Олег Ласуков
Воронеж

Педагогика Макаренко для «чайников»

Долго ходил я по коридорам Педагогического университета и спрашивал якобы будущих, якобы учителей: «Кто такой Макаренко?» Наиболее распространённые ответы: «В первый раз слышу», «Это был педагог, который воспитывал коллективно», «Нас в школе им грузили, я даже записывал, но уже помню», «Писатель… он написал какую-то поэму про педагогов…»

Среди студентов, собирающихся летом в лагеря вожатыми, где-то четверть эту фамилию слышала, но книгу «Педагогическая поэма» не читал никто.

Итак, год 1920-й. Разруха, голод, и орды беспризорных детей, ворующих всё, что плохо лежит. Грабежами и убийства тоже — на каждом шагу, а на устах гимн «Позабыт, позабро-шен…» Большевики сказала «надо», Дзержинский ответил «есть» и ВЧК принялась за дело. Повсеместно начались облавы и бурный рост детских воспитательно-трудовых колоний…

Одну из них наробраз Украины решил организовать под Полтавой. Туда и был брошен «делать нового человека» молодой учитель Антон Макаренко, прочитавший целую гору педагогической литературы. Как он это сделал — непонятно, ибо всякий знает, что читать педагогическую литературу в принципе невозможно, страшно далека она от реальных детей. Нет, вы попробуйте прочитать вот эту цитату из одного «учебника» по педагогике: «Руководя воспитательным коллективом, воспитатель может педагогически целесообразно орга-низовать и направить жизнь детей в общественно-полезное русло, а, следовательно, организовать и на-править процесс воспитания детей, руководить им, т. е. внести в жизнь детского коллектива содержа-ние, соответствующую организацию, формы и методы деятельности…» Господи, как же хочется убить, того, кто это писал… Но я отвлёкся.

Первые воспитанники колонии оказались отнюдь не малолетками. Это были вполне совершен-нолетние грабители и убийцы, занизившие свой возраст, чтобы не идти под расстрел. Они очень невни-мательно прослушали пламенную речь Макаренко о новой жизни, а после вообще перестали обращать внимание на воспитателей — уходили в город, когда хотели, возвращались только ноче-вать, вытирая с ножей чью-то кровь. Таково было, как признавал он в «Педагогической по-эме»: «бесславное начало колонии имени Горького».

В этой книге Макаренко пишет, что впервые заставил обратить на себя внимание воспитанни-ков, дав одному из них по лицу. Почему после этого воспитанники не убили его, а покорно пошли пи-лить дрова — из книги не очень понятно. То ли зауважали физическую силу Антона Семё-новича и его решимость, то ли им просто стало стыдно...

Книга писалась в разгар сталинизма и, понятно дело, очень о многом в ней говорить было нель-зя. Из анализа умолчаний, а также воспоминаний бывших воспитанников можно предположить, что по-началу дело было вовсе не в педагогике. Просто в колонии дежурил наряд чекистов, который в любую минуту мог препроводить зарвавшегося воспитанника обратно в тюрьму. Так что по-настоящему Мака-ренко начал с того, что вызвал этот самый наряд и ласково предложил всем сделать выбор: или тюрьма или «…а кто останется жить в колонии, тот будет соблюдать дисциплину. Как хотите. «Малины» не будет».

Много чего написано о «гуманистическом» воспитании, уважении к личности и о том, что педагог «выгоняя ученика, пасует перед ним». Всё это правильно, но уже потом. В самом начале пути эта интеллигентская трескотня разбивается о суровую действительность. Хотят того гуманисты или не хотят, но все выдающиеся педагоги начинали свой путь к воспитательным вершинам с грубоватого административного принуждения. Воспитуемые, так или иначе, должны были начать со-вершать какие-то нужные педагогу действия, (например, первый раз в жизни помыться), а потом вдруг увидеть, что это хорошо (согласитесь, когда у тебя нигде не чешется, то это хорошо). Но, боже упаси, заставлять это проделывать одного — только всех сразу.

В колонии Макаренко начали трудиться. Не потому, что их убедило доброе слово гуманиста, не под влиянием личного примера воспитателя (когда Макаренко с завхозом Калинычем разгребали снег — колонисты стояли на крыльце и ржали), а потому, что выбор у них был скуден. На-чали работать… и с каждым днём всё с меньшей ленцой…

И что же вскорости обнаружилось? В колонии загудели печи, и стало тепло. Чистенькие комна-ты, аккуратнейше застеленные кровати, белоснежные скатерти и цветы, цветы повсюду — приятно ласкали взоры. Подсобное хозяйство обогатило как стол, так и стул воспитанников, а ещё: «к марту все наши колонисты были так одеты, что им мог бы позавидовать любой ар-тист…» С каждым днём и старожилы и новенькие убеждались, что в колонии по любому жить лучше, чем в кутузке или подворотне. Платой за эту жизнь была строгая дисциплина и упорный труд… Т.е. создав, говоря современным языком, «пространство соблазнов» Антон Семёнович в принципе мог потребовать с воспитанника за право пребывания в этом «пространстве» очень многого. Первичное принуждение ни в коем случае не должно достигаться криком, угрозами и физическим насилием. Только предоставлением выбора: «Ты или с нами или где, хо-чешь».

