Михаил Кожаринов, Михаил Кордонский

Нацболы: взгляд изнутри

Рассказывает Леша — активист партии НБП в одном из средних городов России.

Описать структуру можно примерно так. Три слоя. Первый — сочувствующие, их в нашем регионе более 2000. Они вступили в партию, заполнили анкету, она отправлена в центр, время от времени показываются на общих собраниях, покупают литературу. Несколько сотен из них иногда ходят на собрания, общаются с нами, с ними можно работать.

Второй слой — люди любящие общение, тусовка. Это 50-100 человек, которые заразились нашими идеями, часто приходят, в том числе на акции, иногда их можно подвязать на какую-то работу, но к серьезной планомерной деятельности они не готовы. Если 100 тусовщиков пригласить на акцию, придет в лучшем случае 30. У каждого свое дело, которому отдается большее предпочтение, чем партии. Он появляется, когда ему удобно.

Третий слой, сам тоже многослойный — активисты. От 15 до30 человек, которые реально планомерно занимаются деятельностью. Не обязательно на всех мероприятиях, но в любую свободную минуту. Если позвать, в сложной для организации ситуации подорвутся и прибегут многие из них, но не все. Постоянно работающих человек 10-15 есть всегда. Вот это самый костяк, который мобилизует остальные слои. Из них человек 5 просто фанаты своего дела! В любую минуту им можно позвонить, просто в любую, они сорвутся. Это верхушка пирамиды.

В рамках терминологии, предложенной в книге «Неформалы 20000ХХ» и широко распространенной среди неформалов разных мастей, перевод с языка рассказчика будет следующим:

Первый слой — часть аудитории движения, сочувствующая часть;

Второй слой — аура, тусовщики вокруг объединения;

Третий слой, те, что от 15 до 30 человек — актив клуба/ячейки, его основа, относительно стабильная часть клуба (сохраняется от 3,5 лет в рамках одной номинальной группы и до 7-9 лет в случае перехода к Системе или Кругу), обозначенная нами как коннектив;

Третий слой, те, что пятеро — фанаты своего дела — ядро клуба, группа лидеров.

Среди этой пятерки есть лидер — гауляйтер. Он числится главой отделения в легальной структуре партии. Центр должен знать, к кому обращаться, но гауляйтер из Центра не назначается. По уставу работает только Москва, возможно Питер. Другие регионы по факту живут как индейские племена: вождей не выбирают, вождем становятся. Человека, который больше себя отдал работе, через какой-то срок — короче ли длиннее — организация признает как лидера. Тут не требуется голосования, просто это все начинают осознавать. Так, например, произошло в нашем отделении. Люди, которые реально подтвердили свою способность делом помогать партии, пользуются наибольшим уважением. Слушают всех, особенно если идея интересная. Но если будет какое-то противостояние мнений, то это решится не голосованием, а тем, какая точка зрения победит среди более активных бойцов. Потому что все равно осуществлять деятельность будут они.

Здесь перечислена часть важнейших признаков, на основании которых авторы склонны считать НБП неформальным движением: неформальный лидер, самоуправление (решают те, кто делают), сравнение с племенами (народное собрание — общий сбор, военная демократия — решают бойцы).

Обычная территория наших сборов это центральная улица нашего города возле памятника. Даже зимой. Сбор длится около часа, иногда чуть побольше — хватает. На аренду помещения у нас денег нет. Основная связь через мобилы и SMS. Интернетом мы редко пользуемся. Серьезная деятельность в основном обсуждается на личных встречах.

Сильные движения продолжают свое существование даже в отсутствии такого важного ресурса как помещение — личная территория отдельного клуба. Это свойственно не только НБП, но и другим политическим группам: троцкистам, анархистам, а также слабополитичным или совсем неполитичным ролевикам, ксп-шникам, рок-культуре и т.д.

При наличии физической территории — центра объединения — жизнь клуба, как правило, становится более эффективной. Слабые или стареющие клубы часто умирают после потери помещения. Способность жить без помещений характеризует НБП, как мощное молодежное субдвижение в рамках политического метадвижения.

