Гордеева И.А.

"Батищевское дело":
Cоциальный эксперимент А.Н. Энгельгардта и его место в истории общественного движения последней четверти XIX в.

Растущий в последнее время среди историков России интерес к социальным представлениям, "которые индивидуумы и группы имеют о самих себе, о социальной группе, с которой они идентифицируют себя, а также о других группах общества, с которыми они взаимодействуют"¹, питается в первую очередь неизученностью связанных с этой проблемой сюжетов прошлого. К тому же подобные исследования оказываются любопытными в теоретическом отношении, поскольку делают неизбежной встречу социальной истории с историей интеллектуальной.

Подданные Российской империи в XIX в. были разделены на две большие социокультурные категории: "народ" и "общество". Сложность и многообразие отношений между образованным меньшинством и занятым производительным трудом большинством неизменно находятся в центре политических, публицистических и историографических дискуссий. В этой статье мне хотелось бы познакомить читателей с одним из наименее изученных и почти забытым ныне вариантом проблематизации положения образованных людей в обществе и их отношений с народом, характерным для участников российского коммунитарного движения последней четверти XIX в.

Коммунитарное движение - это общественное движение, участников которого объединяет цель изменения общества путем внутреннего духовного перерождения каждого отдельного человека в условиях небольшой общины, осуществление которой они готовы начать с самих себя и немедленно. Особенно важную роль оно играло с начала XIX и в XX в. в истории США, где идеалы коммунитаризма считаются одной из главных характеристик национального самосознания²; значительно распространено было и в странах Западной Европы. Формы существования движения - так называемые "утопические" ("экспериментальные") общины, его субъекты - участники и сторонники подобных общин, иногда объединявшиеся в кружки и различные общества. В российской истории XIX в. интенциональное³ общиностроительство ассоциируется прежде всего с именами А.Н. Энгельгардта и Л.Н. Толстого, последователи которых образовывали с конца 70-х гг. так называемые "интеллигентные" земледельческие общины.

Исследователи коммунитарных и "утопических" проектов самых различных направлений сходятся во мнении, что их активизация обычно бывает связана с "периодами особенно интенсивной модернизации, которым сопутствует разрушение устоявшихся форм общественного бытия"⁴. Утверждение о закономерности связи "утопических" и, в частности, коммунитарных настроений с переходными периодами самых разных масштабов - общее место работ представителей самых различных теоретических направлений. Для возникновения "утопической" потребности одновременно у многих людей необходимо, чтобы окружающий их мир дал повод сомневаться в своем качестве как "жизненного мира"⁵, чтобы социальная действительность, положение в ней человека, его восприятие окружающего мира и взаимоотношения с другими его обитателями стали проблемой. Именно поэтому изучение "утопического" сознания позволяет внести вклад в решение актуальной историографической задачи "реконструкции человеческого опыта переживания крупных структурных изменений"⁶.

Излюбленной цитатой, которую историки часто предпосылают своим рассказам о пореформенной России, являются слова Константина Левина о том, что "у нас" все "переворотилось и только укладывается". И если направления исследований советских историков больше определял интерес к тому, как назвать то, во что в конечном счете "уложились" "эти условия", то сегодня нам любопытен сам феномен сознания переходного времени, характерные для него особенности разделяемой большинством реальности, многообразие социокультурных смыслов и потенциальных возможностей самоидентификации в них, которыми была чревата ситуация незавершенности перехода, наконец, сам процесс конкуренции между различными социальными представлениями и перспективы победы того или иного расклада. Тем более что метафора перехода применима к довольно длительному периоду российской истории второй половины XIX - начла XX в., и даже в 1911 г. В.О. Ключевский в своем дневнике писал: "В нашем обществе, проходящем еще периоды геологического образования, каждое сильное лицо само вырабатывает понимание вещей и правила своей деятельности из самого процесса своей личной жизни, свободной от преданий, заветов, чужих опытов. Он, как Адам, дает вещам свои имена:"⁷.

Споры о том, насколько далеко экономические, социальные и политические структуры России во второй половине XIX в. продвинулись по пути модернизации, далеки от завершения. Однако возможен и иной взгляд на общество - "изнутри", при котором само общественное настроение рассматривается как индикатор внутренних изменений в обществе и его изучение становится плодотворным для формирования наших представления об историческом контексте их бытования⁸. При этом существует возможность выхода на проблему особенностей восприятия модернизационных процессов российским обществом в целом, национального типа культурной реакции на них.

Применительно к истории России второй половины XIX в. особенно важно, что основным процессом, разрушительно воздействовавшим на стабильность "жизненного мира" в сознании человека, стала модернизация, в результате социальных, экономических и культурных подвижек которой ранее самоочевидный и несомненный порядок вещей стал восприниматься как ненадежный и сомнительный. В обществе традиционном если и "существовала, то в очень незначительных масштабах неопределенность когнитивной и моральной структуры жизни. Вряд ли можно говорить о каком-либо кризисе смысла или идентичности. Индивиды знали свой мир, им также было известно, кем они являются в нем. Институциональный порядок, коллективные значения, индивидуальная идентичность были надежно интегрированы в священный порядок, предусмотренный религиозной традицией"⁹. Модернизация общества нанесла "непоправимый урон социальным и культурным образованиям, в которых люди были "как дома", и создали радикально новый контекст человеческой жизни"¹⁰.

Еще до того как капитализм занял господствующее положение в экономической и социальной жизни страны, угроза его наступления стала болезненно переживаться российским обществом. Особая экспрессия постановки вопроса о "наступлении капитализма" в художественной литературе и публицистике второй половины XIX в. свидетельствует о существовании специфического общественного настроения, негативно настроенного по отношению к "цивилизации" . Согласно исследованиям Н.И. Пруцкова, ""перевал русской истории" - приход вампира-капитала - воспринимался в определенных социальных кругах - деклассирующимися слоями старой России, наивным патриархальным крестьянином, социально пестрой городской демократией, а равно и их идеологами, - как приближение конца мира. "Пришел антихрист" - так иногда думали перед надвигающимся непонятным и странным русский мужичок, плебей-горожанин и полупролетарий, разорившийся помещик, выбитые из привычного порядка жизни. Такая позиция особенно характерна для народнической демократии, тесно связанной с мужицкой Россией"¹². Яркие метафоры из беллетристики того времени описывают надвигающуюся "темную силу" "цивилизации" в терминах чего-то кровавого, кровопийственного, оскверняющего, черного, темного, мрачного, отвратительного, алчного, хищного, мертвящего, ядовитого¹³. Например, у Г.И. Успенского "образ буржуя вызывает: воспоминание о чем-то трупном, холодном, распухшем, дурно пахнущем: Греховодник-капитал "мусорит" девственные места, на "чистой", "невинной" земле заводит "грязь и всякую гадость"". При этом в восприятии грядущего мира "значительную роль играют образы зловеще фантастические, уродливые, устрашающие, иногда мистические, воплощающие таинственные, не подвластные человеку силы"¹⁴.

Крайне эмоциональная постановка вопроса о наступлении капитализма была свойственна не только писателям и публицистам, но и молодежи, то есть тем, кто в это время только вступал в большую жизнь и перед кем особенно остро стояла проблема самоидентификации в ней. В психологической атмосфере переходного периода поиск идентичности усложнялся: с одной стороны, проторенные старшими поколениями пути уже не внушали доверия, следование им по тем или иным причинам социального или нравственного характера становилось невозможным, с другой - эту самую усложненность создавало многообразие выбора, пестрота социокультурной стратификации общества, новизна окружающей действительности. У многих людей, и не только молодых, ощущение разрушенности или незавершенности творения мира обострялось настолько, что они сами решали достроить, а иногда и сотворить его заново, и это чувство было одним из важнейших источников социального экспериментирования. В таких условиях в России начинается движение "интеллигенции" "на землю", в истории которого важная роль принадлежит "эксперименту" по воспитанию "интеллигентных мужиков", который осуществлялся в течение ряда лет Александром Николаевичем Энгельгардтом (1832- 1893) в его имении Батищеве Дорогобужского уезда Смоленской губернии.

В России XIX века, несмотря на преобладание крестьянского населения, сельскохозяйственный труд, как и физический труд вообще, уважением не пользовался. История отношения широких слоев российского общества к занятиям и профессиям, связанным с физическим трудом и хозяйством, будь она написана, могла бы серьезно поколебать репутацию России как страны крестьянской, земледельческой. В конце 70-х тот же толстовский Левин, собираясь сделать предложение Кити Щербацкой, был уверен, что он в глазах ее родных - "невыгодная, недостойная партия", "бездарный малый", потому что жил Левин в деревне, занимался сельским хозяйством - то есть делал то, что, по общему мнению, "делают никуда не годившиеся люди". Зато быть чиновником, напротив, считалось настолько престижным, что современники с горечью говорили о "чиновничьем направлении нации": каждый мечтает "об обеспеченном со стороны положении, о службе, о субсидии, о государственном кредите, о даровом наделе и т.п.; всякий хочет подачки, всякий хочет возможно менее сделать и возможно более получать"¹⁵.

Терпигоревская метафора "оскудения" как нельзя лучше передает ощущение безысходности положения пореформенной деревни. С.Ф. Шарапов сравнил отток населения из деревни с бегством армии с поля боя. По его мнению, столь необходимым "грозным кличем полководца, который остановил разбитый и бегущий отряд" и дал надежду на спасение положения, стали "Письма из деревни" А.Н. Энгельгардта¹⁶. Энгельгардт прославился как тонкий наблюдатель деревенского мира, тенденций развития помещичьего и крестьянского хозяйства. Личность этого человека и его "Письма" и сейчас достаточно известны и любимы широкими кругами читающей публики, гораздо меньшую известность получил его опыт воспитания "интеллигентных мужиков".

Бывший офицер-артиллерист и профессор химии, Энгельгардт был сослан в свое имение Батищево в 1871 г. За несколько лет ему удалось превратить ранее запущенное имение в "хозяйственное Эльдорадо" (хотя это вовсе не означает, что оно начало приносить прибыль). Благодаря "Письмам из деревни", которые впервые появились в ╧ 5 "Отечественных записок" за 1872 г., к концу 70-х батищевское хозяйство стало знаменитым. Агрономическим опытом Энгельгардта заинтересовались власти (министерство государственных имуществ), учебные заведения (Петровская земледельческая академия, земледельческие училища), общество (географическое и вольно-экономическое общества, земства) и частные лица. Однако этот трезво мысливший хозяин, "делец, практик с удивительными организаторскими и предпринимательскими способностями", был еще к тому же и великим идеалистом.

Идея "интеллигентной" деревни возникла у Энгельгардта около 1877 г. Он был уверен, что главная беда нашего сельского хозяйства - в отсутствии в деревне образованных людей, в том, что знания, получаемые на народные деньги, не возвращаются крестьянам, что отсутствует связь между теорией и практическими нуждами сельского хозяйства. В седьмом "Письме", опубликованном в 1879 г., он писал: "А где же теперь прогресс в хозяйстве? Кому же известно то, что выработано наукой, и кем оно применяется? Где, кроме дутых фальшивых отчетов, существует это пресловутое рациональное хозяйство? Что вышло из всех этих школ, в которых крестьянские мальчики отбывали агрономию? Что вышло из этих опытных хуторов, ферм, учебных заведений? Что они насадили? Да, наконец, куда деваются агрономы, которых выпускают учебные заведения? Одни идут чиновниками в коронную службу, другие идут такими же чиновниками на частную службу, где прилагают свои агрономические знания к нажиму крестьян посредством отрезок, выгонов"¹⁷. Помочь деревне, решил Энгельгардт, можно только путем возвращения в нее культурных сил, чего можно достичь путем воспитания из образованных горожан, к какому бы сословию они не принадлежали, настоящих сельских хозяев, не только обладающих знаниями по агрономии, химии и другим необходимым для сельского хозяйства наукам, но и умеющих своими руками выполнить любую крестьянскую работу. Таким образом подготовленные люди могли бы составить целые "интеллигентные деревни" или просто расселиться среди обычных крестьян - так, чтобы само их присутствие оказывало культурное воздействие на окрестное население.

