https://altruism.ru/sengine.cgi/5_9_9.html/7/8/13/4
Что такое демократия(фрагмент из книги)
Из предисловия к книге Эта книга была написана и издана в 1945 году, сразу после окончания Второй мировой войны. Автор книги стал известен всей Дании благодаря своей деятельности во время пятилетней нацистской оккупации. Когда Дания была оккупирована (9 апреля 1940 года), Халю Коку было 35 лет, он был профессором истории церкви в Копенгагенском университете. С приходом немцев он почувствовал потребность обратиться к более широкой аудитории. Он это сделал, прочитав ряд открытых лекций о Грундтвиге, выдающемся народном просветителе, поэте и священнике 19 века. Студенты сотнями толпились у кафедры... В эти же первые месяцы оккупации среди датских молодежных организаций растет стремление сплотиться теснее для защиты "датскости" - всего национального - от немецкого господства. Был создан общий орган, "Датское объединение молодежи", председателем которого был избран Халь Кок. Неустанно разъезжал Халь Кок по стране и проповедовал главную заповедь демократии: взрослые и ответственные люди должны достигать согласия или компромисса, обсуждая свои проблемы друг с другом и учитывая интересы каждого. С освобождением в 1945 году демократия снова получила свой шанс. Халь Кок посвятил себя работе в высшей народной школе. В маленькой книге, в которую он собрал в 1945 году свои мысли о демократии, энергично подчеркивается главная мысль автора: процветание или падение демократии не зависит от конституций и парламентских органов. Демократия начинается уже в личной жизни, во взаимоотношениях с семьей и соседями, затем в отношениях с внешними, более широкими кругами, с согражданами и, наконец, в отношении к другим народам. Халь Кок умер в 1963 году. X. Энгберг-Педерсен Введение В 30-ые годы со все нарастающей силой звучало утверждение, что несомненно одно: западноевропейская демократия как политическая система отыграла свою роль, ее песенка спета. Утверждения в таком тоне исходили не только из самих диктаторских государств. Столь же громко подобные утверждения неслись и из полудемократических или вполне демократических стран. У нас в Дании тоже заявлялось: старая демократия безвозвратно отошла. Когда вспоминаешь об этом, кажется несколько забавным, что теперь каждый порядочный человек - и каждый непорядочный тоже - присягает демократии и любит уверять нас в том, что тот, кто не является хорошим демократом, есть политический гангстер, относительно которого следует подумать, не лучше ли посадить его под замок. Демократические убеждения - или, во всяком случае, заявления о демократических убеждениях - стали входным билетом для каждого, кто хочет войти в приличное общество. Как переменчив мир в своей благосклонности! Но не дает покоя вопрос: не лучше ли чувствует себя демократия, будучи критикуемой, при встречном ветре, чем когда все воспевают ее? Я склонен считать, что легче задушить демократию в объятиях, чем уничтожить ее критикой. К тому же, тут проявляется опасность, которая всегда подстерегает, когда система или учение становятся господствующими. Демократия не есть что-то устоявшееся раз и навсегда, это не универсальный ключ, который может кого-то впустить, а кого-то - нет. Это не "правильное учение", из которого можно было бы сделать входной билет в приличное общество. Неофиты всегда бывают особенно категоричны. Так и здесь. Но было бы самообманом считать, что таким путем можно построить демократию. Так что же такое демократия? Этот вопрос становится все более насущным. Скажу сразу: я не в состоянии дать короткий и четкий ответ на этот вопрос. Демократия - не однажды достигнутый результат, но задача, которая должна решаться снова и снова. Прежде всего, это не учение, которое можно преподавать и в которое можно быть обращенным. Это образ мыслей, образ жизни, который усваиваешь только тогда, когда живешь этим образом в своей личной жизни, в отношениях с семьей и соседями, с более широкими внешними кругами, в отношениях к землякам и, наконец, в отношении к другим народам - в этом последнем пункте мир еще не очень много видел демократии. Не может быть большего заблуждения, чем считать, что теперь, с победой демократических держав, демократия в безопасности. Речь идет о складе ума, который должен передаваться каждому новому поколению. Поэтому просветительская воспитательная работа с людьми есть нерв демократии... Сколько лет неустанной работы, сколько лет верной службы потребовалось, чтобы довести социальные условия до того - отнюдь не прекрасного - уровня, который достигнут сегодня! Приходится брести утомительным путем диалога и взаимных уступок. Никто, конечно, не будет отрицать, что политика оружия и активизма приводит к намного более внушительным и более быстрым результатам, чем парламентские методы. И поэтому очень многие соблазняются этой политикой. Они хотят, чтоб "что-то произошло", и, желательно, побыстрее. Демократия же значительно сложнее. Это поступь, которую надо освоить, а для этого надо много тренироваться. Нужно терпение, или лучше сказать: терпеливость. Но, к сожалению, это не те товары, которые котируются сейчас, и именно поэтому есть все основания быть бдительными.