Примерно с 1996 по 1998 г.г. в нашем городе было отделение НБП. Деятельность была не очень активная, лидер ушел в свои дела и она заглохла. В 2002 году мы начинали с нуля, я в этом участвовал, был в активе. Некоторые люди из старых вернулись и принесли какой-то невеликий опыт работы. Наш лидер — из новых, благодаря его стараниям отделение было создано. Лидер с тех пор бессменный, а состав ядра варьируется. Моя деятельность не такая большая, но был и мой вклад в дело.

Интересно отметить, что и другие молодежные политические группы отметили, что из состояния «летаргического сна», по нашей терминологии «мемориальной фазы» политических движений прошлой диссидентской волны, они вышли в первые годы нового тысячелетия. Именно тогда, к примеру, произошло «омоложение» троцкистких групп. Некоторые исследователи считают это следствием политических трансформаций, другие наоборот, считают последнее — следствием усиления общественной активности. В любом случае мы считаем данное обстоятельство «первой ласточкой» наступающей эпохи формирования новой волны синтеза неформальных движений. Движения живут волнами, мы еще не раз вернемся к этой теме.

Все мы, в том числе актив и ядро, кроме работы в партии зарабатываем себе на жизнь — где-то работаем.

Рассказчик, не читавший книг по неформальной социотехнике (мы у него это уточняли) использует термины «актив» и «ядро», в том же значении? что и мы, как и многие другие неформалы, не имеющие никакого отношения ни к нацболам, ни вообще к политике.

Еще один из важнейших признаков, по которому авторы отличают неформальное движение от формальной организации: независимое распределенное ресурсообеспечение. Большая часть ресурсов вносится добровольно и бескорыстно рядовыми членами и активистами движения, чаще всего в натуральном виде — в виде собственного труда. На практике у большинства неформалов порядка 80% ресурсов таковы. Однако, ничего стопроцентного в природе не бывает, неформальные движения могут иметь и внешние источники ресурсов: спонсоров, меценатов, частный случай — государство. Случай, когда внешнее ресурсообеспечение составляет ровно 50%, относится к категории философских вопросов из мультфильма: «Сколько бананов куча?»

Во время кампаний по сбору анкет и в предвыборный период партийная каждодневная деятельность почти без выходных в течение нескольких месяцев: каждый день ходить по квартирам, агитировать, собирать подписи. Это тяжело! Неприятная рутинная, нудная, обыденная работа занимает 80-90 процентов нашего времени. Распространение литературы, расклейка листовок, сбор подписей — каждый день. Каждые выходные пикет — надо банально стоять, продавать наши издания, общаться с людьми, если кто-то подходит. Минимум должно стоять два человека, но обычно от 3 до 15, бывает до 20-25 доходит, но уже это критическая масса — начинается уже тусовка. Столько не нужно. В 2005 году на нас начались нападения и пикеты теперь требуют организации охраны. Трое-пятеро стоят на точке, а остальные рассредоточены по близлежащим углам-закуткам и отслеживают группы нападающих. Это все же чуть интереснее — охранять, торговать — чем ходить за подписями.

Здесь рассказчик демонстрирует понимание разницы информальной группы (сильного клуба), для которой дело важнее общения, от иных коннективов, и выделяет это в качестве позитивной характеристики, противопоставляя такую группу тусовке. Разграничение неформальных стилей internal и external, вплоть до конфликтов между тусней и рабочим коннективом — частое явление среди неформалов.

А приятная работа — это какая-нибудь акция прямого действия. Например, наши ребята разбросали листовки и выкрикивали лозунги в здании городской думы, когда там было заседание по ЖКХ. Человек 5-7 вполне хватает для такой акции. Или приковаться к дверям горуправы, заблокировать вход. Тут достаточно два человека вообще. Двое приковались, а другие что будут стоять, смотреть? Их все равно заберут в милицию, не нужно большое число людей подставлять. Еще интересная работа — как минимум один митинг в месяц проходит, а бывает и 3-4. Желательно, чтобы он сопровождался какой-то более-менее яркой акцией. Акции не каждый месяц бывают, но стремятся к этому. В период защиты пенсионеров от отмены льгот акции были каждую неделю, иногда и несколько раз в неделю.