Чтение специальной литературы и практику, которую проходят студенты сельскохозяйственных учебных заведений, Энгельгардт признавал недостаточными: "По моему мнению, человеку из интеллигентного класса нужно пробыть некоторое время работником, действительно поработать наряду с мужиком, выучиться работать, испытать на себе сельскохозяйственную дисциплину, воочию увидать, какое значение имеют в хозяйстве стихийные силы"¹⁸. Это тем более необходимо, что в нашей стране, с его точки зрения, отношение к физическому труду специфическое: русские люди работать не умеют и не любят, в России считается, что "работать стыдно! Страшно, если образованный человек работает - не спроста должно быть!". За границей - иначе: американцы, немцы и прочие европейцы уважают людей труда и сами не брезгуют им заниматься. "Почему же немец умеет? - спрашивал Энгельгардт, - Потому что он там у себя в Неметчине был работником-слесарем, пахарем и проч. Потому что там не зазорным считается быть образованным и в то же время работать... Образованный швейцарец варит сыр, доит коров; образованный немец работает на механическом заводе, управляет машиной; образованный американец пашет, косит, молотит. А у нас - работать - это стыдно, это страшно. Барин, хотя бы этот барин был только кончивший гимназию крестьянин, и вдруг работает, пашет! Как это можно? Барышня - и коров доит, какой срам! Или: это неспроста!" ¹⁹. "У американца труд в почете, а у нас в презрении: это, мол, черняди приличествует. Какая-нибудь дьячковна, у которой батька зажился, довольно пятаков насобирал, стыдится корову подоить или что по хозяйству сделать: я, дескать, образованная, нежного воспитания барышня"²⁰.

В седьмом и десятом "Письмах" (1879, 1881 гг.) Энгельгардт отчетливо сформулировал призыв интеллигенции "на землю": "Неужели же участь всех интеллигентных людей служить, киснуть в канцеляриях? Неужели же земля не привлечет интеллигентных людей? [:] Интеллигентный человек нужен земле, нужен мужику. Он нужен потому, что нужен свет для того, чтобы разогнать тьму. Великое дело предстоит интеллигентным людям. Земля ждет их, и место найдется для всех"²¹. Однако кто же согласится на такие жертвы, кому захочется поменять городской комфорт, защищенность и благополучие на тяжкий труд с негарантированными результатами, материальные лишения и отсутствие культурного общения? Разница в оплате физического и умственного (не только чиновничьего, но и интеллигентного) труда в то время была очень велика. В поиске таких людей Энгельгардт сделал ставку на молодежь - самую беспокойную, идеалистически настроенную, энергичную, мобильную и альтруистичную часть общества: "Мало ли теперь интеллигентных людей, которые, окончив ученье, не хотят удовлетвориться обычною деятельностью - не хотят идти в чиновники? Люди, прошедшие университет, бегут в Америку и заставляются простыми работниками у американских плантаторов. Почему же думать, что не найдется людей, которые, научившись работать по-мужицки, станут соединяться в общины, брать в аренду имения и обрабатывать их собственными руками при содействии того, что дает знание и наука"²².

Действительно, Энгельгардт подметил любопытную тенденцию. Где-то с конца 60-х гг. все чаще стали появляться слухи об организации образованными людьми "интеллигентных" колоний на земле. В данном случае речь идет вовсе не о пропагандистских поселениях революционеров-народников, а о предприятиях, которые ставили перед собой чисто "культурнические" цели. Например, подобный характер носило поселение середины 1873-1877 гг. близ Туапсе, организованное С.Н. Кривенко с участием его друга А.Н. Лодыгина, который к тому времени уже успел изобрести угольную лампу накаливания. Тогда же нередки стали и поездки в Америку с целью "пройти все стадии черного труда" (В. Фрей, кружок "американцев" и др.).

Таким образом, решаясь на свой "эксперимент", Энгельгардт основывал свои надежды на успех с тем, что искомое им настроение уже существовало в среде молодежи. Более того, интеллигенты, желающие научиться работать по-крестьянски, появились в его имении еще до публикации седьмого письма. По данным сына Александра Николаевича, Николая Энгельгардта, первый практикант приехал в Батищево летом 1875 г., это был офицер, герой взятия Ташкента, с двумя Станиславами за боевые заслуги²³. Работал ли кто-то в имении в 1876 г., мне неизвестно, но на следующий год практикантов было уже двое, а потом с каждым годом их приезжало все больше и больше.

Стоит упомянуть, что молодые люди, работавшие в Батищеве, получили прозвание "тонконогих". По свидетельству А.П. Мертваго, это прозвище возникло из-за того, что первый практикант Энгельгардта обладал очень тонкими ногами²⁴, по другим данным, тонкие ноги считались крестьянами характерным признаком не только того конкретного интеллигента, а вообще любого. Н.А. Энгельгардт объясняет происхождение прозвища "тонконогие" тем, что крестьяне прозвали так интеллигентов за узкие брюки, девушек же стали называть "тонконожками" уже сами практиканты, перенявшие крестьянский язык²⁵. Так или иначе это прозвище вошло в обиход и широко использовалось посвященными.

Просто удивительно, сколько молодых образованных людей откликнулось на призыв Энгельгардта "на землю"! Первое по времени из известных мне писем с просьбой принять в ученики написано Зотом Семеновичем Сычуговым (1853-?) (будущим организатором и участником нескольких "интеллигентных" общин, одним из основателей знаменитой Криницы) и датировано 15 декабря 1876 г. В нем Сычугов писал, что хотел бы жить "на земле", для чего желает приобрести "опытность"²⁶. Всего за годы батищевского "эксперимента" (с середины 70-х по середину 80-х) в имении Энгельгардта побывало около ста человек²⁷. В реальности желающих попрактиковаться было больше, Энгельгардт просто не мог принять их всех (содержание учеников обходилось довольно дорого, да и не все имели намерения, на которые он рассчитывал, - научившись работать, "сесть на землю", т.е. сделаться "интеллигентным" крестьянином). Хотя еще в 1882 г. часть "тонконогих" перешла из имения на жительство к крестьянам деревни Батищево, а позднее Энгельгардт объявил, что прекращает прием практикантов, поток желающих научиться работать не иссякал еще несколько лет, и приезжавшим приходилось селиться у крестьян ближайших деревень²⁸.

Итак, молодежь потянулась в Батищево. Начиналось все с того, что молодые люди писали Энгельгардту письмо с просьбой принять в работники, вроде следующего:

"Милостивый Государь!

Прочтя Ваши статьи о сельском хозяйстве, помещенные в журнале "Отечественные записки", нельзя не признать, даже не бывши земледельцем, действительности Вашей системы хозяйства в настоящее время и громадной от них пользы тем, кто близко заинтересовался этим делом.

Я и один мой знакомый хотим (по призванию) посвятить себя сельскому хозяйству, и для приобретения практических знаний в этом деле, мы очень желали бы поучиться в Вашем имении, так как, по нашему мнению, ни в каком другом хозяйстве мы столько полезного не приобрели бы, как у Вас. Рассчитываю на Вашу любовь к хозяйству, а потому на сочувствие ко всем желающим так же с любовью заняться этим делом и обращаюсь к Вам с покорнейшей просьбой принять нас к себе на будущее лето в простые рабочие на Ваших условиях"²⁹.

Подобных писем Энгельгардт получал так много, что был вынужден придумать типовой ответ, звучавший деловито и даже сурово. Целью такого послания было "вылить на голову ушат холодной воды": молодой человек должен был знать, на что идет, чтобы ему не пришлось разочаровываться и чтобы в Батищево отправились только те, у кого желание научиться работать было серьезно³⁰. Следуя принципу "назвался груздем - полезай в кузов", Энгельгардт предупреждал, что миловать не будет, досуг не предусмотрен, молодой человек сразу будет поставлен в положение настоящего работника, со всеми его обязанностями, с необходимостью подчиняться распоряжениям старосты, жить будет в сарае или избе с крестьянами, спать на сломе, есть простую и грубую пищу (черный хлеб, пустые щи, кашу на постном масле), жалование получать крестьянское или вполовину меньше, пока не научится работать. Образец такого послания был опубликован Н.А. Энгельгардтом:

"Всем желающим поступить ко мне я всегда пишу одно и то же.

"Я нанимаю работниками в мое в мое хозяйство на следующих условиях.

1) Обязан подчиняться распоряжениям старосты; работать ту полевую или домашнюю работу, на которую убудет поставлен; работать наряду со всеми рабочими и столько же часов; работать, если потребуется, в праздники: ходить в ночное, на сторожу, пасти, если потребуется, скот.

2) Помещается со всеми рабочими в избе или сарае. Под помещением понимается место для спанья (лавка). Харчуется в общей застольной. Хлеб ржаной. Харчи мужицкие: щи, борщ, каша, крупник, картофель. В скоромные дни на свином сале; в постные - на конопляном масле.

3) Если не умеет настояще работать, то первый месяц платы не получает, затем получает по три рубля в месяц. Когда выучится работать и будет работать всякую работу наравне с рабочими из крестьян, то получает ту же плату, что и рабочие из крестьян. Те, которые поступят ко мне уже умеющими работать, получат ту же плату, как и рабочие из крестьян. Выучившийся работать может получить от меня свидетельство.

4) Одежду и постель должен иметь свою. О мытье белья заботится сам и на свой счет. За порчу орудий, инструментов, лошадей отвечает по ценности. Должен сам налаживаться свои инструменты (например - клепать косу) или нанимать кого от себя.

5) Не дозволяется пьянствовать в усадьбе; не дозволяется курить в амбарах, скотных, хлебных и сенных сараях и около них.

6) Должен иметь законный вид на жительство, который будет тотчас же по приезде предъявлен полиции.

Прошу вас обратить внимание на то, что я принимаю в свое хозяйство желающих работать только в качестве работников, а никак не учеников. Поэтому поступивший ко мне не может выбирать себе работу по своему усмотрению, а должен работать ту работу, на которую его поставят, хотя бы, по его мнению, он при этом ничему не научился"³¹.

Энгельгардт не собирался щадить и девушек, которых предупреждал:

"Женщины обыкновенно работают на скотном дворе, в огороде и женские полевые работы. Работа на скотном дворе есть и в праздники. Встают для подоя до солнечного восхода. Не советую женщинам приезжать ко мне ранее 15-го мая, когда станет тепло и можно помещаться всюду - в сарае, на чердаке и т.п. Харчи в общей застольной грубые, мужицкие. Летом говядины никогда не бывает. Молоко (преимущественно в виде творога) бывает в июле только. Рыба в постные дни если бывает, то простые сельди, сухая вобла, сухой судак. Чай дается только по праздникам. Едят три или четыре раза в день. Взвесьте все это, и если чувствуете в себе достаточно силы воли, чтобы вынести такую жизнь, - милости просим"³².

