Андрей Русаков. Эпоха великих открытий в школе 90-х годов. Фестиваль реки снов. Киевский педагогический клуб.

Клуб

Киевский педагогический клуб, едва ли не самый крупный, известный и уважаемый на пространствах бывшего Союза, не обладает никаким официальным статусом, собирается то стихийно, то в порядке разного рода личных инициатив — и никогда не собирался и не сможет собраться весь. В одной квартире ему никак не уместиться, да и кто из сотен связанных с ним людей всех возрастов и едва ли не всех профессий причислил бы себя к нему, а кто нет — определить невозможно. Вообще он довольно призрачен — хотя жизнь клуба насыщена многочисленными событиями и пронизывает все образовательные круги украинской столицы.

Зато средоточие его вполне определённо — как и его истоки. Киевский клуб обязан своим рождением двум педагогам 84-й школы, попеременно исполнявшим в ней должность организаторов внеклассной работы — учительнице английского Любови Васильевне Новохатской и филологу Вере Николаевне Зоц.

В 84-й совершалось то, что обычно происходило в семидесятые-восьмидесятые в тех везучих школах, где было вовремя привито коммунарство. Канонические сборы, коллективные творческие дела, походы и поездки, педагогика общей заботы... Были вещи и особенные: агитбригада — школьный театр — надолго ставший тем ядром творческого напряжения, вокруг которого вращались год за годом всё более широкие круги людей. Оформился турклуб, ревнивый конкурент коммунарских и агитбригадовских дел по части увлекательности. Но видимо в жизни 84-й происходило и нечто такое, что позволило ей выплеснутся далеко за школьные стены и стать тем ферментом, что завяжет между собой сотни людей в единую сеточку дружеских и деловых связей.

За Любовью Новохатской никаких особых дидактических изобретений не числилось — но авторы методик, гремевших по всему Союзу, вспоминают о ней как о человеке, открывшем для них недостижимое прежде понимание педагогики.

Видимо, в педагогике есть и такие открытия: которые нельзя описать как технические достижения, которые очевидно неповторимы, представить их можно разве что художественно — но они заставляют по-новому глядеть на мир.

«Ей глубоко присуща была потребность передать узнанное, прочувствованное — другим. На организуемых ею встречах она ввела правило — еженедельный «час открытий» — выяснение того, что каждый для себя за неделю открыл нового (открытия могут быть и житейскими, и книжными, и научными). У неё самой всё, буквально всё вызывало поток ассоциаций, новых наблюдений и стремление воплотить узнанное и прочувствованное в педагогической практике». Да и ценила Новохатская больше трудных подростков, чем благополучных, утверждая, что «из послушных детей ничего путного не вырастает».

Возможно, главное профессиональное кредо Любови Васильевны заключалось в привычке дарить людям людей. И других, и самих себя. Любовь Новохатская напишет незадолго до смерти: «Люди вы не можете и не должны жить по одиночке. Каждый из вас — это мир. Впускайте в свой мир других людей». А так скажет об этом её воспитанник Дима Васильев: «Помнится одна черта: Любовь Васильевна всегда стремилась увидеть в человеке хорошее и обязательно, то ли на общем сборе, то и в индивидуальной задушевной беседе обратить внимание человека на то хорошее что в нем есть.» Мне также посчастливилось попасть в её поле зрения и быть неоднажды вдохновляемым указанием на мои лучшие качества.» А так — Юлия Чихачева, будущий член правления московского корчаковского общества: «Я думаю, что обаяние Любови Васильевны шло от её страстного желания «подарить» кому-то интересных людей, которых она сама знала и любила, рассказать о всех замечательных и удивительных живущих рядом. Я помню, как она с ужасом и возмущением смотрела на меня: ты живешь в Москве и не знаешь Лену Хилтунен? Да ты с ума сошла!» Или: «Это ужасно, что ты до сих пор не знакома с Казанцевыми! Ты просто не можешь не побывать у них!» Жизнь расставила все по местам своим — с этими людьми меня свела Любовь Васильевна, но уже после своей смерти».