Общие сборы и акции прямого действия, особенно централизованные — в других городах, с поездками — привлекают к нам новичков, привязывают к ядру и активизируют людей. Желающих всегда много, постоянно новый народ работает, такая хорошая школа, обкатка происходит. Многие сочувствующие, съездив акцию, активно включаются в работу. Если кто-то был задержан, то они начинают мыслить, мол, какого уж черта теперь имеет смысл бояться, все равно уже на тебя все данные заведены.

Похоже, что акции прямого действия — основной транслятор движения нацболов. Транслятором называют действие, задающее основу движения, которое легко повторить группе неофитов (у каэспэшников и рок-культуры — это песенные фестивали, у ролевиков — полигонная игра, у реконструкторов — турнир, у фэнов — коны и т.д.). Именно посредством транслятора движение распространяется в массах.

Раньше все работали по мере того, как возникали рабочие вопросы, то есть все занимались всем. Постепенно наша организация созрела до того, что у нас появилось пять направлений: распространение прессы, организация митингов, сбор денег — касса, охрана, политпросвещение. Каждый член актива является руководителем своего направления. Он мобилизует народ для своих целей и вокруг него обязательно есть несколько ребят, которым больше всего нравится этим заниматься. Но если дело требует, то подключаются и другие.

Четко описан переход от отдельного клуба к Системе — консорции 2-го порядка, которая состоит из отдельных коннективов, в каждом из которых есть свое ядро и флэш-группы вокруг него. Коннективы неавтономны, осознают себя одной организацией и подчинены общей дисциплине, что и позволяет данное объединение классифицировать как Систему, а не Круг. Переход к Системе увеличивает срок жизни объединения в целом до 7-9 лет, и на сегодняшний момент оно еще не вошло в стадию кризиса. Если отдельная группа не осуществляет переход к консорции 2-го порядка, то кризис начинается раньше: в конце второго, начале третьего года существования группы, после чего состав клуба кардинально меняется.

У нас нет специальной формы одежды, но есть некий стиль, традиции — темная одежда, в основном черная, иногда перенимается стиль бритоголовых. Но сейчас это меняется. У скинхедов уже целая мода, это дорого и непрактично. Да и заметить их в толпе не трудно. С началом уличных столкновений мы стараемся одеваться под футбольных хулиганов — спортивного типа одежда, в которой легко свободно двигаться, и пойти на тренировку можно, и подраться. Какие-то члены актива, которых уже точно соответствующие органы знают в лицо, могут позволить себе стиль «милитари» — такой внешний форс. Люди, которые стремятся работать не светясь, одеваются под хулиганов. Их очень много и их стиль одежды не выделяется в толпе. Люди из футбольных фанатов к нам приходят, и какие-то положительные моменты их опыта мы перенимаем, не только в стиле одежды. В организации охраны во многом использован их опыт, потому что у них очень хорошо проработана вся схема. Много народу перешло к нам из политических молодежных организаций АКМ, СКМ, анархистов, но больше всего из неформальных движений а ля скинхеды, неформалов и футбольных фанатов.

Синтез новых движений всегда происходит на стыке других, заимствуя через людей — носителей других субкультур — различные элементы и строя из них собственную культурную традицию вокруг базового транслятора. Из рассказа Леши мы видим как скинхеды, футбольные фанаты, левые радикалы и другие вносят свой вклад в синтез нового движения. Попутно движение обрастает собственной самобытной материальной и духовной субкультурой: особенности прикида, форс и прочее.

До этого времени можно было являться членом нескольких сразу политических организаций, но сейчас политика строится так: не может человек разорваться надвое. АКМ и СКМ ведут активную деятельность, они наши союзники, но нам нужны люди. Потому теперь строится линия: либо ты там, либо там. Но если человек одновременно с нами состоит в каких-то неполитических организациях, а ля там какое-нибудь движение «Радуга» или ролевое, то нет никаких трений, наоборот, это очень часто встречается.

С движением «Наши» у нас прямая идеологическая конфронтация. Нападения на нас по нашему глубокому убеждению, организованы и проплачены «Нашими». Они начались в феврале 2005 года в метро, потом после ряда акций, потом август 2005 года был. Все люди, которые совершали нападения — фирмачи.

