Сфера управленческих идей и решений - вроде бы не основная для подростковой темы, скорее выглядящая этакой дополнительной пристройкой или (если угодно) НАДСТРОЙКОЙ к ней.

Сегодня мы хотим обратиться к страницам небольшой книги, написанной в 1945 году и относительно недавно переведенной на русский язык. Автор ее датчанин, участник Сопротивления, историк церкви и знаменитый деятель движения народных школ. Он обсуждает демократию как фундаментальный выбор между двумя логиками человеческих отношений. И то, что этот выбор всегда хрупок. И то, что демократия создается не политикой, а педагогикой. Не победами над идейным врагом, а терпеливым участием и умением слышать и понимать другого.

12 лет назад подобного опыта в России оказалось слишком мало. Сможет ли за следующие 12 лет что-то значительно перемениться?

Что такое демократия

(фрагмент из книги)

Халь КОК

(умер в 1965 г.),
известный датский проповедник, профессор истории церкви в Копенгагенском университете

12 лет назад в Советском Союзе произошли события, радостно окрещенные тогда "победой демократии". Потом это сочетание много раз будет упоминаться иронично, глумливо и именно так - в кавычках. Однако, изобилие всевозможных последствий августа 1991 года не отменяет факта, что эти события были в том числе и победой людей, надеявшихся на демократию в своей стране. Сам политический строй, установившийся в итоге в большинстве бывших советских республик, демократическим можно назвать лишь в насмешку. Сплав демагогических деклараций с государственным цинизмом и презрением к человеческому достоинству, запугивание и манипуляции как главные инструменты борьбы за власть, переплетение атрибутики западной респектабельности с самыми трогательными символами и механизмами, извлеченными аж из сталинской эпохи - все эти политические результаты делают вполне понятным, что множество людей не может слышать о "демократии" без раздражения или возмущения. Впрочем, и те, кто благополучно адаптировался к новым обстоятельствам жизни, кто не захочет менять их на прежние, редко чем-нибудь обязаны достоинствам демократии. Люди адаптировались к "демократизации" так же, как к коллективизации или хрущевским причудам; так же, как к любым предшествовавшим переменам режима. Да и "демократов" в политике вроде бы не осталось. Как-то все благополучно стали государственниками, почвенниками и хозяйственниками; разве что волевых либералов даже приумножилось. Демократия, наконец, осталась не у дел. Наверное, теперь можно начинать о ней разговаривать. Разумеется, не как о политической системе, которой не предвидится - но как о том, что может составлять существеннейшую часть нашей собственной жизни, наших собственных взаимоотношений, нашего не глобального, а личного будущего. Одним из оправданий этого разговора может быть то, что сотни школ и тысячи учителей за эти двенадцать лет приобрели уникальный опыт демократических отношений. В педагогическом мире их меньшинство - но меньшинство уже немалое. Их отношение к слову "демократия" несколько иное, чем у большинства соотечественников. Не потому что они просвещенней; просто у них оно связано не только с дешевым предвыборным плутовством, но с тем, как складывался их собственный образ жизни.

Халь Кок умер в 1963 году.

X. Энгберг-Педерсен

Введение

В 30-ые годы со все нарастающей силой звучало утверждение, что несомненно одно: западноевропейская демократия как политическая система отыграла свою роль, ее песенка спета. Утверждения в таком тоне исходили не только из самих диктаторских государств. Столь же громко подобные утверждения неслись и из полудемократических или вполне демократических стран. У нас в Дании тоже заявлялось: старая демократия безвозвратно отошла. Когда вспоминаешь об этом, кажется несколько забавным, что теперь каждый порядочный человек - и каждый непорядочный тоже - присягает демократии и любит уверять нас в том, что тот, кто не является хорошим демократом, есть политический гангстер, относительно которого следует подумать, не лучше ли посадить его под замок. Демократические убеждения - или, во всяком случае, заявления о демократических убеждениях - стали входным билетом для каждого, кто хочет войти в приличное общество. Как переменчив мир в своей благосклонности!