Слово или меч Когда двое, трое или более - может быть, целый народ - должны принять решение о будущем или установить законы об их взаимоотношениях, можно быть более или менее уверенным, что возникнут разногласия. Люди и судить будут по-разному, и желания иметь различные. Однако, решение принимать надо, закон должен быть выработан. В общем и целом, есть только два пути в поисках выхода. Первый путь: можно драться за свою правоту, и это будет означать, что восторжествует воля более сильного. Второй путь: можно добиваться нужного результата путем убеждения. Это будет означать, что спорящие стороны, разговаривая, пытаются осветить проблему со всех сторон и что спорящие стороны - нельзя забывать об этом - действительно стремятся в ходе разговора достичь более правильного и глубокого понимания причины конфликта. Это - демократия. Разговор (диалог), взаимное понимание и уважение - вот сущность демократии. Она основывается на том, что люди встречаются и говорят, достигая в разговоре лучшего понимания проблемы. Исходя из этого, они уже в состоянии принять решение, которое устраивает не только отдельную личность или отдельный класс, но которое справедливо в целом. В большинстве политических вопросов, где действует не принцип "или - или", а "больше или меньше", это значило бы: достигается компромисс. Этот компромисс, как правило, достигается голосованием. Часто, к большому вреду для репутации демократии, само голосование рассматривают как нечто важное. Если какое-то дело принято голосованием, нет никакого сомнения в его правомочности. Однако, переоценивая голосование, логично прийти к выводу, который более всего способствовал бы дурной славе о демократии, - к выводу, что большинство всегда право. Для каждого, кто хоть немного задумается, это звучит чудовищно. Нет никакого сомнения, что большинство в предвоенной Германии отрицало бы право евреев на существование и лишило бы их этого права. Не всегда можно быть уверенным, что мы на правильном пути, раз мы заканчиваем голосованием... Почему же? По той простой причине, что дела тут решаются с помощью драки. Правда, дерутся только бюллетенями, но это не меняет дела. Сущность демократии определяется не голосованием, а диалогом, переговорами, обоюдным уважением и взаимопониманием. И выросшим отсюда пониманием интересов целого. …Власть и деньги заставляют уважать себя. Перед успехом люди не могут устоять. Поэтому-то очень и очень многие в 20-ые и 30-ые годы восхищались Муссолини и позднее Гитлером. Разве они не заставили поезда ходить по расписанию, не ликвидировали безработицу, не создали стабильность на рынках? Но совсем забыли спросить: они достигли этого жестокостью и принуждением или человеческими средствами? Итак, приходится мириться с тем, что имеется всего два способа улаживания наших взаимных отношений. Мы можем драться за это - и мы можем разговаривать об этом. Если хочешь быть демократом, то должен идти вторым путем. Но в таком случае уж действительно идти им. Не всегда можно идти ускоренным шагом - иногда подолгу топчешься на месте, даже бываешь отброшен назад. Но нельзя потерять терпение и решить, что в таком случае лучше пойти коротким путем. Слово или меч? Мечом можно выяснить, кто сильнейший, но никогда - кто прав. Отношения между людьми могут быть настолько запутаны, что приходится мириться с тем, что кто-то дерется. Таким образом разрешается еще и сегодня большинство международных конфликтов. Но внутри страны, между соотечественниками - должны же мы стремиться к праву и справедливости.