Если движения или субдвижения находятся в рамках одного онтологического поля (в данном случае это политика, но так же происходит и в неполитических движениях), они нередко демонстрируют ревность по отношению друг к другу, создавая различные полюса притяжения со своими союзниками и сателлитами. Так нацболы и «Наши» относятся к разным полюсам. Даже между союзными субдвижениями есть некоторое напряжение во взаимоотношениях, когда перед рядовым членом ставят выбор: «или-или». Между движениями, относящимся к различным онтологическим полям подобной конфронтации не наблюдаются — они равнодушны друг к другу и совмещение увлечений отдельным человеком не осуждается.

Футбольное движение не едино. Есть основной круг болельщиков. Есть более узкий круг — хулиганы — постоянно ездят на матчи и участвуют в драках. Они сами себя называют «хулы». Что-то вроде неформальных пацанских боевых дружин. К нам много народу пришло оттуда, в основном это хороший народ — много делают, мало говорят. В акциях прямого действия или в организации обороны это очень ценные кадры.

У «хулов» есть ядро, элита, они сами себя называют «фирмачи». Это люди далеко за двадцать, даже под 30, имеют хорошую спортивную подготовку, профессионалы своего дела, многие с криминальным прошлым. Они за деньги организовывают драки с другими командами. Футбол это деньги, ставки. Бывает, что воротилам бизнеса тотализаторов надо сорвать матч либо драка нужна для рекламы. На это и нанимают фирмачей. Они все друга знают, даже из других команд в лицо, по именам. Они часто встречаются на матчах друг против друга. В этой среде довольно сложно потеряться. Милиция их контролирует: если парень хоть раз попал после матча в милицию, его заносят в картотеку. Если регулярно попадает, его ставят на учет, он подментован. Если на нем висит уголовное преступление, то этот человек начинает работать на органы.

Здесь рассказчик между делом дал описание в общих чертах мемориального движения футбольных фанатов, пик которого в России приходится на конец 1970-х — начало 1980-х гг. В структуре наблюдается та же картина: болельщики — аура, хулы — актив, фирмачи — ядро отдельных коннективов.

Все нападения на нацболов и в Москве и в других регионах проводили спартаковские фирмачи. «Хулы» их знают лично. Их однажды поймали, когда они попытались силой ворваться в здание, где проходило заседание комитета «Антикапитализм». Их было порядка 30 человек вооруженных травматическими пистолетами (стреляют резиновыми пулями — авт.), дубинками, цепями. Вход охраняли наши ребята, около 12-15. Встретив отпор, нападавшие отступили и автобус, в котором они ехали, остановила милиция. Всех кто был, переписали. Потом данные из этого списка просочились и оказалось, что это всем известные фирмачи. Один из них — Вася Киллер: на нем как минимум один труп лежит. В футбольной среде он пользуется очень плохой репутацией. Профессионал, но многие считают, что он сотрудничает с милицией. И не без основания. Он являлся заместителем Василия Якеменко, который возглавляет «Наших». Собственно, это уже все проясняет.

Были случаи, когда ребята из «Наших» переходили к нам и становились нашими без кавычек. Эти ребята и теперь с нами. Они подтвердили, что организация нападений действительно имеет место со стороны именно «Наших».

Был у нас один очень нехороший случай, когда от нас ушел человек к «Нашим». Он не скрывал этого, но официально не заявил о своем уходе из партии. Когда ему сказали: — «Какого черта ты таскаешься и там и там?» — он перестал у нас появляться. Это показывает, что тусовка требует определенной работы.

Бывает, конечно, что и от нас уходят. Мы самая массовая политическая молодежная организация в России, многие люди различных убеждений входят с нами контакт. Когда более-менее включаются, воспринимают наш стиль общения, наш образ жизни, то некоторые понимают, что это не совсем их, и уходят. Но многие проникаются сочувствием и вживаются. В какие-то периоды из правых тусовок больше приходило и оставалось, в какое-то из левых, они больше полезны в плане нестандартных идей, чем в действии. К нам не приходят люди, которые закостенели в своих убеждениях исключительно левых и исключительно правых, а если приходят, то ненадолго. У таких своя догма, через которую они не готовы перешагнуть.