В неопубликованных источниках мною были найдены многие другие "устрашающие" отрывки из писем Энгельгардта:

"Мое хозяйство не есть филантропическое заведение, а обыкновенное эксплуататорское хозяйство, которое должно содержать само себя. Нужно, чтобы работа окупалась. Наконец, я вовсе не желал, чтобы мое имение сделалось пристанищем для праздношатающихся людей, которые приезжали бы сюда, чтобы провести время, побаловаться работой"³³.

"Поступив рабочим, работая в ряду с другими изо дня в день, с утра до ночи, вы не будете иметь досуга, вам некогда будет ни размышлять, ни читать, ни разговаривать со мной"³⁴.

"Самое важное, чтобы они не строили себе иллюзий, не думали, что я какой-то филантроп, который желает учить молодежь, содержа ее соответственно ее привычкам и пр., и пр. (я слышал, что некоторые из бывших у меня в 1879 из петербургских хаяли мои порядки, что у меня нет для интеллигентных приличного помещения)" ³⁵.

Не удивительно, что в столице ходили страшные слухи, будто знаменитый автор "Писем из деревни" - настоящий эксплуататор, с работающих у него в имении интеллигентов по три шкуры дерет. Однако настоящих идеалистов даже такими посланиями было трудно заставить отказаться от мечты "жить трудами рук своих". К тому же попробуйте испугать пустыми щами человека, который никогда в жизни таковых не ел. При этом Энгельгардт не всегда был так суров, он старался и поощрить молодых людей:

"Я с удовольствием вас приму: Я очень сочувствую тем, которые желают сделаться земледельцами и для того учатся работать. Если в среде неразвитых крестьян-земледельцев явятся работающие сами интеллигентные земледельцы, то это будет отлично. Сделаться земледельцем - это лучшее, что может сделать из себя интеллигентный человек. Впрочем, если бы даже проработав лето вы сделались потом чиновником или иным деятелем правящего класса, то и в таком случае ничего бы вы не потеряли. Это лето, за которое вы разовьетесь и физически, и умственно, навсегда останется одним из светлых воспоминаний в вашей жизни"³⁶.

Эти слова взяты из письма Энгельгардта нижегородцам Виктору Веселовскому и Александру Басенскому (оба впоследствии "сели на землю" и жили в "интеллигентных" общинах). В ответ Энгельгардт получил от них следующее послание:

"Нашему будущему добрейшему хозяину А.Н. Энгельгардту от будущих рабочих В. Веселовского и А. Басенского.

Ваше любезное письмо: несказанно нас обрадовало. Мы никак не ожидали, чтобы Вы так сочувственно и с таким доверием отнеслись к нашим намерениям: Нас нисколько не пугает то, что помещение для нас будет плохое, щи со свиным салом и проч. :главное, хлеба вволю, а также и в воде, вероятно, не будем чувствовать недостатка, а этого за глаза довольно: Все наше желание теперь состоит в том, чтобы ухитриться не отставать от настоящих рабочих: Средств у нас нет. Но сравнительно мы получаем порядочное жалование: я - 35, а Веселовский 50 рублей в месяц. Я - телеграфист: Веселовский служит в Бакинском нефтяном обществе. Оба можем иметь в виду разные повышения и прибавки, но мы с радостью меняем все это на 3 рубля в месяц (если: мы будем хорошо работать, а то, пожалуй, и того меньше).

Нам кажется, что нет труда более благородного, чем земледелие. Это единственный труд, оплачивающийся по его настоящей стоимости: Желательно, чтобы трудящийся пользовался сам всеми продуктами своего труда: В конце апреля мы к вам прикатим, м.б. вдвоем, может, и больше: Можно ли приехать, например, четверым? Проработав у Вас лето, мы намерены купить или арендовать несколько десятин на юге России. Можно ли там хозяйничать по Вашей новой системе?" ³⁷.

Что же так влекло молодых людей в деревню? Каковы истоки ее идеализации, тяги именно в сельскую местность, к "простому" земледельческому труду, к природе? Далеко не всегда это было суровое чувство долга, самоотречение во имя осуществления желания видеть свою страну процветающей. Г.В. Аникин, рассматривая вопрос о типологической общности американского и русского идеалов земледельческого труда, связывал ее с родственными историко-экономическими условиями, ломкой общественных отношений, сменой патриархального уклада буржуазно- промышленным строем, что стало основой для "возникновения определенных идей и настроений, связанных с пережитками патриархального сознания"³⁸. Но каким образом "пережитки патриархального сознания" могли стать основанием для действия едва вступившей в большую жизнь молодежи, каков механизм восприятия ею патриархальной идеологии и что вообще означает понятие "патриархальность" в данном случае? Исследование социальных представлений батищевцев в данном случае показательно тем, что позволяет на конкретных источниках проследить мотивы стремления "к земле" определенной части образованного общества, выявить в них устойчивые культурные темы, возникавшие в связи с вопросом о деревне, крестьянстве и сельскохозяйственном труде.

Можно предположить, что одним из источников идеализации сельской жизни у молодых людей становились смутные детские воспоминания (дворянские дети нередко проводили детство в поместьях), под воздействием которых деревня приобретала идиллические черты счастливого существования на лоне красивой природы, вдохновляющего общения с мудрыми и нравственно чистыми крестьянами, независимой, спокойной, замкнутой и исполненной высшего смысла жизни³⁹. Батищевец Александр Петрович Мертваго писал о себе: "Происходя из старинной помещичьей семьи, я не мог в себе заглушить инстинктов, развившихся в деревне; хотя я знал ее очень мало, но тянула меня к себе и деревенская жизнь рисовалась в воображении какой-то заманчивой идиллией"⁴⁰. При этом он признался, что крестьян знал "только по литературе"⁴¹. Владимир Иванович Скороходов (1861-1924) "провел детство в деревне, затем каждые каникулы ездил туда, всегда любил деревенскую жизнь, любил природу, охотно работал вместе с крестьянами в саду или в поле, ходил с ними на охоту и по грибы"⁴². Однако среди моих героев далеко не все являлись детьми помещиков, к тому же большинство из них до приезда в Батищево деревни и в глаза не видели.

В таком случае, важное значение могла иметь художественная литература того времени, а также народническая публицистика. Писатели народнического направления 70-х гг. - Н.Н. Златовратский, Н.В. и Г.И. Успенские и другие - чаще всего не предлагали определенной программы действий (их взгляда были различны), а формировали особое настроение, делая из крестьян соблазнительный для молодежи идеал или источник самоидентификации. В деревне она могла обрести поощряемое духовной атмосферой эпохи чувство собственной значимости, нужности в качестве "слуг" или "учителей" народа. Проблема восприятия подобной литературы еще подлежит исследованию, однако применительно к героям моего рассказа можно утверждать, что непосредственное влияние литературы не являлось главной причиной идеализации деревни. Свидетельства тому - расхождения в трактовке основных "деревенских" тем народнической публицистикой и участниками коммунитарного движения, которые, во-первых, поселению в деревне придавали в первую очередь личное значение, а уж потом - общественное; во-вторых, зачастую не ставили перед собой задач сознательного и прямого влияния на крестьян; в-третьих, пусть в это трудно поверить, но вопрос о крестьянской общине коммунитаристов ничуть не волновал. Более того, в своих письмах и воспоминаниях они не часто обсуждали крестьянскую жизнь, сосредотачиваясь на своих внутренних переживаниях.

Одним из стимулов к поездке в деревню могли послужить тяжелые условия студенческой жизни - бедной, тесной, голодной. Усталость от суматошной городской обстановки, нервное напряжение городской жизни ("экологические причины", скажем так) также играли немаловажную роль. Здоровый воздух, простая пища и физический труд действовали на студентов целительно. Приезжавший на каникулы в Батищево сын Энгельгардта Колька сочинял про отцовских практикантов шуточные стишки вроде "оды отцу", где выводил их как худосочных "питерских студентов, у которых экскрементов на золотник в двоих" и которым его отец "поправляет животы" работой и кислой капустой⁴³. Позднее он вспоминал, что среди практикантов "был один, который приехал с такими расстроенными нервами, что плакал, когда его кусали комары, а уехал краснощеким, пышущим здоровьем молодцом"⁴⁴.

Сам Александр Николаевич знал, что к нему едут в том числе и за здоровьем: "Иные лечатся работой - теперь некоторые петербургские доктора прописывают, особенно в психических болезнях - работать"⁴⁵. Особенно ярок с этом смысле случай с дочерью пензенского помещика О.С. Раевской, которая попала в Батищево по рекомендации врача. Будучи чрезвычайно болезненной, к тридцати годам она провела почти треть своей жизни в поездках по курортам, которые, однако, не принесли никакой пользы. Один из московских врачей посоветовал ей выйти замуж или просто родить ребенка, но это средство она отвергла, на что тот предложил ей еще два других способа: первый - заразиться и выдержать тиф, который будто бы совершенно изменит весь ее организм; второй - "повести совершенно иной образ жизни, который был бы сопряжен с громадным, почти непосильным физическим трудом"⁴⁶. Раевская, стараясь заразиться тифом, работала сиделкой в одной из московских больниц, но родственники запретили ей подобные эксперименты. Тогда она решила прибегнуть к последнему из рекомендованных средств и поехала к Энгельгардту - работать. Там она через некоторое время почувствовала себя лучше, а когда за ней приезжала сестра, надеясь уговорить ее бросить такой "неприличный и компрометирующий семью образ жизни", наотрез отказалась уехать из Батищева⁴⁷.

Интерес к физическому труду имел и чисто спортивный оттенок. В этом признавались даже революционеры того времени, например, В.К. Дебогорий-Мокриевич рассказывал: "Я мечтал о развитии физической силы и мне чрезвычайно нравилось косить; засучив рукава рубахи выше локтей, чтобы видны были мускулы руки, я косил, идя в ряду с косарями"⁴⁸. В письмах к Энгельгардту ребята хвалились своей силой⁴⁹, а те, кто сумели привыкнуть в Батищеве к физическим нагрузкам, вскоре начинали испытывать "подлинное опьянение трудом, восторг праздных мышц, дорвавшихся до работы"⁵⁰. Загар и развившаяся мускулатура добавляли гордости мужчинам, увлекал и соревновательный момент, присущий некоторым видам сельского труда, и даже в позднейших воспоминаниях батищевцы были не прочь прихвастнуть своими успехами в этом направлении.

Сельский труд ассоциировался у батищевцев с независимостью, самостоятельностью. Мертваго писал, что "общей чертой причин", побудивших молодых людей приехать в Батищево, "была искание самостоятельности", в частностях же их стремления разнились, сам он "хотел жизни самостоятельной не только в материальном отношении, но и в нравственном", "желал независимости и видел независимость только в деревне"⁵¹. Обретение свободы обещал и сам Энгельгардт: "Мне кажется, что: земля должна привлечь интеллигентных людей, потому что земля дает свободу, независимость, а это такое благо, которое выкупает все тягости тяжелого земледельческого труда"⁵².