Нападение и защита В глазах строгих критиков демократии типичными приметами народовластия являются: дилетантизм, личное тщеславие и властолюбие, а также безответственная демагогия. И результаты, конечно, соответствующие. Что же можно ответить на эти нападки? Давайте начнем с согласия, что многое в этой критике - и в прошлой, и в настоящей - справедливо. Дело в том, что демократия не есть та или иная форма тысячелетнего царства или совершенного режима. Это нечто очень человеческое, и в ней - как и во всем человеческом - можно найти много недостатков. Но попробуйте присмотреться поближе к тем, кого авторитарный режим выдвигает в первые ряды. Это красивый и поучительный парад, будь то итальянские министры или немецкие гауляйтеры. Кажется, действительно, этот режим с вершины до основания держался на подлецах и трусах. Пусть достигнутое в демократических обществах далеко не совершенно, но ничего такого, что хотя бы отдаленно могло сравниться с гитлеровскими и муссолинивскими бандами, как мне известно, ни одна из этих презираемых демократий не произвела. А почему? - По той простой причине, что даже наиболее вырождающаяся демократия, вопреки всему, сохраняет открытую критику и свободную прессу. Пока слово и критика свободны, всегда определимы границы испорченности режима. Но как только свобода слова подавляется, эти границы размываются. …Не интеллектуалы, не "лучшие люди королевства" внесли решающий вклад в национальную и политическую жизнь страны. Эти силы выросли из народных организаций - народных движений, как их называют шведы. Здесь простонародье превращалось в народ. Здесь экономические и профессиональные интересы, культурное просвещение, часто и религиозные убеждения вступали в своеобразный союз, который рождал новых людей. Нельзя сказать, что эти новые люди были исключительно интеллигентными, добродетельными и идеальными руководителями. Но они умели хорошо работать. Они привыкли быть у земли, их ноги прочно вросли в нее. Поэтому иногда было, может быть, слишком мало полета в их мыслях; возможно, с этим связано то, что у нас было немного внешнеполитических деятелей сколько-нибудь приемлемого формата. Почему не признаться в недостатках, которые есть? Но наряду с этим у нас было много надежных и добросовестных политиков, которые выучились своему делу в низах - в организациях и в местном управлении, и которые имели доверие своих избирателей, потому что избиратели знали, как они поступают в малом и полагали, что они не изменятся, когда будут поставлены перед большими задачами и большей ответственностью. И очень редко случалось, что избиратели были обмануты. Осознания людьми своих прав и обязанностей и воспитания в них навыков самоуправления не достичь с одного раза. И вообще, нельзя достичь этого раз и навсегда. Это постоянная задача, одинаково важная для каждого нового поколения. Эта работа важнее происходящего в парламенте. И это воспитание осуществляется не только через многообразные школы: сначала начальную, затем многие более или менее добровольные школы для молодежи и университет, но так же эффективно это воспитание идет и в народных организациях и в общении, которое тут происходит. Не колеблясь, скажу даже так: эта народная деятельность - единственный действительно эффективный противовес развитию в населении нацистских настроений. Проблема народного образования - это по-настоящему важная проблема послевоенного времени. Во всяком случае, если мир должен быть демократическим! Молодежь лучше учится демократии, если сама живет в демократии - с правами и обязанностями. Поэтому так важно, чтобы в школе и в армии - больших общенародных институтах, каковыми они являются, - чтобы в них был по-настоящему демократический дух. Если демократия должна сохранить свою силу, значит, должна вестись постоянная и планомерная борьба против психологии человека толпы; нужно улучшать целеустремленное воспитание человечности и самостоятельности. Пропаганда год от года становится все большей опасностью для демократии. Современная техника вооружила ее такими средствами воздействия, о которых прежние поколения и не мечтали. Это началось с периодической печати и продолжилось современной технической службой новостей, где прежде всего радио играет почти зловещую роль. Почти такую же огромную роль играют теперь телевидение и кино. Эта великая сила позволяет использовать себя одинаково охотно как добру, так и злу. Тот, кто настроен более пессимистично, скажет, что пропаганда намного больше годится для последнего, чем для первого. И многое могло бы подтвердить, что пессимист прав. Но не будем впадать в брюзгливость и мрачность. Нельзя забывать, что технические завоевания, давшие пропаганде эти большие возможности в последнее время, могут также служить в народном просвещении и воспитании. Единственный путь борьбы с пропагандой - противопоставить ей истинное народное пробуждение, и такое пробуждение очень хорошо может воспользоваться средствами информации.