Перетекание членов из одной политической организации в другую — обычное дело в рамках данного неформального поля, даже несмотря на резко антагонистичные друг к другу политические взгляды. Все это ставит вопрос о том, не является ли вся политическая молодежка — единым движением, с различными субкультурами внутри нее, тем более что базовый транслятор — акции прямого действия демонстрируют и те, и другие. Пока движение находится в стадии синтеза на этот вопрос точно ответить невозможно — трансляторы, определяющие самость движений еще могут быть сменены на другие.

Все это происходит во втором слое. После удачной акции обязательно собирается в каком-нибудь парке или на улице тусовка, они говорят: «О, ребята, молодцы, извините, что я сегодня не пришел!» Начинается обсуждение болтология. Тусовка всегда привлекает новых людей. Бывает, приходит человек далекий от нас по идеям, но в этой тусовке оказался его друг, он общается, разбирается что к чему и вступает в партию.

Нередко люди по каким-то либо жизненным ситуациям либо идеологическим соображениям отключаются от работы на полгода, на год, может на два… Мы их воспринимает уже потерянными, но они возвращаются. Из третьего слоя иногда переходят во второй, некоторые курсируют туда-обратно, есть такие, что во втором слое несколько лет держатся, но так и не становятся активом.

Ядро, актив старается держать дистанцию от тусовки, потому что тусовка это гибель для любой нормальной деятельности. Общение с людьми там поддерживается, но манеры тусовки — простого времяпрепровождения, безделья — они стараются пресекаться сознательно, чтобы не затянуло вот это болото.

Рассказчик демонстрирует глубокое понимание тонкостей взаимодействия информального коннектива и тусовки. Контакт с тусовкой поддерживается, так как это важное поле для набора новых активистов, но в то же время удерживается дистанция, а разрастание тусовки внутрь коннектива сознательно пресекается.

С другой стороны вне партийной деятельности мы все товарищи или друзья. После каких-то удачных акций собираемся, скидываемся, организуем отдых. Совместные сборы, боевые тренировки в сельской местности, на природе. Партия молодежная и бывало на моей памяти, что наших ребят родители выгоняли из дома за то, что они участвуют в деятельности партии. Ну, как бы так наставить на путь истинный. Их надо было на какой-то длительный срок определить, где они могли бы жить, и у нас работала взаимовыручка. Все строится на межличностных отношениях. Можно жить у каких-то партийных товарищей, не постоянно, гастролировать между этими квартирами, это какое-то время может человека поддержать на плаву. Каждый помогает друг дружке вне прямой работы. Мы близки к общине, но не до конца, тут нет всех ее черт. Если уж начинается работа, если кто-то не понимает, продолжает общаться на каких-то дружеских тонах, то могут и одернуть, сказать: «Все прекращаем! Началась работа. Сейчас я твой гауляйтер, а не твой товарищ». Это срабатывает.

Информальные группы гордятся своим высоким уровнем дружеских отношений и взаимовыручкой, свойственной этой среде. В то же время никакие личные отношения не должны мешать делу, что также неизменно подчеркивается информалами.

У нас работают люди зараженные идей и духом партии, работающие исключительно на инициативе, никаких плюсов от работы он не получает. «Заставить» дисциплинарно работать такого человека очень сложно. Он каждый день рискует, что его ждут в подъезде посторонние люди, для того чтобы избить… Если работает в партии, то это исключительно добровольно. Поэтому в регионах обычно гауляйтер — это лидер, за которым идут люди. Нет лидера — нет партийной работы.

У нас в отделении внутренних конфликтов и расколов не было. Кто-то приходит, кто-то уходит. Но в принципе разные конфликтные явления — межличностные и идеологические, увы, бывают. Например, Новосибирское отделение раскололось. Появился неофициальный сайт, на котором ребята общались между собой и с ребятами из других городов. Были там и активисты, которые практикой занимались, но в основном народ, хотя и наш, но который хотел много теоретизировать. Тусовочные люди, не практики. И туда подключились люди со стороны — вход на сайт, понятное дело, свободный. Как оказалось, это было ФСБ просто-напросто. И они начали вводить идеологический раскол. Вот одна из причин, по которой у нас не очень хорошее отношение к интернет-общению. Тусовочный круг начал обсуждать насколько мы правильно идем. И пошел межличностный конфликт. Там был андеграундный музыкант Манагер, как он себя величает — «великий сибирский метафизический поэт», лицо знаменитое и не принимающее никакого участия в прямой работе. Когда он сочинил свою программу партии и начал ее популяризовать, и себя заодно, ему и другим тусовщикам сказали: «Извините, вы можете сколько угодно трепаться, делаем-то все равно мы» Они и ушли. Создали «НБП без Лимонова» но, естественно, это оказалась недееспособная организация.

