Иногда, чтобы разобраться в частном, нужно увидеть общее - целостный образ: или проследить историю возникновения (расцвета, умирания) того явления, которое пытаешься понять; или уловить нечто главное, важное, стержень проблемы, попробовать отыскать корни проблемы; или выслушать того, кто стал неоспоримым авторитетом по данному вопросу. А порой наоборот - нужно ухватиться за деталь, артефакт, набор парадоксальных суждений, чтобы определить свое собственное отношение.

13 июля 1989 года во Всероссийском лагере "Орленок" состоялась встреча комсомольцев с известным педагогом-публицистом Симоном Львовичем Соловейчиком. Тогда Соловейчик, отвечая на один из вопросов, сказал, что на то, чтобы школа изменилась, потребуется 75 лет. Прошло больше 14 лет. Хватит ли оставшихся 60, чтобы воплотить те идеалы, о которых шла тогда речь?

Симон Львович Соловейчик

Москва

"...Чтобы изменить школу потребуется 75 лет"

По дороге на эстрадную площадку, где проходила встреча, Соловейчик сказал, что появление технических средств, таких, например, как микрофон, в корне изменяет возможности педагогов по формированию личности, способной не боясь высказать свое мнение. "Я работал вожатым в лагере, - сказал он, - где отдыхало 500 человек школьников, и там я не мог дать какой-нибудь девочке выступить перед этой аудиторией, т.к. её просто никто бы не услышал, и потребовалось бы много времени, чтобы наводить порядок, устанавливать дисциплину перед выступлением. С появлением микрофона у ребят появилась и смелость, связанная с уверенностью, что они будут услышаны в большой аудитории, получилась возможность формировать ораторов...".

Вопрос - Являются ли длительными процессы изменения в работе школы?

Ответ - Я знал мальчика, который терпеть не мог отвечать на прямые вопросы. Когда его спрашивали, как его зовут, он на некоторое время уходил в другую комнату, возвращался и говорил: "Федя". Школа на все отвечает с опозданием. Как правило, на 15-20 лет. Но отвечает. Для тех изменений, которые должны произойти в школе, потребуется лет 75.

В. - Значит, это произойдет после меня? Тогда может возникнуть вопрос - зачем мне это менять?

О. - Знаете, однажды английский лорд созвал раут. Он захотел, чтобы гости отдыхали в тени рощи, которую он видел у соседа, но мажордом сказал, что для выращивания такой рощи требуется несколько десятков лет. "Так что же вы стоите, - сказал лорд, - идите и принимайтесь за дело."

Если найдется хотя бы один учитель, который поможет ребятам изменить школу, дело пойдет легче.

...Если ты встретил серьезное чужое педагогическое открытие, то важно понять его и воплотить в жизнь во всех тонкостях, которые в нем были. Помню случай: в рижской школе я услышал из-за двери класса голос Шаталова, который тогда в Риге не мог находиться. Оказалось, что местный учитель настолько глубоко погрузился в методику Шаталова, что даже стал говорить его интонацией. Для того чтобы глубоко изучить чужую идею, чужую методику необходимо глубокое погружение в течение 5 лет.

В восьмом классе у меня был приятель, который сказал, что напишет девочке любовное письмо с цитатой из Петрарки, я был потрясен, потому что не знал, кто такой Петрарка. Я тогда увлекался радиотехникой, но забросил её и стал серьезно заниматься литературой.

Встреча с другой точкой зрения - обновляет человека.

В. - А как быть со следованием Западу?

О. - Нам больше следует пользоваться знанием об отрицательном западном обществе, знать то, от чего они отказываются на Западе, мы же копируем все подряд, и даже то, от чего уже на Западе отказываются. Шведы, например, увидели, что специализированные школы, ведут к расслоению общества. В одном классе должны сидеть и сын академика, и сын дворника, а в специализированных школах должно обучаться, и обучается сейчас в Швеции 1% учащихся. Но сегодня в Швеции вновь начали специализировать школы, мы должны учитывать итоги этого большого эксперимента, который идет по всему миру.

В. - А каков эффект педагогического воспитания в вашей собственной семье?

О. - Семейная педагогика принципиально другая, нежели школьная. Школьная педагогика не действует в семье совсем. Здесь важно понять принцип общения людей, знать то, что происходит с людьми, когда они вдвоем.

В. - Каков же выход?

О. - Выход в изучении и понимании педагогических процессов.