Однако гораздо больше, чем физическое здоровье, молодых людей волновало их духовное самочувствие. К концу 70-х гг. представители привилегированного и образованного общества уже не первое десятилетние с сочувствием присматривались к народу. И если для тех участников коммунитарного движения, кто идентифицировал себя с дворянством, искуплению подлежала принятая ими лично на себя вина за предков-крепостников, то определяющей психической реальностью для разночинцев были угрызения совести в связи с тем, что на их образование потрачено так много народного труда ("пота и крови"). В.И. Скороходов вспоминал, что накануне своей поездки к Энгельгардту отчетливо ощущал лишь вину перед народом: "Чем дальше, тем более невыносимо становилось мне бывать в обществе. Мне казалось, что вся это роскошь пропитана народной кровью, я искал выхода, читал, учился разным наукам, но все это казалось мне ненужным, и я все сильнее чувствовал свою виновность перед народом, у которого я, здоровый девятнадцатилетний юноша, отнимал насущный хлеб, отлично на деле зная, какой ценой он добывается. Я не верил в такой социализм, который можно проповедовать другим, самому же продолжать пользоваться своим привилегированным положением"⁵³. Законность самообвинений никогда не подвергалась сомнению, они чувствовали, что должны народу, и шли в народ отдавать этот долг, споря лишь о том, в какой форме это сделать уместнее.

Как отметил еще М.М. Гин, хотя ""больная совесть", чувство вины перед народом, ответственности за свое социальное положение и за то положение, в котором находится народ, в том или ином виде присуще почти всей русской интеллигенции пореформенной поры", этот единый психологический источник положил начало разным в идейно- политическом отношении направлениям общественной мысли⁵⁴. Такие течения народничества, как либеральное и революционное, вниманием не обделены, но мало кто помнит о том, что существовало еще одно направление народнической мысли, частью которой были представители российского коммунитарного движения, - "культурническое". Его элементы были присущи в том числе и деятельности революционных народников, которые отправлялись в деревню врачами, фельдшерами, народными учителями, волостными писарями. Особенно усилились они в поздний период истории "Земли и воли" и у чернопередельцев, отдельные его мотивы были сильны в теории "малых дел"⁵⁵.

"Своим горбом созидать культуру в каком-нибудь медвежьем углу," ⁵⁶ - таково было стремление народников "культурнического" направления последней четверти XIX в. Чаще всего "вернуть долг" предполагалось в виде агрономических знаний, просвещения, медицинской и юридической помощи. Но среди батищевцев, как и среди коммунитаристов в целом, сильнее были иные настроения. Они задавались вопросом о том, кто кому нужен больше - народ интеллигенции или интеллигенция народу и нужен ли вообще. О влиянии на крестьян, как одну из возможных целей "интеллигентных" поселений, велось много споров, и многие коммунитаристы пришли к выводу о необходимости не столько служить народу в качестве чиновников и представителей интеллигентных профессий ("нравственность" подобных профессий повергалась сомнению), но встать самим на место мужика, "влезть в его шкуру", опроститься⁵⁷.

Есть масса свидетельств тому, что к концу 70-х гг. подобное стремление уже породило особое направление общественного движения - движение интеллигенции "на землю". Повторяю, речь не идет о революционной пропаганде, кооперативном движении, распространении грамотности и сельскохозяйственных знаний, имеются в виду те представители образованного меньшинства, которые решили порвать со своим общественным положением, с профессиями и занятиями, к которым они были предназначены по рождению и образованию, уехать из городов и стать земледельцами. Вопрос о начале подобного движения, о появлении соответствующего общественного настроения еще подлежит исследованию. Вероятно, оно возникло еще в конце 60-х гг., когда появились первые "интеллигентные" общины в сельской местности и когда популярной стала идея уехать в Америку с тем, чтобы стать простыми рабочими.

У многих из тех, кто приехал в Батищево учиться работать, эта мысль (точнее следует говорить о потребности, а не мысли) впервые появилась без всякой связи с призывом Энгельгардта. Басенский писал ему в 1878 г., что сделаться земледельцами захотел еще до поступления на службу, а к тому времени он служил уже около двух лет⁵⁸. В дневнике А.П. Мертваго за 1878 г. посреди прочих записей тема деревни появляется внезапно, без всякой видимой связи с предыдущими записями: "15 сентября. Сегодня мне пришло в голову устройство общества земледельческого труда. Оно могло бы принесть громадную пользу как тем, что укрепило бы начинающееся стремление молодежи к земле, так и тем, что могло бы правильнее направить силы"⁵⁹. Что интересно, речь здесь идет о стремлении не "в народ", а "к земле", следовательно, имеется в виду вовсе не движение пропагандистов. Чуть позже, в январе 1879 г., "севший на землю" З.С. Сычугов писал А.Н. Энгельгардту из уфимской "интеллигентной" колонии: "Ведь этот факт (отречение от чиновничьей карьеры в пользу личного мужицкого труда) - ведь знамение времени? В хорошее время мы живем, Александр Николаевич!" ⁶⁰. Примечательно, что Зот использует выражение "знамение времени". Для семидесятников оно было знаковым - это название вышедшего в 1869 г. романа Д.Л. Мордовцева, чрезвычайно популярного среди народников "культурнического" направления⁶¹. Герои "Знамения времени" и повести Мордовцева "Новые русские люди" мечтают не о революции, а о труде, о слиянии с народом, они отвергли "звериный закон" революции и пошли в народ "не бунты затевать и не учить его", а самим "учиться у него терпению, молотьбе и косьбе". С выпиской из "Знамений времени", которую в полиции приняли за "программу партии", Сычугов был арестован в 1874 г.: "Мы идем в народ, в курные избы и будем там жить, будем там пахать и сеять - не современные идеи, а просто рожь, ячмень и пшеницу, а после уж и идеи, если достаточно удобрим почву, унавозим ее"⁶².

Различие социальных идеалов батищевцев и революционных народников очевидно: первые были категорическими противниками насилия, а также зачастую сомневались, имеют ли они право ставить перед собой задачу прямого воздействия на крестьян, сторонились всякой "партийности" и мало интересовались политикой. Покушение А.К. Соловьева на Александра II дало Сычугову повод в резкой форме заявить о своей несолидарности с революционными народниками, причем в следующем отрывке обращает на себя внимание определение собственного "направления": "Чего хотят, на что надеются, чего ищут эти покусители? Не понимаю. Я хотел бы адрес написать царю и сказать, что русская интеллигентная молодежь аграрно-социального направления возмущается варварством покусителя и заявляет, что она - ни с конституционалистами, ни с революционерами не имеет ничего общего, не разделяет их принципов, что ее принцип в любви, любовь и любовь, терпимость и всепрощение" (курсив мой. - И.Г.) ⁶³.

Некоторые из ранних советских авторов принимали идеологию А.Н. Энгельгардта за революционную. Многие "тонконогие" попали в словарь деятелей революционного движения только потому, что их жизнь в Батищеве дала полиции повод для установления за ними негласного надзора. Сам же Энгельгардт удостоился чести быть включенным в этот словарь не только как шестидесятник, но и за то что он "был организатором сельскохозяйственных интеллигентных колоний на артельных началах", природа которых составителям справочника была неясна⁶⁴. Вероятно, они были введены в заблуждение следующими обстоятельствами: а) с тех пор, как полиция обнаружила скопление молодежи в Батищеве, она брала практикантов под надзор, подозревая их в противоправительственной деятельности; б) некоторые из приезжавших учиться работать имели "революционное" прошлое; в) Энгельгардт, в целом не сочувствуя революционному движению и отзываясь крайне резко о деятельности радикальной молодежи, действительно покрывал тех, за кем гонялись жандармы.

Власти получали противоречивые сообщения из Смоленской губернии. "Благонамеренные и верноподданные" писали на Энгельгардта доносы, но среди соседей и представителей местной власти у него было немало искренних друзей. В 1882 г. полиция сделала поспешный вывод о сути устремлений последователей Энгельгардта, связав их с уже ставшими историей деревенскими поселениями землевольцев: "Прежде производившимися наблюдениями за личностями, поселяющимися в подобных условиях, выяснено, что такого рода поселения устраиваются ими иногда на социалистических началах и всегда с целью добиться влияния на окружающее население с тем, чтобы в будущем руководить им в противоправительственном направлении"⁶⁵. Однако в том же году в докладе особому совещанию была дана положительная оценка не только хозяйственной деятельности Энгельгардта, но и воспитанию "интеллигентных" земледельцев, включая планы организации "интеллигентной деревни"⁶⁶. Из перлюстрации полиция выяснила, что Энгельгардту, по всей видимости, ничего не было известно о прошлом приезжавших к нему лиц, а взгляды его давно утратили радикальный оттенок. Сводка слухов свидетельствовала, что, "по уверению многих, с годами Энгельгардт перестает быть либералом, делается консерватором и уже, во всяком случае, поддерживать и пропагандировать террор не будет"⁶⁷. О батищевцах доносили, что их образ жизни "по неоднократным наблюдениям не представляет ничего выходящего из обыкновенного сельскохозяйственного быта, занятия и времяпровождение их обращены исключительно на полевые работы, сношений письменных они, кроме получаемых иногда закрытых писем из мест их родины, не имеют; в нравственном же и политическом отношениях эти лица во все продолжение их пребывания в с. Батищеве вредного направления не проявляли"⁶⁸. Соседи Энгельгардта, зная его прежде всего как хозяина, к тому времени уже сомневались даже и в том, что он когда- либо был причастен к революционным делам⁶⁹. Некоторые говорили, что не понимают вполне, что это за человек: "Слывет добрым соседом, человек он очень спокойный, но большой оригинал и со странностями; своей внешностью он остановит на себе внимание в каждом обществе: носит очень большие волосы, большую бороду и одет в русское платье"⁷⁰. Уездный исправник Кательников признался: "Никакого я не могу дать заключения"⁷¹.

Генерал И.Л. Слезкин не верил в благонадежность Энгельгардта потому, что тот, якобы, "по негласным сведениям, принадлежит всецело к партии социалистов- народников и оказывает им всевозможные содействия; около 10 лет, почти при каждом дознании в Москве, были по секретным сведениям указания или на полное сочувствие Энгельгардта делу пропаганды, или же на преступную его деятельность приготовления в своем имении пропагандистов- народников"⁷². Среди практикантов действительно встречались участники революционного движения, например, А.С. Борейшо, А.Г. Масютин, М.Л. Сабсович, работавшие у него в сезон 1879 г., не зря, вероятно, появился там и провокатор В.Е. Лазарев. Правда, не всегда ясно, было ли для них пребывание в Батищеве частью революционной деятельности или, напротив, оно было вызвано решением найти ей альтернативу. На мой взгляд, можно говорить лишь об использовании (скорее, намеченном, чем реализованном) революционными народниками имения Энгельгардта⁷³.

Статьи и письма А.Н. Энгельгардта конца 70-х - 80- х гг. позволяют сделать вывод о том, что его общественный идеал не носил революционного характера. Ставя перед интеллигенцией в деревне чисто "культурнические" задачи⁷⁴, он резко осуждал не только революционные методы, но и революционный образ мышления и просил своих детей предупреждать желающих научиться работать, что он "не сочувствует революционерам, радикалам и прочим"⁷⁵. Петербуржцев, среди которых особенно сильны были революционные настроения, Энгельгардт считал испорченными политикой людьми и не верил в их способность к созидательной деятельности. В 1881 г., когда к нему поступали письма принять в работники в основном из столицы, он жаловался: "Нынче ко мне просится много тонконогих, но, к сожалению, все больше из Петербурга, откуда редко приезжают дельные люди. До сих пор из Петербурга все больше были пустые болтушки, которые потом и сами не знают, зачем приехали"⁷⁶.

