вдруг и свадьба... Очень кастелянша торопилась уйти домой. Ну и нас торопила мыться. Отлавливала по всему зданию тех, кто ещё не вымылся, и «гнала» в душевую.

После обеда поймала меня:

— Иди в баню.

— Там, говорят, девочки...

— Нет, уже мальчики.

— Битком небось...

— Уже никого нет.

Не верилось — от ребят и воспитателей я знал другое. Да разве отвяжешься... Пошёл.

В предбаннике, как я и думал, с моим свёртком белья приткнуться было совершенно негде. Кое-как нашёл свободное место на подоконнике, пристроил там свой свёрток. Решил подождать, пока народу поубавится. Д~уша всего три, сложновато, когда сразу десять человек моется... А я уже тогда очень любил понежиться под душем. Не столько мыться, сколько греться.

Ну, стою, жду. Дверь в душевую открывается и закрывается — заметить это моего светоощущения хватает, — а предбанник всё пуст. Вроде, чудится, и какой-то визг?..

Наконец меня хватает за левую руку чья-то мыльная рука и дактилирует:

— Я Валя Белова. Уходи, тут девочки.

Вылетел я пулей. Забыл, в качестве трофея, и свёрток с одеждой.

Ну, снял нечаянную осаду. Ближе к полднику и сам спокойно вымылся. Выхожу из бани в самом благостном настроении, а меня ждёт новость: Энка рвёт и мечет, требует собрать комсомольское бюро, персональное дело Суворова... Энка в то время комсоргом была. Знать ничего не хочет Энка, телегу на меня катит: такой-сякой развратник, битый час девчонок в осаде держал. Поди объясняй, что нужны они мне больно, это кастелянша под монастырь подвела... То бишь, под персоналку.

Еле педагоги Энку утихомирили. Потом она больше всех смеялась, у меня подробности выспрашивала, как из-за кастелянши я в развратники попал...

(Пока не забыл. Уже в студенческие годы читал я «Горячий снег» Юрия Бондарёва. А там — описание содержимого чемодана убитого немецкого офицера. Среди прочего презервативы. Я не знал, что это такое, и обратился за консультацией к Сергею Сироткину и Юрию Лернеру. Они — объяснили, но стало им любопытно: знает ли Энка, что это такое? Ну и подучили меня спросить у неё, что такое презерватив. Я рад стараться — любил весёлые приключения.

Энка недоверчиво переспросила, правда ли не знаю. Поклялся, что правда. И получил исчерпывающую консультацию, как и от ребят. А вся штука в том, что слыл за наивного — мальчишескую рубашку, мол, от юбки девчоночьей не отличит. Вот Энка и поверила в мою необразованность, пять минут назад вполне искреннюю.

Ребята, разумеется, вскоре не выдержали, раскололись насчёт своей провокации, меня выдали со всеми потрохами. Я удостоился от Энки шутливых побоев — она больше нас веселилась, что мы её так «купили».)

Дали мне комсомольское поручение — электроэнергию экономить. Выключать свет, где зря горит. А у меня-то светоощущение, горит свет или нет — вижу, а зря или нет — поди разбери. Я не очень и старался разбирать, склонный к хулиганству. Загляну в класс:

— Никого нет, — говорю. И выключаю свет. А меня догоняют педагоги:

— Мы — никто?

В туалетах и подавно: не станешь же проверять, не заседает ли кто. А выключатели — у входной двери. Выключишь, а оттуда:

— О-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о!!!

В общем, вой, какой только глухонемые издавать могут, — большинство-то ребят слабовидящие... Моего остаточного слуха хватало, чтобы эта музыка из гулкого помещения и моих ушей коснулась. Мне же того и надо...

Пробовали ругаться, а я:

— Комсомольское поручение!

Поди подступись.

Ребятам это понравилось, вспыхнула эпидемия — все норовят свет погасить, и уж конечно, не в пустых помещениях. И волна пересудов: кто где кого подловил и в темноте оставил... Так продолжалось четыре месяца.

Захотел я узнать, много ли сэкономил. Олег Валентинович распорядился, чтобы бухгалтерия выдала мне справку. Оказалось неплохо. За каждый из четырёх месяцев, когда мы буйствовали с выключением света, рублей по триста экономии, по сравнению с теми же месяцами за прошлый год. Вдвое! А то и больше.

Олег Валентинович — очень организованный человек. Он никогда не мог терпеть расхлябанности, распущенности. Его раздражала моя неуклюжесть. Как-то, уже студентом, я споткнулся в коридоре о ковровую дорожку. Чуть не растянулся. Олег Валентинович заругался: ноги, мол, повыше поднимай. Я счёл себя обиженным и, недолго думая, разразился эпиграммой:

ГЛУПАЯ СТЫЧКА

Директору шлея под хвост попала.
Ему от оскорблений жарко стало.
Скажите, как начальству не потеть?
Он оскорблён: велели подобреть!
А тот, кто отдал сей приказ начальству,
Ходить по-старчески имел нахальство.
Он зацепил ковёр и подвернул,
Да сам на том ковре чуть не уснул.
Себя директор строгостью прославил:
Поправить тот ковёр меня заставил,
А я просил начальство не шуметь...
Скажите, как начальству не потеть?

4 мая 1975

Что называется, на свою голову вдохновил меня Олег Валентинович на стихотворные подвиги...

Ну, записал это дело по Брайлю, перепечатал на зрячей машинке (опять-таки, на свою голову учил меня Олег Валентинович на этой машинке печатать), да и подсунул листок под дверь директорского кабинета. Сам вышел во двор, уселся на лавочку — опять же, под окнами у директора. Он вскоре и подошёл ко мне.

— Ты видел нашего козла?

Был тогда в детдоме козлёнок, нас с Ильенковым один мальчик, будущий мой любимец Юра Толмачёв, по всему двору таскал, в том числе и с козлёнком познакомил. Так что я подтвердил факт знакомства.

— Так вот, — продолжил Олег Валентинович, — я его кормил, он у меня еду из рук брал. А сегодня ни с того, ни с сего, взял да боднул.

Я не знал тогда, что, если обзывают козлом, положено обижаться. А сравнили с живым козлёнком — ну и что, он хороший... Да и разве не боднул я Олега Валентиновича своей эпиграммой? Так на что же обижаться?

Я сидел на скамейке. Олег Валентинович стоял передо мной. После его слов я засмеялся и, обняв его, уткнулся лицом к нему в живот... Козлёнок признал, что боднул не того.

К оглавлению

Читать дальше