Владимир Круглов. Застывшее время. Документальная повесть
Директор
Мне приходится веселить детей, чтобы была оценка лагеря. Если оценка есть — это 70% моя.
Б. П. Жидков
Со смешанным чувством я берусь за перо. Достоверно обрисовать ту многогранную фигуру коей являлся директор этого замечательного лагеря Борис Петрович довольно непросто. Я много уже упоминал в предыдущих писаниях об этой харизматической личности, и вот настало время попытаться очертить его полностью.
Из разговоров с наиболее вменяемыми и адекватными сотрудниками лагеря (таких, прямо скажем, было немного) мы узнали, что руководит директор лагерем и школой не так давно, всего третий год. До него на посту директора работали разные люди, но преклонный возраст и болезни делали свое дело и предшественники нашего героя уже покинули этот мир.
До этого директор работал где-то очень далеко — то ли в Петропавловске-Камчатском то ли во Владивостоке. В общем далеко. Да, к тому же он бывший военный. Эта информация окончательно расставила все на свои места.
В первый раз директора мы увидели на инструктиве, и он честно сообщил нам, что он «вспыльчивый человек». Чуть позже я убедился, что он лукавил или недостаточно точно себя оценивал (скорее второе). Он был не вспыльчив. Он был просто неадекватен.
Первую неделю второй смены, в течение которой я имел счастье общаться с Борисом Петровичем, я наблюдал и делал выводы. Потом я понял, что иначе кроме как к произведению искусства к нему относиться нельзя и настойчиво пропагандировал такое же отношение среди вожатых. В самом деле — как реагировать на противоречивые указания, которые физически невозможно выполнить, да еще учитывая, что они даются в виде пятнадцатиминутного крика.
Особо впечатлительных девушек-вожатых по очереди успокаивали мы с Катей, за некоторых мне было просто обидно, но я понимал, что вряд ли с этим можно что-то поделать. Именно это я и пытался объяснить вожатым.
Отстраненно наблюдать за директором было довольно забавно. Он, видимо, постоянно чувствовал на себе мой любующийся взгляд и от этого чувствовал себя неуютно. А я, честное слово, получал удовольствие. Потому что такие эмоции, такой пафос доводится встречать не часто. В моменты, когда директор был в ударе, (а это, как правило, было на линейках и планерках) он был совершенен и органичен — как хорошее произведение искусства. Было в нем что-то одновременно от классических драматических душегубов типа Квазимодо или Мефистофеля и величайших злодеев типа Адольфа Гитлера и Муссолини.
К сожалению, этой потрясающей способностью кричать в течение от пятнадцати минут до получаса и исчерпывались организаторские возможности Бориса Петровича. Большинство совершенных им педагогических и организаторских действ заставлял меня с каждым разом все больше и больше сомневаться в его хоть каких-то педагогических способностях.
Например, уже в третьей смене, ближе к концу первый отряд выгнал воспитательницу. Взял и выгнал. Не понравилась она им. Много воспитывала, надоедала, стояла над душой. Нормальная такая себе ситуация.
Так вот, разбираясь в этой ситуации, директор предпринял следующие педагогические меры. Воспитательница была отправлена работать на кухню посудомойкой. Мотив — не справилась со своей работой. Вместо нее попытались назначить другую воспитательницу, но все сотрудники как один отказались (дураков нет). Тогда было найдено поистине гениальное решение. Директор пришел в отряд, долго увещевал самых злостных нарушителей дисциплины, а в конце назначил воспитателем девочку из их числа. Видимо с той целью, чтобы она осознала все тяготы суровой воспитательской работы.
Я себе это так рельефно представляю: девочка моментально преисполняется ответственности и начинает активно строить своих товарищей по отряду, запрещая им курить, ругаться матом и вообще пропагандируя любовь к ближнему. Ее товарищи ее игнорируют, и тогда она в слезах падает в ноги директору и сквозь рыдания рассказывает ему, что она все осознала и больше так никогда не будет.
Дальше все развивалось, как и должно было развиваться. Девочка радостно нацепила бейджик воспитателя и гордо его носила. На этом ее функции и закончились. Единственное что в ней изменилось — наглости стало больше.
Разных таких ситуаций было очень много, некоторые из них я уже приводил (про кражи, например), некоторые может еще вспомню, когда придутся к слову.