Энгельгардт не сочувствовал тем, кто шел в деревню ради пропаганды, и считал, что такие люди "не знают ни русского быта, ни русского мужика, ни русской истории", а их деятельность бесплодна. Он считал, что в деревне молодежь селится не ради народа, а ради себя, ради своей совести: "Сочувствую я тем просвещенным людям, которые, сознав несостоятельность своей жизни, не удовлетворяясь деятельностью, представляющеюся им среди правящего класса, идут в мужики (без всяких задних мыслей) для того, чтобы трудами рук своих зарабатывать свой хлеб и жить не в разладе со своей совестью". Иначе таким людям "жизнь не в жизнь", они делают это "без всяких предвзятых мыслей о влиянии", которое будут оказывать на крестьян, не задумываясь о "полезности своей деятельности"⁷⁷ (курсив мой. - И.Г. Выделено как свидетельство индивидуалистичности стремлений батищевцев и экзистенциальности их общественного идеала).

Подобные настроения, очевидно существовавшие среди молодежи еще до знакомства с Энгельгардтом, в Батищеве лишь укреплялись и отчетливо формулировались. В.И. Скороходов считал, что интеллигентам рано просвещать народ, потому что сами они "далеко еще не совершенные люди", и что им нужно "побольше смирения, чтоб трудовой жизнью очистить себя" и хотя бы частично искупить "вину перед народом, который мы до сих пор систематически грабили и грабим на законном основании привилегированных господ"⁷⁸. Сычугов также исходил из убеждения, что интеллигенции впору "позаботиться о самой себе и отложить до поры до времени свои филантропические затеи: и сама-то она не особенно умна, не особенно нравственна и бедна, как мышь весной, а туда же - поднять мужиц[кое] благосостояние, повлиять на ум и сердце мужика. Так и хочется сказать библейское: "врачу, исцелися сам""⁷⁹. Поэтому неудивительно, что "хождение в народ" 70-х годов воспринималось участниками коммунитарного движения и, в частности, теми батищевцами, которые позднее "сели на землю", как акция идеологически чуждая их убеждениям: "Помимо искусственности всех форм "хождения в народ", возмущало и то неуважение к человеческой личности, которое сказывается в отношении к крестьянину и рабочему как к "объекту пропаганды""⁸⁰.

Этическим минимумом молодого человека, приехавшего в Батищево, был убеждение в необходимости личного физического труда, стремление "никого не эксплуатировать, потреблять столько, сколько заработано своим трудом"⁸¹. Принцип "трудами рук своих" был важнее нужд хозяйства. В письмах Энгельгардту многие писали о том, что целью их пребывания в Батищеве будет "научиться работать непременно для того, чтобы потом сесть на землю, сделаться земледельцами, трудами собственных рук зарабатывать свой хлеб, именно чтобы обходиться без мужика"⁸². Позднее, при создании "интеллигентной" колонии Буково по соседству с Батищевым "никто не интересовался хозяйством самим по себе, а все интересовались только созданием жизни "трудами рук своих""⁸³. Энгельгардт тоже считал, что "каждый прежде всего должен очиститься сам, не заедать чужой жизни. Остальное приложится"⁸⁴.

Мотив "очищения" был, пожалуй, сильнее всех остальных. Движение "на землю" в этом смысле было глубоко индивидуалистичным: не ради крестьян, а ради своей совести человек ехал в деревню. Ему было важно, что он уже не участвует в эксплуатации трудящегося человека, "слез с народного горба". Именно в индивидуализме стремлений как учеников Энгельгардта, так и позднее "толстовцев" упрекали "либералы", утверждая, что "не честно отклоняться от борьбы и замуровливать себя, чтобы только соблюсти невинность, а нужно бороться и бороться с буржуазией, давящей народ"⁸⁵. И именно этот индивидуализм не позволял широким слоям интеллигенции считать идеалы коммунитаристов общественными.

Батищевцы предполагали, что "соблюсти невинность" позволит не только жизнь "трудами рук своих", но и само пребывание в деревне. В источниках часто встречается тема города как "грязного" места и нравственной порочности "цивилизации". Сильную неприязнь "интеллигентные" земледельцы испытывали ко всем атрибутам урбанизации, индустриализации и капитализма. Один "тонконогий", вынужденно возвратившийся в город после батищевской школы, писал своему учителю: "Ужасно отвратительное и раздражающее впечатление произвели на меня города с первого разу: хищные рожи дельцов, нахальные хари разуваевых и мелкого торгаша и лавочника... Это черт знает что такое - это какое-то капище алчных драконов, пожирающих друг друга. Вероятно, на деле это далеко не так, но тем не менее я это именно так ощущал и ощущаю, так отразилось после тихой, мирной и благословенной батищевской жизни"⁸⁶. Устраивая "интеллигентное" поселение в Уфимской губернии, В.А. Веселовский и З.С. Сычугов нашли себе единомышленников, которые, по выражению Виктора, "уехали от городской цивилизации с ее нравственной гнилью, уехали в леса, где и надеялись встать лицом к лицу к природе, не видеть искаженных цивилизацией отношений людских"⁸⁷.

При таком настроении с сельской жизнью начинало ассоциироваться все самое нравственное, доброе и чистое. Язык писем и воспоминаний батищевцев выдает их предпочтения. Когда Сычугов поехал в Петровскую академию (он хотел познакомиться с ее хозяйством), то, разглядывая студентов, он не решился с ними заговорить ("чиновничьи рожи - не к кому обратиться"). Но потом "нашел одного - лицо доброе, симпатичное: наверное, деревню любит"⁸⁸.

В приведенных выше цитатах можно уловить оттенок антиинтеллигентского настроения, характерного для участников российского коммунитарного движения. Осуждение последствий процесса разделения труда - обычный мотив коммунитарной критики современной цивилизации. Их стремились преодолеть, стирая границы между сословиями и пытаясь заниматься одновременно умственным и физическим трудом⁸⁹. Будущие и бывшие батищевцы о "нашей" интеллигенции рассуждали в лучшем случае отстраненно, не считая себя принадлежащими к ней, но бывало, что они пытались поднять свои идеи на теоретический уровень.

Интеллигенция, главным образом, обвинялась в том, что превратилась в чиновничество стала слугой капитализма, что занимается непроизводительным трудом и тем самым "заедают чужую жизнь". Один из "интеллигентных" общинников рассуждал: "Интеллигенция - это не более как уродство современной нам жизни. Можно ли представить себе что-нибудь более ненормальное и вредное? Разве можно жить одной мыслью, разве можно отрывать свою мысль от действительности? Интеллигент, как человек вообще, должен быть прежде всего работником, быть же только мыслящим существом никто не имеет права. За это жизнь наказывает очень строго. И что же представляет из себя большинство наших интеллигентов? - Прихвостней капитализма, ни более, ни менее. И если интеллигент хочет быть самостоятельным, то прежде всего он обязан отказаться от всех своих мечтаний насчет жалования и найти оправдание своего бытия в непосредственной работе на земле"⁹⁰.

При обыске в колонии З.С. Сычугова Красная глинка у общинника С.А. Вадиковского нашли его "проект устава русской земледельческой кооперации "Надежда" с приложением статьи "Кукиш русской интеллигенции" (иначе - "Самосветящийся кукиш")", который представлял из себя "проект об интеллигентных деревнях (первая часть) и публицистическо-сатирическую статью (вторая часть)" ⁹¹. До нас эти документы не дошли, но, судя по отзыву Сычугова, "содержание второй части очень разнообразно: тут он пишет и о молодежи и о литературе и об обществе; отрицает прогресс в русском обществе и застой его объясняет тем, что молодые умы придавлены либеральной литературой, общим благом (понятием о нем) и разными авторитетами [?] общего блага. Существования других давлений на молодой ум, как, например, давления правительственного, он не признает: Статья имеет целью привлечь молодую интеллигенцию в деревню к земледельческому труду, правильно организованному, и предостеречь от революционной эпидемии, свирепствующей будто бы теперь в столицах. Яд сатиры направлен против революционно-либерального чиновничества с его общим благом". Как альтернатива критикуемым программам в проекте Вадиковского предлагается "нравственное самоудовлетворение, одной из деталей которого он считает самостоятельную самобытную жизнь под липами, которой чужды были бы все политические страсти и увлечения, которая более всего способствует к наблюдению и изучению природы и которая более всего располагает к любви к миру"⁹².

Живя в Батищеве и позднее "сев на землю", образованные люди испытывали явное удовольствие от переодевания в крестьянское платье, от того, что со временем их руки огрубели, а лица загорели настолько, что их не всегда было можно отличить от "настоящего" крестьянина (мужика или рабочего - эти слова использовались в те годы как синонимы) Когда однажды в Батищево приехали какие-то профессора с помощником директора департамента земледелия и стали доказывать, что его призыв интеллигенции "на землю" нелеп и интеллигенция никогда не будет в состоянии выполнить работу простого крестьянина, Энгельгардт взял их с собой в поле, где работали "тонконогие", и там гости не смогли отличить В.И. Скороходова и И.М. Соколова от простых рабочих - к радости Энгельгардта и к удовольствию самих "тонконогих", несмотря на то, что последним "все эти смотрины, рукопожатия и снисходительные беседы господ и чиновников от науки были противными"⁹³.

Попытки "мимикрии", впрочем, редко бывали успешны. И если в поле батищевцы могли еще выглядеть как заправские крестьяне, то во всех остальных жизненных ситуациях принадлежность к другому общественному слою давала о себе знать. Мертваго - более практичный, нежели романтичный, батищевец - вспоминал, как однажды на станции в буфете "интеллигентные" земледельцы (А.А. Басенский и В.А. Веселовский) повстречали "природных": "Александр поит народ и говорит, что он рабочий; Виктор тоже утверждает, что он рабочий, и что венгерка его с барского плеча. Мужики пьют, пока их барин-рабочий угощает, но т.к. всех не напоил, а только пять человек, то остальные требуют паспорт. Александр ударяет кабатчика; началась драка; Виктор, вооружившись скамейкой, ударил кого-то по лицу и разбил в кровь, начали колотить, и через несколько секунд будущая деревня бежала от настоящей"⁹⁴. Мертваго, и сам приехавший к Энгельгардту с намерением "стать мужиком", к концу сезона передумал, а о подобном стремлении своих товарищей говорил как о игре, которая практиковалась и по отношению к хозяину - Энгельгардту (пробовали даже бунтовать против его "эксплуататорства", что нелепо в жестких условиях сельского труда, когда нормы и сроки диктует природа) и в общении с мужиками ("никогда большинство случая не упускало сказать крестьянину "мы рабочие"⁹⁵). Чего уж говорить о сынах и дочерях дворянских, когда даже "опростившийся" А. Борейшо - парень крестьянского происхождения - несмотря на свой народный костюм, на подлинные мозоли на руках, не смог убедить торговку в том, что он "рабочий". "Вольно было нарядиться", - не верила та⁹⁶.

В последнее время появилось несколько работ А.М. Эткинда, где он вводит понятие "люкримакс", которым обозначает "неутолимую тягу человека элитарной культуры ко всему настоящему, подлинному и первоначальному, а также отрицанием им собственной культуры как неподлинной и ненастоящей"⁹⁷. "Люкримакс есть утверждение подлинности другого и отрицание подлинности самого себя" - подобный феномен автор разглядел в "идеале народной жизни по Овсянико- Куликовскому, обретенным им среди всебрачных коммунистов", в "духе святого Востока, вставленным Жирмунским посреди его профессиональных анализов", в "лучших и настоящих людях, которые, по мнению Блока, живут в лесах и болотах", в "карнавале, найденном Бахтиным в чужих текстах и осуществлявшем собственную мечту", в "канонизации народных жанров, которая воплощала в себе литературную эволюцию для Шкловского", в "цыганах, олицетворявших мечту русских писателей, и доверии Лотмана к этой мечте"⁹⁸. На мой взгляд, стоит развить эту идею, проблематизируя в первую очередь понятие "собственной" культуры. Чувство "своей" культуры не всегда дается автоматически при рождении и воспитании, оно приобретается в результате длительного и сложного процесса по конструированию мира, и даже самые экзотические варианты самоидентификации могут стать на какое-то время адекватными языками для выражения внутренних потребностей человека.