♦

Полтора десятилетия с 1972 года сам собой, но неуклонно рос круг школьников и выпускников 84-й, их друзей, случайных и преднамеренных знакомств в самых разных городах. Экспансия же началась вроде бы случайно. Вера Николаевна, преподававшая тогда и в институте на кафедре педмастерства, принесла своим студентам-историкам одну из статей матвеевской «Учительской газеты». Большинство слушателей было сильно задето услышанным и изъявило желание регулярно собираться где-нибудь для обсуждения подобных вещей. На следующий день и удалось договориться с Домом учителя, который с удовольствием предоставил место для семинара. Вера Николаевна попросила Новохатскую пригласить для разговора кого-нибудь из выпускников 84-й. Вместе с выпускниками заявилась и толпа агитбригадовцев. Так нечаянно вместо студенческого семинара появился на свет клуб «Сотрудничество», с минуты рождения объединивший людей всех возрастов — учителей, школьников, выпускников, студентов.

По большому счёту эпоха клуба «Сотрудничество» была эпохой матвеевской «Учительской». Через «Учительскую» связались с нараставшим эвриканским движением, включились в его сборы и семинары. Козырем киевлян оказались их школьники, у которых самыми уверенно поставленными способностями были умения и навыки по весёлой организации любого дела. (Через некоторое время воспитанники агитбригады освоились настолько, что самостоятельно проехали с концертами всю Америку от океана до океана). Знакомились через газету не только с обитателями дальних краев, но и со своими киевлянами. Так, по прочитанной статье, разыскали выдающегося киевского физика Анатолия Шапиро. А тот в свою очередь привел в клуб учителей самой престижной тогда в украинской столице 145 физико-математической школы. Деятельным партнером клуба «Сотрудничество» в эти годы стал Борис Жебровский — нынешний заведующий Киевским гороно — начинавший тогда искать пути новой образовательной политики. Сочетание общественной и управленческой поддержки сильно помогло многим инициативам — созданию Монтессори-школы, первого частного лицея, вальдорфского семинара, женской гимназии, отделения международного Корчаковского общества и многим другим. Почти во всех начинаниях — от самых самодеятельных до самых международных — участвовал кто-либо из клуба; в переливы русской и украинской речи вмешались гости из Германии, Голландии, Швейцарии... Но параллельно с приятными знакомствами закручивались учительские конференции на пароходах, летние школы, коммунарские сборы, театральные выступления...

Так дюжина очень серьёзных и разных педагогических культур, «скольких десятков дел и сотни кругов общения завязались на участниках клуба «Сотрудничество». Разумеется, никто не мог удерживать такую систему в голове. Разумеется, каждый взрослый, средневзрослый и вполне юный участник Киевского клуба включался в эти круги и дела по своему интересу. Тем и сильны сообщества, что способности, вкусы, знакомства, знания каждого превращаются в элементы общих возможностей. Каждое собственное «Я» постоянно слышит внутри себя разноголосье мнений своих сотоварищей; оно пропитано общей памятью чувств, общим творческое напряжение, пульсирующее по сообществу подобно кровообращению.

Порой здесь кажутся подходящими физические категории: мощность, характер энергии, векторы центробежных и центростремительных сил, амплитуды и частоты колебаний... Но чтобы сохранить общий ритм и пульс самых разных по темпераменту явлений и не дать перемешаться всем своеобразным культурам и направлениям в одну кашу, потребуется некий лейтмотив стиля, некая уже индивидуальная энергия, сплавляющая механически не складывающиеся элементы.

Такой силой сплава клуба «Сотрудничества» эпохи его апогея и была личная энергия Любови Новохатской. «Чего бы не касалась Люба, всё становилось красивым от её прикосновения», — вероятно, такая фраза является эмоциональным преувеличением друзей; но про многих ли рискнут сделать такие преувеличения? Или просветления мира своим присутствием — обычный эффект достижения человеком полноты призвания, когда личность его вдруг заиграет ослепительными магическими лучами?

Киев вообще город магический. Весь сотканный из вроде бы противоречащих друг другу напластований. Город ревнивый, всех в себя впускающий, завораживающий — и не желающий отпускать. С соборами, по утрам стоящими на облаках, с дымчатыми и призрачными силуэтами; с горами, провалами, взвозами и урочищами; с домами, имеющими два этажа с улицы и шесть этажей со двора — и облепленными изваяниями морских чудовищ; «Из города Киева, из логова змиева...», — пробурчит Гумилев, «Как по улицам Киева-Вия...» — будет вторить ему Мандельштам. Хотя на самом деле, конечно, Киев — самого мирного вида восточноевропейская столица, с почти постоянным солнечным светом, со вполне приземлёнными занятиями жителей — но здесь, как редко в каком другом месте, обнажаются порой некие пронзительные глубины, и второе, третье, десятое дно имеющихся в наличии вещей.