Главным воспитательным инструментом лагеря директор считал кружки. Кружки в его представлении были панацеей от всех бед, самым святым и главным в лагере. Отвлечь ребенка от кружка было нельзя ни в коем случае. Если ребенок скучал или хотел домой, предписывалось срочно вести его в кружок.
Так вот, возвращаясь к монологам, повторюсь, что кроме как хорошее драматическое искусство воспринимать их было просто нельзя. Иначе психика очень быстро приходила в совершенно невменяемое состояние. Мне было искренне жаль воспитателей этого лагеря (всех — и адекватных и не очень), которые там работали. Однажды, одна из наиболее приятных и все понимающих женщин, с которой мы разговорились, и я ей рассказал про наш лагерь актива, просто-напросто разрыдалась. Я немного растерялся, потом она понемногу успокоилась и рассказала мне, что у них нет больше никакой возможности получать хоть какие-то деньги кроме как работать в этом несчастном лагере. В отличие от всех иных учреждений в лагере были московские зарплаты, да еще и некоторые надбавки. Отличались они от местных, областных, в десятки раз. А цены-то были все московские. Москва была всего в тридцати километрах. Рядом вовсю строились коттеджные поселки и танхаусы.
Все это создавало условия для поистине рабовладельческого строя. Действительно — можно делать с людьми все что угодно, им все равно больше некуда идти и негде работать. А детей и семью кормить надо.
Еще немного про крики. Как я уже говорил, когда я впервые столкнулся с этим театром одного актера на линейке я понял, что такое надо сохранить для истории. По счастливой случайности в третьей смене у меня оказался с собой диктофон и мы смогли запечатлеть для будущих поколений это непередаваемое действо. Здесь я хотел бы привести некоторые отрывки из этой аудиозаписи. К сожалению, диктофон приходилось включать незаметно, поэтому некоторые участки записи разобрать не удалось, но это, в целом, не снижает общего впечатления от ее содержания. Хотя, конечно, с эмоциональным выступлением директора сухие строчки никакого сравнения не выдерживают. Итак...
Директор: Равняйсь! Смирно! Доброе утро!
Дети (хором): Доброе утро!
Директор: Шестое августа, среда. Слово предоставляю...
Группа детей пресс-центра: Всем-всем доброе утро! Вы настроились на волну радиостанции "Солнышко". А теперь немножко о нашем новом (неразборчиво) Вчера состоялся конкурс "Мисс Солнышко" (неразборчиво)
Директор: Спасибо! (неразборчиво)
В этот момент несколько опоздавших на линейку детей входят в зал (на улице был дождь и линейка была в спортзале)
Директор: Подойдите пожалуйста (неразборчиво) Сюда ко мне подойдите. Быстрее. Один и другой. Оба ко мне. Здесь садитесь. Садитесь пожалуйста. Два свободных места. Два стула найдите! Принесите скорей. Поставьте пожалуйста. Вот здесь вот поставьте. Сели! Равняйсь! Смирно! Пока я буду говорить — полная тишина. Значит... (неразборчиво) Все наши слова тонут в вашем (навозе? — неразборчиво) Такой бессознательности, бессовестности, свинстве... Даже на линейке позволяют! Идет линейка, позволяют себе идти вот — жуя жвачку, становиться в строй, уже пресс-центр выступает, уже доброе утро сказано, а идет 2-й и 3-й отряд на построение. (неразборчиво) ...в палатах в спальнях 1-го отряда (неразборчиво) (Поляков?) и еще один, полное ничтожество тип, который исключен из лагеря, сейчас мы его (отправим?). Вот картина, представляем, представляйте пожалуйста, закончилась зарядка, поднимаюсь наверх, в некоторых комнатах идет работа, дежурные там работают. Захожу в их комнату. Все втроем лежат в постели. Все абсолютно, в одежде, в комнате в спальне — ступить негде. Ступить негде! Тумбочки в мусоре, в орехах, в шелухе, в фантиках, в пакетах. Такое впечатление, что бомжи на свалку устроились на ночлег.
В это время мимо директора, не особо скрываясь, проходит опоздавший на линейку молодой человек и пытается встать в строй.
