Денис Рогаткин
Петрозаводск

Стон стоит на Руси... ювенальный

Неделю назад некая группа товарищей оригинально встретила присоединение Петрозаводска к глобальной инициативе ЮНИСЕФ «Города, доброжелательные к детям». К визиту в Карелию делегации Детского фонда ООН они приурочили заявление для СМИ о том, что запад несет на Русь зло великое — юстицию ювенальную... И будут нелюди иностранные отбирать у семей русских чад горемычных, а в школы пошлют опричников вражьих — по правам ребенка уполномоченных...

То, что среди «общественников» процент самородков гораздо выше, чем среди обычных людей — давно известная истина. Наверное, этим они и интересны, особой своей какой-то завернутостью.

Правда, иногда это становится уж очень похоже на зоопарк. Ходят по зоопарку все, кому не лень и умиляются: «Ой, смотри, как эта зверушка забавно фыркает...» Единственный способ сделать так, чтобы оно больше не фыркало — не приходить в этот зоопарк. Вот я и не прихожу. Но...

Что происходит с нежно любимыми мною братьями-журналистами — понять можно. Есть законы жанра, по которым иногда из прилетевшей на е-мейл странички текста нельзя не сделать новость-бомбу. А если этого не сделаешь ты, то за тебя это сделает конкурент из другой редакции. Руки, в конце концов, после этого можно помыть теплой водой с мылом — слава богу, слухи о коммунальной катастрофе у нас сильно преувеличены.

Остается только предложить пишущей братии в качестве подарка... ну, например, календарик настольный, да не простой, а с надписью простецкой: «Если в твою редакцию прилетел кусок дерьма, не стоит сразу же ставить его на первую полосу». Кому не нравится календарик — что ж, не берите, он не такой, который нужен всем обязательно.

Но и это еще не то, из-за чего я все это пишу.

Включаю телевизор. В программе Киры Прошутинской с пеной у рта обсуждают — зло ювенальная юстиция или добро. Причем и вправду показалось, что у нас с добром и злом что-то перепуталось в головах. Стоит спокойный, мудрый православный священник, олицетворение добра, и объясняет, что ювенальная юстиция — зло. Как это может быть? А то, что ювенальная юстиция — это добро, объясняет кто угодно — да хоть тётки какие-то депутатские, которые чуть не подрались из-за одного микрофона на двоих...

В общем, я понял, что дело тут вовсе не в «карельских общественниках». В конце концов, если они выступили против того, чтобы Петрозаводск был городом, доброжелательным к детям — это их право, и ничего тут ни добавить, ни убавить.

И кажется мне, что это только начало. По поводу или без повода, к месту или не к месту нам теперь будут все время объяснять, что ювенальная юстиция — это злая западная модель, которая пристрастно защищает права ребенка и делает бесправными родителей. И тем самым помогает государству разрушать семью.

Откуда взяли такое понимание ювенальной юстиции? Объясняют, что из серии историй, произошедших с нашими соотечественниками в Европе, когда суды решали судьбу ребенка не в пользу российских граждан, а пользу их иностранных супругов. Или изымали ребенка из семьи по подозрению в том, что ребенок подвергается насилию.

Хотя, наверное, иллюстративный ряд в этой истории вторичен. Просто у людей такая концепция мира, которая не предполагает, что у ребенка могут быть свои права, а у взрослых — какие-то ограничения в отношениях с ребенком, чужим или собственным. Папаша-алкаш забивает ребенка до смерти? Мамаша выбрасывает новорожденного в мусоропровод? «Конечно, это печально, но эти отдельные случаи не подрывают основ нашей тысячелетней нравственности и культуры, в отличие от западной ювенальной юстиции», — так что ли получается?

А может быть, вместо всего этого сотрясания воздуха нужно просто и понятно объяснить, что же такое на самом деле ювенальная юстиция? Что ж, попробуем.

1. В юридическом смысле — это система правосудия, при которой дела в отношении несовершеннолетних рассматриваются отдельно, в особом порядке — не так, как дела взрослых.

Что дает создание отдельного суда, который ведет только дела по несовершеннолетним? Во-первых, это судьи, которые специально подготовлены к работе с детьми. Во-вторых, это другая форма судебного разбирательства — подросток, например, не будет сидеть на скамье подсудимых в клетке, в отличие от взрослого обвиняемого. В-третьих, главной целью рассмотрения дела является назначение таких мер воздействия, которые вернут подростка-правонарушителя в общество. Поэтому в заседании участвуют и родственники, и педагоги, и различные специалисты, которые будут вести подростка дальше, после суда. И лишение свободы будет крайней мерой, применяемой только в самых вопиющих случаях.

2. В центре внимания ювенальной юстиции находится ребенок и его дальнейшая судьба, а не возмездие за правонарушение, которое он совершил.

Что происходит сейчас? Поясню на примере. Предположим, украл 14-летний Вася Обалдуев мобильный телефон. Всё, кража. Встать, суд идет. Естественно, на первый раз ему назначают условное наказание. После приговора суда никого этот Вася не интересует — наш самый гуманный суд в мире свою миссию выполнил: назначил наказание согласно уголовному кодексу. Поскольку Вася как был Васей, так им и остался, то в 15 лет он с приятелями уже не ворует, а отбирает у кого-то телефон. А это уже грабеж. Теперь его несудимые приятели получают условный срок, а он, как ранее судимый и совершивший преступление в группе — реальное лишение свободы, и отправляется в колонию. После приговора суда он опять не интересен. Вернется из заключения, кого-нибудь убьет, тогда станет интересен снова — и уже сядет надолго. Система, столкнувшись с правонарушающим поведением подростка, не делает ничего существенного для того, чтобы его вытащить — она только отмечает его постепенные шаги на пути в тюрьму.

Теперь пример из жизни соседей-финнов. Не так давно они создали по всей стране офисы службы посредников (в нашей терминологии — службы примирения). Согласно закону, полиция имеет право передавать дела не в суд, а напрямую в службу посредников. Посредники проводят переговоры с участием виновника и пострадавшего, вместе разбираются в ситуации и договариваются о том, как стороны будут возмещать ущерб и восстанавливать отношения. Если удалось прийти к соглашению, то стороны подписывают договор примирения и исполняют его. После передачи договора в полицию и его выполнения дело закрывается. Родина технологии примирения, кстати — Новая Зеландия.

По общемировой статистике, те, кто прошел через программы примирения, совершают повторных преступлений в разы меньше чем те, чьи дела разбирали в обычном суде. Причина проста, говорят новозеландцы — они называют это чувством «исцеляющего стыда», которое возникает, когда приходится смотреть в глаза тем, кому ты причинил боль.

А что у нас? У нас милиция, по закону, тоже имеет право прекратить дело на основании примирения сторон. Но у неё есть отчетность по количеству дел, доведенных до суда. Вот и идут дела в суд. Отчетность — это святое, её портить нельзя. Одни доказывают вину, другие назначают наказание. А воспитанием пусть занимается кто-то другой, когда мы, правосудие, выполним свою работу.

В этом и заключается главный смысл введения ювенальной юстиции — судьба подростка, его будущее благополучие и станет главной задачей системы правосудия.

То, что создаваемая в России система ювенальной юстиции вряд ли будет идеальной — наверное, это факт. Но это не повод для того, чтобы еще 10 лет не принимать закон о ювенальной юстиции и оставлять всё как есть, да к тому же пугать ювенальной юстицией детей, родителей и депутатов.