Мы всюду,
бредя взглядом женским,
Ища строку иль строя дом,
Живем над пламенем вселенским,
На тонкой корочке живём... —

передаст это довольно местное ощущение Наум Коржавин, тоже, как известно, киевский уроженец.

♦

...А в 92-му году клуб «Сотрудничество» прекратил свое существование. В Киеве этому предшествовало много событий — но стечение киевских причин невольно совпало с общим ходом вещей. Эпоха революционных движений завершалась. Многолюдные, наполненные разнородными идеями педагогические движения распадались, из них выделялись слаженные команды и начинали заниматься целенаправленной деятельностью. Пришло время серьёзнее делать свои дела — и куда меньше заботиться об общих. Целый ряд таких сообществ-команд образовался и в Киеве. Однако у киевского клуба, утратившего официальный статус и само название, начался новый этап биографии, длящийся до сегодняшнего дня — и по-своему не менее примечательный.

Клуб стал вольным и необязательным, вроде бы просто «кругом кругов знакомств». Дрезденские студенты, московское общество Корчака, учительские коллективы из Купянска и Днепропетровска, французские и швейцарские антропософы, директора сельских школ с Киевщины, преподаватели дюжины учебных заведений, выпускники 84-й лет за двадцать, былые участники агитбригады и турклубов и куча их друзей и детей — все эти интеллигентные орды в тех или иных сочетаниях то и дело сталкиваются друг с другом в просторной квартире Веры Николаевны на Печерске — единственной стабильно закрепленной в пространстве точке бытия клуба. Каким-то фантастическим образом эта квартира оказывается всегда прибрана и готова без малейшего ущерба уютности вместить всех приходящих. Заходя сюда, никогда не знаешь, кого встретишь — но всегда встреча оказывается кстати. Уникальные качества требуются, чтобы притягивать в сферу общего круговращения людей, уже определившихся в жизни и двигающихся в очень разных направлениях. Удивительное чувство меры в шутливости и серьёзности, лиричности и деловитости. Умение переключиться с одной темы на другую, с одного эмоционального ракурса на совершенно другой, вовремя и никого не обидев. И главное — чувство такта: и в смысле музыкальном, и в смысле тактичности, и в смысле стройного ритма ведения встреч и дел.

Выглядеть все это может совершенно легкомысленно. Вот художник Юра Вутянов, только что пропутешествовавший в Амстердам и обратно с пятью марками в кармане, разведёт руки: «Ну что вам рассказать про наших в Голландии...», переводчик со всех мировых языков Дима Васильев затянет очередную англо-украинскую песню, а главный дрезденский друг Аннагрет свалится как снег на голову, вручит какой-то совершенно непонятный подарок — и хор дружно перейдёт на немецкий. Гости могут взять гитару в руки, или придумывать планы путешествий, или устроить вполне деловой семинар с прибывшими иностранцами, или превратить его в праздник... В антрактах распланируют организацию ближайшего трёхдневного похода тремя школами, совместное с московскими корчаковцами устройство летнего лагеря для слепых детей в Крыму, план стажировок в Швейцарии, проекты издания газеты и организации детского сада и т.д. Всё это не просто в порядке вещей, но во всём этом на удивление обнаруживается именно порядок вещей.

Впрочем, Киевский клуб — всё-таки не квартира и не круг знакомых Веры Николаевны, а множество людей, занятых своими делами, но пронизанных неким общим неназойливым, но ощутимым напряжением. Каждый из них чувствует себя хранителем той или иной памяти, тех или иных традиций. Словно (опять пользуясь языком физики) состояние вещества перешло в состояние поля, а кинетическая энергия — в потенциальную. Впрочем, в разных узелках этого потенциального поле то и дело зарождаются и реализуются всевозможные проекты — а ядро клуба с особой тщательностью готовит мероприятия более ответственные, в частности ежегодные летние школы.

В этот раз летняя школа была лишь фрагментом придуманного Фестиваля. Одна киевская и две черниговских школы (и само собой разумеется, клубные старожилы) устроили его в августе под Черниговом на лесной реке с названием Снов. Как уверяют, самой чистой реке Украины.