<...>
Свобода Свобода - одно из тех слов, о котором в последние 15-20 лет было больше всего споров. Против него с глубочайшим презрением выступили авторитарные движения: не в свободе, мол, мы нуждаемся, а в дисциплине. Свобода приводит ко всеобщему развалу. Только при подчинении себя народу и государству человек находит самого себя. Годы оккупации сполна показали нам, что значит потерять право свободно думать, верить, говорить. Что значит для народа быть свободным, быть господином в своем собственном доме. Но ведь это же факт, что с помощью принуждения и повиновения можно достичь чудовищно многого. Никто не может отрицать, что в авторитарных государствах в целом ряде отраслей были достигнуты поразительные результаты. Так почему же это оказалось не годным? Ответ совершенно прост: потому что тут речь идет о людях, а не о животных или машинах. Чем меньше живого в людях, тем менее они живы. Чем более они просто люди толпы, тем меньше будет разница между свободой и принуждением. В народе, который тупо погрузился в рабство, эта разница совсем не чувствуется. Тем не менее, разница существует, и там, где находятся люди, полные жизни, грубо применяемое насилие начинает чувствоваться как обжигающий удар плети. Для них свобода - намного большая ценность, чем жизнь. Этого-то человеческого развития, этой абсолютной любви к свободе и не хватало в Южной Европе и в Германии, и это сделало возможным авторитарное насилие. Я попробую осветить эту взаимосвязь на основе личного опыта. В первые годы войны мы в Датском объединении молодежи все еще получали приглашения от немцев. Речь шла то о конгрессе молодежи в Праге, то о лыжных соревнованиях в Гармише, то просто о небольших собраниях в Немецком институте. Мы, конечно, последовательно отклоняли все эти приглашения. Со временем, однако, мне стало казаться довольно бесплодным занятием отвечать просто "нет", и, когда я узнал, что эти приглашения составляются одним молодым историком, работающим в немецком посольстве, я воспользовался одним повторным приглашением, чтобы дать ответ в устном разговоре. Беседа началась с того, что он объяснил мне, что Германия войну выиграла (это было до вступления в войну России). Может быть, не удастся разбить Англию, сказал он, но на суше немцы, безусловно, хозяева, и свое господство они ни при каких обстоятельствах не захотят упустить. Я сразу же согласился с ним, что многое указывает на то, что он прав. Эта уступка явно удивила его. Ведь после победы немцев датчане будут вынуждены сотрудничать с ними. Нам надо начать сотрудничество сейчас и этим улучшить наши собственные перспективы в грядущей Европе. Я ответил на это, что если бы я был уверен, что Германия проиграет войну, я бы, право, не так боялся сотрудничества. Но именно потому, что есть большая вероятность, что Германия и нацизм станут победителями, для нас остается только один путь: говорить безусловное "нет". Дания не участвовала в вооруженной войне, о чем многие сожалели. Но для нас война по-настоящему началась только с того дня, когда немцы победили - война за народ, за умы, за будущее. В этой борьбе мы не сомневаемся, что мы все-таки победим, хоть она и будет продолжаться долго. Поставленный перед этим отказом, мой противник ответил, что в войне всегда доходит до крайностей. Он очень сожалел о тех жестокостях, которые проявляются и в Дании, но с этим сейчас ничего нельзя поделать. Но как только война пройдет, все изменится. Тогда мы увидим, чего немцы в действительности хотят, тогда наступит великий созидательный труд. И в сильных и захватывающих выражениях он описывал мне прелести "Новой Европы": как под немецким руководством будет расширяться сотрудничество, сообщество и братство. Когда он окончил это восторженное описание будущего, я сказал примерно так: "Можно с помощью