Я с четырехлетним мальчиком, который слишком рано проснулся, утром сижу на кухне и тихо разговариваю, читаю ему любимую сказку про репку. И вдруг замечаю, что он что-то делает со своими руками, как-то прилаживается. Оказывается, он не слушает меня, потому что старается также, как и я сидеть, облокотившись на локоть, и как взрослый. А я-то думал, что, читая сказку, учу его добру и пр. Как видим, идет второй процесс обучения, и важно понять, не чему я учу, а то, что при этом на самом деле происходит.

Еще пример. Я дома у товарища разговариваю, вбегает его внук, и кричит: "Дедушка, смотри, чего я нарисовал". Тот строго говорит: "Разве можно прерывать беседующих!" Я потом приятеля отчитал, и сказал, что он научил своего внука не перебивать беседующих, а совсем другому: взрослых перебивать нельзя, а маленьких можно. Научил грубости, и "это скажется, - говорил я - на вашем правнуке".

…Дети рождаются более-менее порядочными людьми. Природа вложила в человека страсть к воспитанию, которая не обуздывается ни законом, ни моралью. "Всякое замечание говорит о невоспитанности человека, делающего это замечание".

В. - Говорите, не надо делать замечаний, а хамы?

О. - Вопрос правильный, а ход мыслей неправильный. Если человек ведет себя опасно, его надо останавливать, но дело в том, как остановить. В московском метро люди преображались: не сорили, не кричали.

В. - Говорите не воспитывать. Но зачем тогда нужны воспитатели?

О. - Я сейчас пишу о воспитании "без воспитания". Речь идет не о наборе мер. Например, погибший отец во время войны продолжал воспитывать сына. Что главное в воспитании? Организовать безопасную жизнь для детей и делать так, чтобы им было свободно жить.

В. - Говорят, атмосфера воспитывает, но как сочетать свое "Я" и группу?

О. - У человека есть врожденное стремление, потребность в безопасности, которая расщепляется на "безопасность Я" (когда я могу себя отстоять), и "безопасность МЫ" (когда мы сплачиваемся перед лицом природы и др.). В разных людях преобладает разное. Если бы существовало только "безопасность Я", то человек стал бы эгоистом. Если б была только "безопасность МЫ", преобладала бы она, то люди стали бы муравьями. Важно соотносить потребность быть одному и быть в коллективе. Их столкновение и рождает нравственность.

В. - Откуда появились нравственные нормы?

О. - Есть только одна нравственная норма: "Добивайся своей цели только за свой счет". Все остальные нормы нравственности - это лишь модификация первой.

В.- Может ли религия воспитать человека?

О. - Нравственная сила религии очень велика, только надо понять, что в религии заложено "Будь!". Христианская религия существует две тысячи лет, но человек ведь лучше не стал. Сама по себе религия не может существенно улучшить человека.

В. - Как вы воспитываете своих детей?

О. - Никак. Ни одного замечания не делаю никогда. Однажды прихожу домой, а пол усыпан книгами, которые лежат корешками вверх. Я эти книги даже в руки никому не даю! А тут... Но замечания не сделал. Вставил клинышки в дверцы книжных шкафов. Их уже нельзя было открыть.

Пусть мальчик делает, что хочет. Пусть девочка делает, что хочет.

В. - Что значит - воспитанный человек? И как вы относитесь к толстовской идее?

О. - Слово "толстовская" даже слово "буржуазный" - не ругательство. Я не противоречу идее Толстого о передаче духовности детям.

...Януш Корчак говорил, что ни один воспитатель не вырастит 100 прекрасных людей из ста детей. Главное быть педагогом справедливым.

В. - Как вы относитесь к происходящему в комсомоле, и как вы относитесь к религиозным в комсомоле?

О. - Самое мерзкое русское слово - это "перевоспитание". Означает это, что надо разрушить что-то, что есть в человеке, а это невозможно.

Религия - вопрос совести человека. Это его собственное личное дело, и представление о том, что религия отбивает человека от деятельности, не всегда верное.

В. - Не лучше ли, когда педагог является членом коллектива класса?

О. - У меня был любимый учитель математики Сергей Николаевич Успенский, проработавший в школе 57 лет. Он был заика, гундосый и не любил детей, он говорил, что они ему мешают заниматься математикой на уроке. Он что-то бубнил, и на первом его уроке мы покатывались со смеху. А с 4-5 урока, когда мы вникли в то, что он пишет на доске, - а это была чистая ясная и точная математика! - то мы его полюбили и не отходили от него на выпускном вечере. Но вот быть классным руководителем он был неспособен, это точно. Главное для учителя быть человеком.

В. - Может ли жизнь воспитывать?

О. - Это греховный воспитатель. Она совсем несправедлива к людям.

В. - Не кажется ли вам, что, проповедуя людям свою теорию, вы пытаетесь их научить жить?

О. - Я не учу жить, а пытаюсь научить воспитывать.