Директор: Скажи пожалуйста, это что сейчас было за (явление? — неразборчиво)? Я обращался к вам с просьбой не портить последние дни, впечатление, оставить хорошее впечатление, закончить все (неразборчиво) Я заказываю сейчас мягкие игрушки, солнышки, там, сердечки. Я как дурак, вот полный дурак, чувствую себя таким придурком! Да большинство из вас хамы!!! Свиньи!!! Ну что думаете, кто-то из вас сделал выводы? Ничего подобного. Вчера вечером. Идет 8-й, малыши идут, поднимаются наверх, они в свою сухую постель лечь не могут! У них залиты подушки шампунем, водой, там, не знаю чем еще. Что это такое, объясните мне? Что за мозги у вас?!!! Что за сознание? Что за совесть у вас?!! Вы во что превратили школу?!! Вы во что себя превращаете? Во что себя превращаете?! Линейка идет — стоят не могут. Выстоять линейку — 10, 15, 20 минут (неразборчиво), прислоняются к каким то там стенам. Садятся. Что вообще происходит, а? Что вот это такое за (чувиха? Чмыриха — неразборчиво)? Что это за (чмыриха? — неразборчиво)? (кричит из всех сил, неразборчиво) Как это можно?! Как мне это осознать?!! (кричит изо всех сил, неразборчиво...) (тапки? — неразборчиво) вонючие сюда, чтобы я понюхал! Что происходит с вами??! Что с вами происходит?! В столовой (неразборчиво) выкрутили! Зачем выкрутили?! (неразборчиво) вкрутить? Зачем?! Для чего? Для чего ты превращаешься в свинью?! Вы не можете объяснить мне что? Болезни? Усталость? Немощность? Что заставляет вас не идти на зарядку? Плюхнуться в постелях в грязи, в окурках, не знаю, в соплях. Что? Что нужно, как нужно сказать, как нужно встряхнуть ваши мозги? Почему вы закончить не можете нормально свое впечатление. Почему вы злоупотребляете тем, что я из года в год ни разу не сказал в департаменте, хотя там требуют фамилии, которым не надо давать путевки. (неразборчиво) выкину вас нафиг. (неразборчиво) все вновь едете, всех вновь вас ждем. И что мы имеем? Мы имели этого человека, который приехал некурящим, а теперь курящий. Который бегал аккуратно более-менее — превратился в свинью. Он позволил себе и позволяет себе вести себя так, как его здесь научил кто-то. Или он сам (таким был?) научить этому невозможно.
Зовет кого-то из детей.
Директор: Иди сюда становись. Что делается в его (комнате?), в постели, в его тумбочке, если б вы видели. Если бы вы себе представили. Вот то, что я сейчас видел сегодня утром. Я поднимаюсь (очень редко наверх?), я (неразбочиво), потому что не хватит у меня сил сдержать (себя от эмоции?). Я человек очень эмоционально... вы видите. И если бы я (неразборчиво) по нескольку раз поднимался — уже бы ни один воспитатель не работал в лагере. Я выгнал бы воспитателей. И надо выгонять. Но сегодняшний воспитатель не виновен. Потому что это все объясняет последствия последних дней. И половину из вас наверное не знаю кого куда бы пнул и как бы отослал. Вот поэтому я не понимаю изо дня в день. А как (неразборчиво) что вчера делалось, когда забежали наверх, какие там крики раздавались (неразборчиво), собрать ребят которые слышали. Какая там была беготня. Слоны неслись по второму этажу!! А крик раздавался, как будто я не знаю, в (неразборчиво) кого-то убивают! Вот так мы заканчиваем смену. Вот так мы заканчиваем 3-ю оздоровительную программу. Сказать доброго сил не хватает, понимаете? Говорить надо на какой-то хорошей, положительной волне. Но после увиденного, честное слово, разговаривать с вами не хочу.
Передает микрофон заму и уходит.
Этот текст является абсолютно достоверной и дословной копией того, что директором было провозглашено на линейке. Конечно, мы не смогли передать ту экспрессию и тот накал эмоций, который сопровождал этот монолог — а децибел в этом монологе было очень много.
Унижений и хамства там было предостаточно. Директор мог позволить себе при всех на планерке делать бестактные замечания пожилым женщинам, кричать на них. Остальные делали вид, что это нормально. Больше не хочу об этом писать — противно.