Решив задачу первичного принуждения, великий педагог, следуя своему таланту, интуиции, а также, конечно, пробам и ошибкам начал создавать Систему самоуправления колонии. Он понял глав-ное: никакой воспитатель даже в тысячной доле не может так влиять на ребёнка, как это делает коллек-тив сверстников. Будь сотрудница детской комнаты милиции хоть самым разнеможным психологом, хоть семи педагогических пядей во лбу, пусть она хоть сутками проводит с трудным подростком душе-спасительные беседы из цикла: «Ну, что же ты, Саша» — дворовая компания легко сведёт её усилия на нет. Только создание коллектива — вот единственно правильный путь педагога, если, конечно, его цель — результат, а не процесс. (После убийства перуан-ского студента, все воронежские ВУЗы отчитались о проведении «Вечеров толерантно-сти». Хорошие студенты попели песни с хорошими неграми. И что? Процесс налицо, а резуль-тат?)

У Макаренко было множество крупных открытий и мелких находок: повсюду зерка-ла — и нет больше чумазых, убрали повсюду плевательницы — и никто не плюётся, но помимо всего этого я бы выделил несколько самых главных посылок.

Во-первых, воспитанники должны трудиться всегда, упорно и видеть зримые результаты своего труда: огороды, клумбы, птичник, клуб, карусель, столовая… и везде ослепительно красиво. Во-вторых, чем меньше у питомцев свободного досуга — тем лучше. При колонии было множество кружков, секций, ансамблей, оркестр и самый настоящий театр. В-третьих, любое дело, должно плани-роваться, осуществляться, а потом тщательно анализироваться. Ничего не имеет смысла, если дело по-том не обсуждено. Собрания и Советы командиров были неотъемлемой частью жизни колонии.

Ещё одно открытие Антона Семёновича привело меня в восхищение — это изобре-тение сводных отрядов. В колонии были постоянные отряды с назначаемыми или избираемыми коман-дирами. Но как только намечалась какая-либо разовая работа: наряд на кухню, заготовка дров, подго-товка праздничной театрализованной постановки… то это никогда не поручалось постоянному отряду. Обязательно формировался отряд сводный, которому назначался командир из «рядовых» колонистов. Каждый воспитанник помногу раз бывал в роли и руководителя и подчинённого. Эта сис-тема подняла уровень дисциплины в колонии имени Горького до прямо-таки фантастического, нереаль-ного уровня, например, 8-летнего дежурного не осмеливался ослушаться 16-летний здоровяк.

Конечно, путь к созданию одного из самых прекрасных детских коллективов был для Макаренко труден, тернист и противоречив. Конечно, его ели. Коллеги и чиновники брызгали слю-ной — вечная история.

Так или иначе, но коллектив был создан и жил по прекрасным человеческим законам. Сила его особенно блестяще проявилась тогда, когда Макаренко был переведён в детскую колонию Куряж, под Харьковом, где находились четыреста вконец разложившихся воспитанников.

Поначалу Антону Семёновичу предлагали взять с собой только десятерых воспитанников «…хорошие мальчики будут полезно влиять на плохих мальчиков. А мне уже было известно, что самые первосортные мальчики в рыхлых организационных формах коллектива очень легко превраща-ются в диких зверёнышей…» Макаренко настаивал на сотне и настоял. В общем, наступил день, когда чистенькая колонна горьковцев под барабаны вошла в загаженный Куряж… и к празднику перво-го снопа уже никто не мог отличить горьковцев от куряжан...

Ну, а дальше была коммуна имени Дзержинского при ГПУ-НКВД, знаменитый завод, выпус-кающий фотоаппараты ФЭД, литературная деятельность, и внезапная кончина в возрасте 51 года.

Его педагогические успехи были поразительны и даже невероятны, он оставил нам бесценней-ший опыт, книги и статьи. Будущие педагоги их не читают, хоть их и «грузят». Они не знают, и знать не хотят имени великого воспитателя Антона Семёновича Макаренко.

Русь и Украина, куда несётесь вы?

Обсудить на форуме  |   Обсудить в ЖЖ