солдат, пушек и танков завоевать страну, и можно с помощью пулеметов, Гестапо и концентрационных лагерей удерживать ее оккупированной. Но не думаете же Вы всерьез, что из этого может когда-нибудь вырасти сотрудничество. Из этого зерна вырастет только один урожай: ненависть. Германия уже сейчас от Сицилии до Нордкапа так ненавистна, как она не была ни в какой момент во время прошлой войны, и с каждым днем, пока длится оккупация, эта ненависть, с присущей стихии внутренней необходимостью, будет расти и расти". Беседа наша затянулась, и у меня было впечатление, правильность которого я, естественно, гарантировать не могу - что постепенно до него дошло что-то, чего он раньше никогда не понимал. Временами я чувствовал, что ему хотелось, чтобы он сидел на моем месте и говорил то, что говорил я. Во всяком случае, никогда не забуду слов, которыми он закончил беседу. Он произнес их почти беззвучно: "Но тогда это ведь полная трагедия". На что я мог только ответить, что мы поняли это давно. Я попытался воссоздать содержание этой беседы потому, что этот молодой, идеалистически настроенный историк стал для меня тем типом немца, который совсем ничего не понимает в свободе. Он вырос в период, когда немецкая политика опустилась до борьбы между вооруженными бандами. Однажды одна банда - к которой принадлежал он - оказалась сильнее. Теперь, казалось, они достигли мирового господства, во всяком случае, господства над всей Европой. И он был уверен в том, что эта блестящая траектория будет продолжена в будущее. В его воспитании никогда не было места понятию "свобода", наоборот, было тяжелое наследие либерально-социалистически-марксистского прошлого. Поэтому и путь Дании выглядел для него таким простым. И когда он вдруг в спокойной беседе с глазу на глаз услышал голос, говоривший в традиции свободы, характерной для датского народа, он был совершенно растерян: или сказанное мной было пустым красноречием и болтовней, или все то будущее, которое окрыляло его жизнь, оказывалось трагедией. Только для людей, полных жизни, свобода имеет смысл. Но уж для них она - и необходимое условие жизни. Грундтвиг и его сторонники понимали толк в этом. Поэтому они еще и по сей день сохранили почти комический страх перед вмешательством государства, прежде всего вмешательством в духовную жизнь, школу и просветительную работу…
<...>
Эпилог Что такое демократия? С этим вопросом мы отправились в путь. Добрались ли мы до ответа? Результатом была, может быть, скорее неуверенность, чем уверенность, и никакого готового определения не получено. Но моей целью не было дать обозримое и практическое знание справочного характера. Тот, кто этого пожелает, легко может найти сжатые и легкие в пользовании справки. Моей целью было описать демократию не как политическую систему, но как форму человеческой жизни - как проблему, которая касается каждого в его ежедневной жизни с другими людьми. После Руссо часто утверждалось, что зло в мире происходит не из-за людей, но из-за плохого общественного строя. Этот образ мыслей - в пределах своих границ - очевидно, правилен. Система важна. Поэтому мы постоянно работаем над тем, как найти правильную демократическую форму правления. Но даже если удастся осуществить и политическую, и экономическую демократизацию общества, это будет далеко не все, если мы не будем в состоянии демократизировать самих людей - формировать, образовывать и воспитывать их. Люди бесконечно важнее, чем системы и параграфы. Поэтому было недостаточно, говоря о том, что такое демократия, описать образцовое демократическое устройство, но было необходимо говорить обо всех менее осязаемых вещах - о свободе, праве и человечности. А это плоды, которые не вырастают сами по себе из политической или экономической системы. 1945, 1960 гг.
Перевод с датского Л.Вайль
|