Что касается детей, то директор их любил. В один из последних наших разговоров он совершенно искренне заявил мне, что все дети в этом лагере прекрасные, замечательные и удивительные, а все проблемы лагеря (кражи, мусор, хамство воспитателям и все остальное) объясняются лишь непрофессионализмом педагогического состава.
К слову о профессионализме. Одним из главных критериев качества смены для директора была тишина в столовой. Он вставал над обедающими детьми с мегафоном и громко увещевал их, делая замечания то одному то другому отряду.
Волей-неволей все время пребывания в этом лагере мне вспоминался замечательный фильм режиссера Элема Климова «Добро пожаловать или посторонним вход воспрещен». Помните — товарищ Дынин дирижировал в столовой — «Когда я ем я глух и нем...»
И еще куча моментов прямо-таки заставляла думать, что этот фильм специально использовался в этом лагере как методическое пособие. Родительский день, например (до него мы еще дойдем).
Я ловил себя на мысли, что ничегошеньки не изменилось. Только в фильме все это было гипертрофировано специально, с целью подчеркнуть абсурдность происходящего, а здесь это было на полном серьезе, как в какой-то невероятной фантасмагории, театре абсурда, как будто время в этом лагере остановилось, и те далекие семидесятые годы до сих пор длятся — только техники стало побольше. А так...
Помните в фильме — «Я инструментальный квартет освободил от сна...». Глядя на кружок «Юный барабанщик» во главе с тремя ребятами-трубачами я только эту фразу и вспоминал.
А директор в своих ежедневных криках на линейке: «В моем детстве не было таких лагерей! Мы жили в палатках! А вы? Свиньи, хамы, скоты...» Так и всплывает опять товарищ Дынин: «Когда я был маленьким, у меня тоже была бабушка...»
Если бы мне кто-то рассказывал эту историю, я, честное слово, счел бы его выдумщиком. Но иногда бывает так, что жизнь оказывается почище самой фантастической выдумки.
Так было и здесь. Будто и не прошло сорока лет с момента выхода этого фильма. Везде все поменялось, а здесь нет. Будто застыло время...
Не удержусь и расскажу еще одну забавную историю.
В один прекрасный момент по ряду причин было решено отменить дискотеки. Эта мера, как я уже рассказывал вам, использовалась в лагере как наиболее серьезная угроза, несмотря на то, что на нее все плевали с шестнадцатого этажа. Но для видимости делали вид, что все боятся и напрягаются.
Так вот дискотеку директор отменил. Возник вопрос — чем занять вечером ребят? И директора созрела прекрасная мысль, которую он не замедлил огласить на планерке — решено было показать приключенческий патриотический фильм «Неуловимые мстители». Как известно этот фильм состоит из нескольких частей, каждая из которых еще и не из одной серии. Директор справедливо счел, что до конца смены хватит. На фильм были возложены огромные надежды по нравственному воспитанию детей.
«Это замечательный фильм, не чета современным, — вещал на планерке директор, — мы должны показывать ребятам наше, российское кино, которое поможет воспитать в них чувство патриотизма, любви к Родине...»
Это продолжалось довольно долго.
Днем, уполномоченная директором Татьяна Александровна, поехала в Солнечногорск и приобрела двд-диск с этим нетленным шедевром советской кинематографии. Видимо в силу отсутствия некоторого опыта в сфере современных информационных технологий она не знала о некоторых различиях между фильмами на двд дисках и купила сразу все фильмы на одном диске.
Качество там было 320 на 240 точек. Для несведущих — примерно такое разрешение у экранов современных мобильных телефонов. При демонстрации на большом экране лица напоминали мозаику из цветных кубиков.
Со звуком тоже было далеко не все ладно, поэтому заботливые создатели двд-версии вшили в картинку титры. Намертво.
Ровно на пятой минуте фильм заклинило, и двд-проигрыватель отказался показывать этот чудо-диск. Все усилия специально привлеченных взрослых ни к чему не привели.
А дети уже сидят в зале, и следовательно им надо что-то показывать. После очередной попытки, когда стало окончательно ясно, что «Неуловимых» мы уже не посмотрим, пришлось срочно искать хоть что-нибудь, и этим чем-нибудь оказался диск с выпусками мультфильма «Том и джерри». Качество такое же — 320 на 240. Этот диск хотя бы работал.
Я порадовался за нравственное воспитание и чувство патриотизма и пошел за компьютер — составлять распорядок очередного дня...