Но вот другая проблема. В Москве располагается штаб партии и там… не сказать чтобы бюрократический, но, скажем так, более централизованный стиль проведения работ. Он кардинально отличается от регионального. Московское отделение по числу сочувствующих на третьем месте в России после Питера и Калуги, но первое по активу и тусовке. Такую численность сложней контролировать и оно разбито на несколько бригад. Неформальные отношения в какой-то мере присутствуют, но гауляйтеры и бригадиры, поскольку их много, общаются больше между собой и с теми людьми, у которых большой партийный стаж. В этой узкой среде неформальный образ общения сохраняется, но в общении с другими рядовыми сокращается.

Если у нас руководителем становится человек, которого все признали, то в Москве бригадира назначает гауляйтер. Это делается сверху. Если это не волеизъявление всей бригады, то, понятно, возникают трения. Начала работать схема, когда гауляйтерам не хватает авторитета, и они пытаются передавить это: «Ты должен! Ты обязан! Это приказ!» Формулировка «Это приказ!» в последнее время в Москве часто повторяется. Создается абсурдная ситуация: все люди работаю исключительно на энтузиазме, никаких денег никаких благ с этого не получают. С теоретической точки зрения фраза «это приказ» должна звучать нормально, но по факту работает как красная тряпка. Люди просто начинают расползаться, уходить. Если слишком часто повторяется слово «приказ» желание работать и энтузиазм сходят на нет. В Москве идет попытка создать синтез общения вот этого общинного и формалистического. На мой взгляд, у них не очень удачно это выходит.

Московская организация НБП также демонстрирует уровень Системы, но рассказчик выделяет ее, как носителя иной культурной традиции. Движение всегда состоит из отдельных Кругов и Систем, но появление внутри движения отдельных субкультур, группирующих вокруг себя разные Системы и Круги признак появления субдвижений. Этот фактор скорее укрепляет движение, чем ослабляет его. Сильное движение всегда демонстрирует множество субкультур и субдвижений, придающих устойчивость движению в целом. Хотя взаимоотношения между ними часто бывают и непростые.

Ушли многие старые партийцы. Это проблема! Сейчас она особенно актуальна для московского отделения, но в будущем грозит и нам, потому что мы постоянно расширяемся, а эта проблема связана с ростом. Я надеюсь, что раз мы перед собой поставили проблему, то ее решим.

Уход старых партийцев может быть связан с формализацией отношений, на что указывает рассказчик, а может с цикличностью жизни неформальных коллективов, осведомленность о которых рассказчик не демонстрирует. В некоторых случаях эти причины могут быть взаимосвязаны, так как формализация отношений — один из признаков старения группы.

На момент публикации книги рассказчик покинул ряды НБП, отметив, что это массовое явление сегодняшнего момента в развитии организации. Это говорит как о личном кризисе рассказчика (см. «Лестница странников»), так и о том, что цикличность в существовании коннективов с соответствующими следствиями в виде оттока кадрового состава во время периодов кризиса характерна для любого неформального движения.

В целом рассказ Леши производит очень сильное впечатление. Мы не вдаемся в идеологию НБП, мы говорим только о технологии, применимой независимо от идеологии. Леша осознает структуру неформального поля, легко и естественно пользуется понятийным аппаратом других неформальных субкультур, использует данные из других городов и столиц для прогнозирования развития своей низовой организации. В общем, пользуется неформальной социотехникой на высоком уровне. Он был членом ядра провинциальной организации, следовательно, другие члены ядра и лидер его понимали, они действовали совместно.

Для авторов теперь не удивительно, что провинциальное отделение НБП, в котором состоял Леша, одно из самых мощных в России (не считая столиц).

В очень сокращенном виде опубликовано в "Русском журнале" под названием "Нацбол Леша". 12 апреля 2007 г.