Из приведенных выше цитат можно заметить, что не менее сильное отторжение, чем "цивилизация", вызывала у молодых людей бюрократизация общества, а еще более интеллигенции ненавидели они чиновников. Энгельгардт сформулировал это чувство как презрение к "чиновничьему направлению нации". На мой взгляд, парадоксальным образом, социокультурная ситуация в пореформенной России, в связи с которой возникло движение "к земле", наряду со своей незавершенностью, неопределенностью, переходностью, нормативной свободой характеризовалась и противоположными качествами - бюрократической косностью, идеологической стесненностью, духовным гнетом. С точки зрения исследователей коммунитаризма, "европейский романтизм и американской коммунитаризм XIX в. можно считать индивидуально-групповой реакцией на промышленную революцию, тогда как основным пафосом американских коммунитариев начал XX в. было стремление смягчить последствия быстро развивающейся урбанизации. В свою очередь, недавний всплеск коммунитарных движений направлен против гипертрофии государственно- бюрократических структур"⁹⁹. Я предполагаю, что не раздельное действие, а совпадение этих трех факторов, точнее, субъективное переживание их одновременно многими людьми, породившее чувство отчуждения, явилось истоком российского коммунитарного движения последней четверти XIX в.

Особое качество реальности пореформенной России, непривычная, "ложная" "цивилизация", город с его отчуждением, служба с ее формальными отношениями между людьми мешали, как казалось молодым, да и не только молодым, людям почувствовать вкус настоящей жизни. В деревню ехали, чтобы "найти новый смысл жизни", за потаенным жизненно-важным знанием, без которого и "жизнь не в жизнь". Мечта о деревне и крестьянском труде - это мечта об "истинной жизни", таким образом, стремление "на землю" носило экзистенциальный характер.

В подобных условиях крестьяне представали перед отчужденной интеллигенцией как насельники чистого мира, которым известна тайна "истинной жизни". Жизнь народа казалась "стихийно слитой с природой". Представлялось, что именно через природу, невзирая на заслоняющую ее обрядовую религиозность, "простой народ непосредственно чувствует высшее начало, Бога, - Духа вселенной, и свое единство с Ним. А это чувство недоступно интеллигенту- горожанину, который лукаво умствующей философией заглушил его в себе, но без этого чувства единения с Богом не может быть истинного блага, т.к. все простое, понятное младенцу, становится сложным, трудно постижимым и недостижимым"¹⁰⁰. Батищевцам верилось, что стоит только завоевать доверие народа, стать своими среди крестьян, и они откроют им свою тайну. Именно для того, чтобы эта тайна стала доступной, считалось необходимым влезть в шкуру крестьянина-землепашца, своим трудом добывающего себе хлеб, трудиться в поте лица, приобщиться к труду и природе.

В.И. Скороходов рассказывал, что, желая слиться с народом, он делал все, чтобы стать похожим на крестьян, пытаясь усвоить крестьянское отношение к труду и природе. Однако, несмотря на то, что он был одним из самых удачных учеников А.Н. Энгельгардта и искренне любил работать¹⁰¹, одного сезона крестьянского труда ему не хватило, чтобы стать своим в крестьянской среде. Однажды на деревенском празднике, куда батищевцы отправились целой компаний, Скороходову пришлось остро переживать свою отдельность от гулявших крестьян. Ему казалось, что они хитро наблюдают за ним, не желая принять его в свои ряды и "зная что-то свое несомненное, заветное", но не хотят делиться с ним, хотя он уже заслужил¹⁰². Владимир пытался радоваться и отдыхать вместе с крестьянами, даже напился водки, но "несмотря на приветствия мужиков, ласковые кивки девок и поклоны баб, все же чувствовалась какая-то внутренняя наша обособленность от них. Вот они все понимают что-то, и это что-то, очень большое и важное, - оно основа жизни и сказывается везде в народе-пахаре; оно придает степенный спокойный вид крестьянину, даже находящемуся в безвыходной нужде. Эта власть земли дает ему силу терпеть все невзгоды жизни и спокойно умирать". Сердце у "тонконогого" ныло и на душе было тяжело: "У них есть нечто общее, понятное всем им и всех их связующее и между собой, и с природой, и с землей, а ты стоишь оторван и одинок. Они выше тебя, и не тебе их учить, потому что все их существо проникнуто чем-то едва доступным твоему пониманию, а ты им всегда остаешься чужим" (курсив мой. - И.Г.) ¹⁰³.

Из данного отрывка особенно видно, что завидовал интеллигент характеру общественных связей между крестьянами, их причастности к высшей идее, к Богу. Именно поиск подобной связи между людьми в общинной жизни был целью коммунитарного движения, общественный идеал которого исследователи часто формулируют на языке немецких консерваторов, противопоставляя вслед за Ф. Теннисом понятия "Gemeinschaft-Gesellschaft" ("community- society", "община-общество")¹⁰⁴.

Обрели ли они в деревне то, к чему стремились? На этот вопрос невозможно ответить в рамках одной статьи - судьбы воспитанников А.Н. Энгельгардта сложились по-разному. В Батищеве всем им было хотя и сложно, но хорошо. "Все очень веселы, довольны своим положением и счастливы, - писал Энгельгардт о сезоне 1879 г. - Да оно и понятно: пробыв 8 лет в гимназии и 4 в университете, попасть в деревню весной на чистый воздух, в среду простых, непосредственных людей - это блаженство"¹⁰⁵. По воспоминаниям Мертваго, "несмотря на разные понятия и взгляды, мы жили очень хорошо, между нами никогда не бывало ссор, и я, вспоминая то время, удивляюсь духу терпимости, который существовал у нас, и который так редко встречается в России. Причину этого уважения к личности я вижу в том, что все было заняты делом и некогда было "ковыряться" друг в друге"¹⁰⁶. Другой "тонконогий" писал: "Может быть: поселюсь я в городе, сделаюсь чиновником, торговцем,: что бы ни случилось дальше - будет хоть чем молодость вспомянуть, что хорошо, честно жилось и думалось в то время"¹⁰⁷.

Заодно с практикантами в имении трудилась дочь Энгельгардта Вера - сильная и умелая в крестьянских работах. Хотя времени на развлечения, как и предупреждал хозяин, почти не было, за счет ночного сна устраивались посиделки, пирушки и костры с долгими беседами и пением. Впрочем, более или менее втянувшись в работу, "тонконогие" предпочитали ночью спать, а все интеллигентные привычки интенсивного духовного общения и пристрастие к чтению отошли на дальний план. Как вспоминал Скороходов, который привез в Батищево около двух пудов книжек - почитать на досуге, все они "мирно покоились под лавкой в чемодане, а меня не тянуло читать их".

Иногда молодежь собиралась в дом Энгельгардта, который устраивал лекции по земледельческой химии, кроме того он раздал им темы по хозяйству, чтобы они самостоятельно их разрабатывали¹⁰⁸. Но средоточием батищевской жизни было, конечно, хозяйство - поле и скотный двор. Здесь было не все так гладко. С первого же дня "тонконогим" приходилось разочароваться во всем, что создало их воображение. Непривычно тяжелые условия жизни и труда, невкусная крестьянская пища, сложность отношений с крестьянами, работавшими в имении, отсутствие "интеллигентного" досуга описаны в воспоминаниях В. Дубова, П.Н. Метелицыной, А.П. Мертваго, В.И. Скороходова¹⁰⁹.

Физическая маломощность слабеньких горожан, отсутствие умения и сноровки, приводили к тому, что "коса, плуг, топор, борона, телега, цепь обращались в орудия пытки"¹¹⁰. Неудач на одном этом поприще могло хватить для того, чтобы заставить молодых людей отказаться от мечты жить "трудами рук своих". Особенно тяжело было косить. Об одном таком случае трудового фиаско рассказал Скороходов: "Не успели мы с Андрианычем¹¹¹ пройти шагов с тридцать, как вдруг сзади послышался густой смех баса Александра Николаевича. Я оглянулся и тут увидел такую картину: Энгельгардт хохотал до того, что катался по земле, а "тонконогие" махали косами в разных направлениях и в позах, самых невозможных для косаря - большинство, нагнувшись чуть не до земли, гребли косами словно граблями, и у всех были взволнованные, смущенные лица, только человека четыре старались попасть на ряд, и то, у каждого сзади торчала трава и лишь сбитые головки цветов валялись в невозможном беспорядке"¹¹². Выход был найден такой: Энгельгардт дал в руки "тонконогому" косу, а сам, став позади, из-за его спины водил руками косаря. Через несколько дней выяснилось, что косить смогут лишь человек шесть, остальных отправили к бабам грести. В результате двое уехали, признав себя неспособными к земледельческому труду.

Кроме того большинство образованных людей не могло проникнуться сознанием необходимости и серьезности полевых работ, да и ведения хозяйства в целом. Крестьянин полностью зависит от своего труда, у него нет альтернативы, нерадивость и праздность грозят ему физической смертью. У интеллигентов же всегда существовала возможность все бросить и вернуться в город, на "чиновничий харч", к относительно большим и легким заработкам. Что касается религиозного отношения к земле, когда "человек чувствует такую же нравственную ответственность перед обрабатываемой нивой, посеянным хлебом, владеемым скотом и т.д., какую мать перед грудным ребенком", оно было "почти совсем непонятно" большинству интеллигентов, которым "нечего не стоило бросить во всякое время сделанные посевы, начатую полевую работу"¹¹³. Редко кто из них внутренне срастался с крестьянским трудом, как, например, В.И. Скороходов, который писал: "Словами трудно передать то чувство, которое охватывает: севца: какая-то невидимая сила, словно током, соединяет тебя через падающие зерна с землей, с природой, со всем миром, ты чувствуешь, что являешься звеном непрерывной цепи и участвуешь в общем таинстве жизни, как ее творец"¹¹⁴.

Для тех, кому действительно удалось вписаться в цикл сельских работ, жизнь "трудами рук своих" превратилась в важнейший источник идентичности, основу самоутверждения, повод для гордости. Грело чувство, что средства к жизни добыты именно своим трудом, а не за счет скрытой эксплуатации народа, что бывшему студенту удалось если не отдать народу свой "долг", то, по крайней мере, "слезть с его горба". Поэтому успехи самостоятельной жизни бывших батищевцев, которые взахлеб делились со своим учителем радостью первых всходов на своей пашне и первой уборки сена, первого самостоятельного урожая, "счастьем" в связи с успешной продажей своей репы, так радовали Энгельгардта, перечитывавшего такие письма и думавшего: "Вот оно - настоящее -то"¹¹⁵.

Но даже те, которые научились работать и "сели на землю", не могли вписаться в крестьянский мир. Сычугов вскоре после первых попыток хозяйствования писал Энгельгардту: "Я на время входил в мужицкую среду, а может быть и еще войду, но не имею ни малейшего желания остаться в ней навсегда. Я не солью свое существование с ее существованием до тех пор, пока она останется такой, какова есть, пока в ней существует обман, зависть, недоверие, подкапывание одного под другого, унижение слабого перед сильным, высокомерие сильного, поклонение богатству и т.п. антихристианские качества: Я не войду в нее сам и отговорю всякого простого бесхитростного человека вступать в мужицкую среду навсегда, потому что каждый из ее членов гордится быть щукой и пожирать простодушного доверчивого недалекого ума карася"¹¹⁶. Мудрый человек Энгельгардт радовался таким настроениям и обычно отвечал на них так: "Нет, ты полюби народ черненьким, а беленьким его всякий полюбит"¹¹⁷. "Это очень замечательно, - писал он, - что Зот, который так любил издали мужика, жалел его, сам, наконец, хотел, чтобы его не отличали от мужика, так этого самого мужика возненавидел! Ничего теперь хорошего в мужике не видит, только худое. Это очень замечательно. А между тем стоит только раз проехать по железной дороге во втором классе, а другой раз в третьем классе с мужиками, чтобы увидать, что это за добрый, простой, гуманный народ - мужики"¹¹⁸.

При этом характерно, что разочарование в крестьянах никак не могло поколебать мечты жить "на земле" у тех, для кого апробированный в процессе батищевского "эксперимента" образ жизни стал основным источником идентичности на всю оставшуюся жизнь. Скороходов, который так завидовал непосредственной связи крестьян с Богом, обрел ее через труд и общение с природой: "Чувство своего ничтожества постепенно переходит в чувство полного слияния с могучим духом природы и наполняет все твое существо мощью единства со всем миром; все в тебе приходит в гармонический строй и ясно-ясно становится, как надо жить человеку. Жизнь - величайшее благо и счастье, стоит только раскрыть свое сердце любви, слиться с духом вселенной, и почувствовать свое родство и свое полное единство со всем сущим"¹¹⁹. Ощущение гармонии мира и личной причастности к ней - это чувство преодоленного отчуждения.

Из учеников Энгельгардта вышло немало настоящих работников, а для некоторых из его практикантов сельское хозяйство - единоличное или общинное - стало делом всей жизни. Было и несколько попыток организовать "интеллигентные деревни". Соблазн "чиновничьего харча" являлся многим из бывших учеников Энгельгардта в виде выгодных предложений мест управляющих имениями. Интересен момент колебания З.С. Сычугова, который получил такое предложение по выходу из Батищева и написал об этом Энгельгардту (его он величал "учитель добрый мой и друг, любезнейший Александр Николаевич). Оцените коварство последнего, который, зная заветные идеалы Сычугова, писал ему в ответ:

"Любезный друг Зот!

В первых строках моего письма посылаю вам низкий поклон и мое учительское благословение: Вера Александровна посылает вам низкий поклон; Иван Павлыч с супругой и детками посылают низкий поклон и просят вашего учительского благословения; Кирей Кондратьевич и с супругой посылают низкий поклон; Савелич с бабушкой¹²⁰ посылают низкий поклон и свое стариковское благословение; Василий Емельянович с Устиновной посылают низкий поклон, Михаил Яковлевич с Соломонидой Михайловной посылают низкий поклон. Федосеевич с Петровной посылают низкий поклон, Гриша с Фрузой посылают низкий поклон. Михей, Матвей, Устин, Григорий [нрзб.] посылают низкие поклоны: Все желают вам получить хорошее место, - ахнули все, когда я рассказал, что вам предлагают место в 40 рублей жалования в месяц, - и радуются, что вы будете ходить бодро и когда женитесь, жена ваша будет иметь 7 прислуг и 17 платьев. Я, разумеется, не посоветую вам взять место управляющего, потому что паскуднее этой службы и придумать трудно: по первых, зависимость от одного лица, во-вторых, обязанность эксплуатировать не только землю, но и труд: Сегодня я имел с Сидором очень интересный разговор о вас. Сидор сегодня именинник, и я его зазвал на балкон чай пить. Разговорились: я ему сообщил, что вам предлагают место управляющего в 480 р. и что я вам не советую принимать это место и поступать в личное услужение. Сидор заметил: Зот в управляющие не пойдет, он будет сам землю работать, он сколько раз говорил, что свое хозяйство заведет, а Зот своему слову хозяин: Это его товарищи сбивают. Им совестно, что Зот земляной мужицкой работой занимается. Это подлинные слова Сидора"¹²¹.

Письмо сработало чрезвычайно эффективно: Зот отказался от места и поехал искать кредит для организации общины.

Весной 1882 г., после более чем десяти лет деревенской жизни приехавший в Петербург хлопотать за арестованного сына Михаила, Энгельгардт лишний раз убедился в нужности задуманного им дела: "Чем более я гляжу на все здесь в Петербурге, тем больше убеждаюсь в пользе нашего чистого, честного Батищевского дела: для меня нет сомнения, что год от году к нам будет все больший и больший наплыв желающих учиться работать, чтобы потом сесть на землю. Я сам лично, если бы даже мне предложили где-нибудь профессуру или иное место, все-таки останусь в Батищеве: Жить в здешней петербургской фальши я просто не мог бы"¹²².

Однако уже через год, разочарованный в результатах первых трех опытов поселения "тонконогих" на земле, Энгельгардт оставил свой социальный "эксперимент" и сосредоточился на чисто научных проблемах сельского хозяйства. Еще с 1882 г. он стал посылать желавших научиться работать к крестьянам ближайших деревень. Так например, в 1886 г. в деревне Батищево у крестьянина П. Логвинова в 1886 г. жили двое "тонконогих", платили ему за харчи и квартиру и помогали в домашних и полевых работах. На расспросы полиции о том, будут ли у него такие помощники на будущих год, Логвинов ответил, что ожидает троих, но фамилий их пока не знает, потому что "неизвестно, каких студентов выпишет барин"¹²³.

Умер Энгельгардт 21 января 1893 г., но стремление образованных людей "к земле" не иссякло и в 90-е гг. В конце 80-х эстафету организации "интеллигентных" земледельческих поселений подхватили так называемые "толстовцы" . И хотя новое поколение коммунитаристов предпочитало говорить о своих желаниях уже на немного другом языке, мотив стремления в деревню оставался прежним. Как нельзя лучше он выражен в знаменитых словах Г. Торо: "Я ушел в лес потому, что хотел жить разумно, иметь дело лишь с важнейшими фактами жизни и попробовать чему-то от нее научиться, чтобы не оказалось перед смертью, что я вовсе не жил. Я не хотел жить подделками вместо жизни:, не хотел я и самоотречения, если в нем не будет крайней необходимости. Я хотел погрузиться в самую суть жизни и добраться до ее сердцевины, хотел жить со спартанской простотой, изгнав из жизни все, что не является настоящей жизнью"¹²⁴.

1 Хаймсон Л. К вопросу о политической и социальной идентификации рабочих в России в конце XIX - начале XX в. Роль общественных представлений в отношениях участников рабочего движения с социал-демократической интеллигенцией // Рабочие и интеллигенции России в эпоху реформ и революций, 1861 - февраль 1917 г. СПб., 1997. С. 28. Общую постановку вопроса см.: Филд Д. Социальные представления в дореволюционной России // Реформы или революция? Россия, 1861-1917. СПб., 1992. С. 67-79.

2 См., напр.: Bestor A. Backwoods Utopias: The Sectarian Origin and Owenite Phase of Communitarian Socialism in America, 1663-1829. Philadelphia, 1957. P. 16- 19; Fogarty R.S. All Things New: American Communes and Utopian Movements, 186-1914. Chicago; L., 1990. P. 2-5; Грунт З.А. Альтернативное движение и общество: Опыт американского коммунитаризма // Массовые движения в современном обществе. М., 1990. Разд. 2. Гл. 5. С. 84-102; и др. работы этого автора; Новинская М.И. Поиски "новой социальности" и утопическая традиция: Проблема общежития в актуальном срезе // Политические исследования. 1998. ╧ 5. С. 59-78.

3 Искусственное, намеренное, в противовес складыванию спонтанных общностей.

4 Коммунитарное движение // Политология: Энциклопедический словарь. М., 1993. С. 135.

5 "Жизненный мир" - это "естественная установка сознания, в пределах которой понимание человеком социального окружения и своего места в нем не проблематизируется" (Смирнова Н.М. От социальной метафизики к феноменологии "естественной установки". М., 1997. С. 69).

6 Репина Л.П. Социальная история на пороге XXI века: От междисциплинарного анализа к новому историческому синтезу // Социальная история: Проблемы синтеза. М., 1994. С. 14.

7 Филд Д. Социальные представления в дореволюционной России // Реформы или революция? Россия, 1861-1917. СПб., 1992. С. Т. 9. С. 360.

8 Подробнее см.: Гордеева И.А. Изучение социальной истории России второй половины XIX - начала XX века: "микроисторический" подход // Образы историографии. М., 2000. С. 109-132

9 Бергер П. Социалистический миф // Социологические исследования. 1990. ╧ 7. С. 136.

10 Там же. С. 136-137.

11 Пруцков Н.И. Буржуазный прогресс и патриархальный мир в истолковании русских писателей и мыслителей второй половины XIX века // Русская литература. 1978. ╧ 4. С. 3-24; Он же. В поисках путей в будущее // Вопросы методологии историко-литературных исследований. Л., 1981. С. 214-245. Характерно, что в своих исследованиях Пруцков отталкивается от представлений о России XIX в. как о переходном, многоукладном обществе.

12 Пруцков Н.И. В поисках путей: С. 220.

13 Там же. С. 220-221.

14 Там же. С. 221-222.

15 Мертваго А.П. Не по торному пути: Из воспоминаний (1878-1888 гг.). СПб., 1895. С. 4.

16 Шарапов С.Ф. А.Н. Энгельгардт и его значение для русской культуры и науки: (Публичная лекция, читанная в Историческом музее в Москве 22 февраля 1893 г.). СПб., 1893. С. 38.

17 Энгельгардт А.Н. Из деревни, 12 писем, 1872- 1887. СПб., 1999. С. 303.

18 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 1881 г. 3 делопр-во. Д. 181. Л. 8.

19 Там же. Л. 8 об., 9.

20 Энгельгардт А.Н. Указ. соч. С. 351.

21 Там же. С. 391, 393.

22 Там же. С. 304.

23 Энгельгардт Н.А. Александр Николаевич Энгельгардт и батищевское дело // Энгельгардт А.Н. Из деревни. 12 писем, 1872-1887. СПб., 1999. С. 523.

24 Мертваго А.П. Указ. соч. С. 44.

25 Энгельгардт Н.А. Указ. соч. С. 568.

26 РГАЛИ. Ф. 572. Оп. 1. Д. 189. Л. 1.

27 Энгельгардт Н.А. Эпизоды моей жизни // Энгельгардт А.Н. Из деревни. 12 писем, 1872-1887. СПб., 1999. С. 567, 571; ГАРФ. Ф. 102. Оп. 1881 г. 3 делопр-во. Д. 1299. Л. 10 об., 21-22 об. Согласно списку практикантов, представленному Энгельгардтом, в 1877 г. у него было 2 человека, в 1878 - трое, в 1879 - 17, в 1880 - 8, в 1881 - 21.

28 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 1887 г. 3 делопр-во. Д. 73 "По поводу приятия некоторыми крестьянами деревни близ селения Батищево интеллигентов в качестве рабочих на выучку сельскому хозяйству"; ГАРФ. Ф. 102. Оп. 1889 г. 3 делопр-во. Д. 512 "О лицах, прибывающих в селения Буково и Батищево Дорогобужского уезда Смоленской губернии".

29 РГАЛИ. Ф. 572. Оп. 1. Д. 98. Л. 1-1 об.

30 РГАЛИ. Ф. 572. Оп. 1. Д. 56. Л. 2 об.

31 Энгельгардт Н.А. Александр Николаевич Энгельгардт: С. 525-526. При наличии денег, молодой человек мог поступить не рабочим, а практикантом, оплачивая Энгельгардту свое питание или устраивая себе стол отдельно, и тогда он сам выбирал бы себе режим работ (РГАЛИ. Ф. 572. Д. 37. Л. 1 об.). В данной статье, вне зависимости от положения "тонконогого", слова "рабочий", "ученик" и "практикант" используются как синонимы.

32 Энгельгардт Н.А. Указ. соч. С. 526.

33 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 1881 г. 3 делопр-во. Д. 181. Л. 9 об.

34 РГАЛИ. Ф. 572. Оп. 1. Д. 56. Л. 1 об.

35 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 1881 г. 3 делопр-во. Д. 181. Л. 65.

36 РГАЛИ. Ф. 572. Д. 37. Л. 1.

37 РГАЛИ. Ф. 572. Оп. 1. Д. 86. Л. 30-31 об.

38 Аникин Г.В. Л. Толстой - Г. Успенский - Л. Толстой. Идеал земледельческого труда как нравственная проблема // Русская литература 1870-1890 гг. Свердловск, 1974. Сб. 7. С. 4.

39 Размышляя на эту тему, можно опереться, например, на рассуждения В.Г. Щукина об истоках патриархальных симпатий славянофилов (Щукин В.Г. Концепция Дома у ранних славянофилов // Славянофильство и современность. СПб., 1994. С. 43- 44).

40 Мертваго А.П. Указ. соч. С. 9.

41 Там же. С. 10.

42 Скороходов В.И. Из воспоминаний старого общинника // Ежемесячный журнал. 1914. ╧ 2. С. 130.

43 Там же // Ежемесячный журнал. 1914. ╧ 3. С. 93.

44 Энгельгардт Н.А. Указ. соч. С. 527.

45 РГАЛИ. Ф. 572. Оп. 1. Д. 37. Л. 15 об.

46 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 1881 г. 3 делопр-во. Д. 1299. Л. 233.

47 Там же. Л. 233 об.

48 Дебогорий-Мокриевич В.К. Автобиография // Деятели СССР и революционного движения России: Энциклопед. словарь Гранат. М., 1989. С. 58.

49 РГАЛИ. Ф. 572. Оп. 1. Д. 98. Л. 3.

50 РГАЛИ. Ф. 508. Оп. 1. Д. 246. Л. 2.

51 Мертваго А.П. Указ. соч. С. 10, 31.

52 Энгельгардт А.Н. Указ. соч. С. 391, 393.

53 Скороходов В.И. Указ. соч. // Ежемесячный журнал. 1914. ╧ 2. С. 130.

54 Гин М.М. "Кающиеся дворяне" или покаянные настроения? // Вопросы литературы: Сб. ст. Петрозаводск, 1963. Т. 10. Вып. 2. С. 74.

55 Проект перемещения интеллигентных сил в провинцию "Недели" не предусматривал устройства "интеллигентных" колоний, а предлагал чисто "внешнюю" деятельность (Харламов В.И. Публицисты "Недели" и формирование либерально- народнической идеологии в 70-80-х гг. XIX в. // Революционеры и либералы России. М., 1990. С. 167- 177).

56 Осадчий Т. Образованные земледельцы в Южной Руси. Киев, 1897. С. 3

57 Имеет в виду упрощение быта, но не духовное.

58 РГАЛИ. Ф. 572. Оп. 1. Д. 86. Л. 30 об.

59 РГАЛИ. Ф. 319. Оп. 1. Д. 1. Л. 5 об.

60 РГАЛИ. Ф. 572. Оп. 1. Д. 189. Л. 21. об.

61 Харламов В.И. Указ. соч. С. 164.

62 ГАРФ. Ф. 112. Оп. 2. Д. 2293; Ф. 102. Оп. 1881 г. 3 делопр-во. Д. 1299. Л. 78 об.

63 РГАЛИ. Ф. 572. Оп. 1. Д. 189. Л. 121.

64 Деятели революционного движения в России: Биобиблиографич. словарь. М., 1932. Т. 2. Вып. 4. Стб. 2097.

65 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 1881 г. 3 делопр-во. Д. 181. Л. 73-73об.

66 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 1891 г. 3 делопр-во. Д. 87. Л. 5-6 об.

67 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 1881 г. 3 делопр-во. Д. 1299. Л. 5 об.

68 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 1881 г. 3 делопр-во. Д. 181. Л. 65 об

69 Там же. Л. 19 об.

70 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 1881 г. 3 делопр-во. Д. 1299. Л. 3.

71 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 1881 г. 3 делопр-во. Д. 181. Л. 11.

72 Там же. Л. 37об. -38.

73 Ольховский Е.Р. Сельскохозяйственные кооперативы 80-х гг. XIX в. в России и революционная пропаганда народников-чернопередельцев // Кооперация: Страницы истории. М., 1993. Вып. 3. С. 158-159; ГАРФ. Ф. 102. Оп. 1886 г. 3 делопр-во. Д. 444. Л. 17-18; ГАРФ. Ф. 102. Оп. 1891 г. 3 делопр-во. Д. 87. Л. 7.

74 Энгельгардт А.Н. Указ. соч. С. 303-304, 391-393.

75 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 1881 г. 3 делопр-во. Д. 181. Л. 65 об.

76 Там же. Л. 63.

77 РГАЛИ. Ф. 572. On. 1. Л. 37. Л. 9-9 об.

78 Скороходов В.И. Указ. соч. // Ежемесячный журнал. 1914. ╧ 4. С.101.

79 РГАЛИ. Ф. 572. Оп. 1. Д. 189. Л. 52 об.

80 РГАЛИ. Ф. 508. Оп. Д. 246. Л. 16.

81 "Это голая истина и, как истина, вековечна" (РГАЛИ. Ф. 572. Оп. 1. Д. 189. Л. 70).

82 РГАЛИ. Ф. 572. Оп. 1. Д. 98. Л. 5 об.

83 Мертваго А.П. Указ. соч. С. 163.

84 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 1881 г. 3 делопр-во. Д. 181. Л. 49 об.

85 РГАЛИ. Ф. 572. On. 1. Д. 98. Л. 14.

86 Там же. Л. 8 об.,10.

87 РГАЛИ. Ф. 572. Оп. 1. Д. 189. Л. 43 об.

88 РГАЛИ. Ф. 572. Оп. 1. Д. 189. Л. 76.

89 Особ. см.: Кривенко С.Н. Физический труд как необходимый элемент образования. СПб., 1879.

90 Соловьев Е.А. История одной интеллигентной колонии // Соловьев Е.А. В раздумье: Очерки и рассказы из жизни русской интеллигенции. СПб., 1893. С. 130-131.

91 РГАЛИ. Ф. 572. Оп. 1. Д. 189. Л. 73, 74 об.

92 Там же. Л.73-73 об.

93 Скороходов В.И. Указ. соч. // Ежемесячный журнал. 1914. ╧ 3. С. 92-101.

94 РГАЛИ. Ф. 572. Оп. 1. Д. 151. Л. 1 об.

95 "Рабочие" в смысле "трудящиеся" (Там же. Л. 18).

96 Там же. Л. 18 об.

97 Эткинд А.М. Народничество и люкримакс: классики филологии о русских сектах // Лотмановский сборник. М., 1997. Вып. 2. С. 120-121; и др. работы данного автора.

98 Там же. С. 121.

99 Грунт З.А. Альтернативное движение: С. 90.

100 Скороходов В.И. Указ. соч. // Ежемесячный журнал. 1914. ╧ 4. С. 97.

101 Понравиться Энгельгардту - это надо было заслужить. Александр Николаевич был просто восхищен Скороходовым и, может быть не без задней мысли, писал своей незамужней дочери: "Приехал первый тонконогий - из Петербурга, молодой мальчик (19 лет), очень красивый, ловкий, сильный, с огромным желанием научиться работать: Он мне понравился и в особенности удивил своею любовью к деревне, желанием работать, сесть на землю, а главное, уважением к мужику, чего я от петербуржцев не ожидаю обыкновенно. Ни за что бы не подумал, что он из Петербурга - такие у него здравые понятия и все деревенское знает, представь себе! Премилый мальчик" (ГАРФ. Ф. 102. Оп. 1881 г. 3 делопр-во.. Д. 181. Л. 62.).

102 Скороходов В.И. Указ. соч. // Ежемесячный журнал. 1914. ╧ 3. С. 98.

103 Там же. С. 97.

104 Грунт З.А. Указ. соч.

105 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 1881 г. 3 делопр-во. Д. 181. Л. 14 об.

106 РГАЛИ. Ф. 319. Оп. 1. Д. 6а. Л. 7-8.

107 Энгельгардт Н.А. Буковский интеллигентный поселок: (Очерк из истории культурных колоний) // Новое слово. 1895. ╧ 3 (декабрь). С. 30.

108 ГАРФ. Ф. 102 Оп. 1881 г. 3 делопр-во.. Д. 181. Л. 18 об.

109 Дубов В. Лето среди сельских работ // Отечественные записки. 1878. ╧ 7. С. 5-54; Метелицына П.Н. Год в батрачках // Отечественные записки. 1880. ╧ 9. С. 71-112; Мертваго А.П. Не по торному пути: Из воспоминаний (1878-1888 гг.). СПб., 1895 (первое издание); Скороходов В.И. Из воспоминаний старого общинника. У Энгельгардта и в Буковской общине // Ежемесячный журнал литературы, науки и общественной жизни. 1914. ╧ 2. С. 129-138; ╧ 3. С. 92-101.

110 Энгельгардт Н.А. Указ. соч. // Новое слово. 1895. ╧ 3 (декабрь). С. 23.

111 Староста в имении Энгельгардта.

112 Скороходов В.И. Указ. соч. // Ежемесячный журнал. 1914. ╧ 3. С. 94.

113 Там же. // Ежемесячный журнал. 1914. ╧ 8/9. С. 121.

114 Там же. // Ежемесячный журнал. 1914. ╧ 11. С. 83.

115 РГАЛИ. Ф. 572. Оп. 1. Д. 56. Л. 11.

116 РГАЛИ. Ф. 572. Оп. 1. Д. 189. Л. 50 об. - 52.

117 РГАЛИ. Ф. 572.On. 1. Д. 56. Л. 5 об.

118 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 1881 г. 3 делопр-во. Д. 181. Л. 37.

119 Скороходов В.И. Указ. соч. // Ежемесячный журнал. 1914. ╧ 4. С. 96-97.

120 "Старуха", которая у Энгельгардта "командовала курами" (РГАЛИ. Ф. 572. Д. 37. Л. 4). Перечислены все крестьяне, работавшие при имении Энгельгардта.

121 РГАЛИ. Ф. 572. Оп. 1. Д. 56. Л. 3-5 об.

122 РГАЛИ. Ф. 572. Оп. 1. Д. 37. Л. 25-25 об.

123 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 1887 г. 3 делопр-во. Д. 73. Л. 3 об.

124 Торо Г.Д. Уолден, или Жизнь в лесу. М., 1979. С. 108.