Но не дает покоя вопрос: не лучше ли чувствует себя демократия, будучи критикуемой, при встречном ветре, чем когда все воспевают ее? Я склонен считать, что легче задушить демократию в объятиях, чем уничтожить ее критикой. К тому же, тут проявляется опасность, которая всегда подстерегает, когда система или учение становятся господствующими.

Демократия не есть что-то устоявшееся раз и навсегда, это не универсальный ключ, который может кого-то впустить, а кого-то - нет. Это не "правильное учение", из которого можно было бы сделать входной билет в приличное общество. Неофиты всегда бывают особенно категоричны. Так и здесь. Но было бы самообманом считать, что таким путем можно построить демократию.

Так что же такое демократия? Этот вопрос становится все более насущным. Скажу сразу: я не в состоянии дать короткий и четкий ответ на этот вопрос. Демократия - не однажды достигнутый результат, но задача, которая должна решаться снова и снова. Прежде всего, это не учение, которое можно преподавать и в которое можно быть обращенным. Это образ мыслей, образ жизни, который усваиваешь только тогда, когда живешь этим образом в своей личной жизни, в отношениях с семьей и соседями, с более широкими внешними кругами, в отношениях к землякам и, наконец, в отношении к другим народам - в этом последнем пункте мир еще не очень много видел демократии.

Не может быть большего заблуждения, чем считать, что теперь, с победой демократических держав, демократия в безопасности. Речь идет о складе ума, который должен передаваться каждому новому поколению. Поэтому просветительская воспитательная работа с людьми есть нерв демократии...

Сколько лет неустанной работы, сколько лет верной службы потребовалось, чтобы довести социальные условия до того - отнюдь не прекрасного - уровня, который достигнут сегодня! Приходится брести утомительным путем диалога и взаимных уступок. Никто, конечно, не будет отрицать, что политика оружия и активизма приводит к намного более внушительным и более быстрым результатам, чем парламентские методы. И поэтому очень многие соблазняются этой политикой. Они хотят, чтоб "что-то произошло", и, желательно, побыстрее. Демократия же значительно сложнее. Это поступь, которую надо освоить, а для этого надо много тренироваться. Нужно терпение, или лучше сказать: терпеливость. Но, к сожалению, это не те товары, которые котируются сейчас, и именно поэтому есть все основания быть бдительными.

Слово или меч

Когда двое, трое или более - может быть, целый народ - должны принять решение о будущем или установить законы об их взаимоотношениях, можно быть более или менее уверенным, что возникнут разногласия. Люди и судить будут по-разному, и желания иметь различные. Однако, решение принимать надо, закон должен быть выработан. В общем и целом, есть только два пути в поисках выхода. Первый путь: можно драться за свою правоту, и это будет означать, что восторжествует воля более сильного. Второй путь: можно добиваться нужного результата путем убеждения. Это будет означать, что спорящие стороны, разговаривая, пытаются осветить проблему со всех сторон и что спорящие стороны - нельзя забывать об этом - действительно стремятся в ходе разговора достичь более правильного и глубокого понимания причины конфликта. Это - демократия. Разговор (диалог), взаимное понимание и уважение - вот сущность демократии.

Она основывается на том, что люди встречаются и говорят, достигая в разговоре лучшего понимания проблемы. Исходя из этого, они уже в состоянии принять решение, которое устраивает не только отдельную личность или отдельный класс, но которое справедливо в целом. В большинстве политических вопросов, где действует не принцип "или - или", а "больше или меньше", это значило бы: достигается компромисс. Этот компромисс, как правило, достигается голосованием.

Часто, к большому вреду для репутации демократии, само голосование рассматривают как нечто важное. Если какое-то дело принято голосованием, нет никакого сомнения в его правомочности. Однако, переоценивая голосование, логично прийти к выводу, который более всего способствовал бы дурной славе о демократии, - к выводу, что большинство всегда право. Для каждого, кто хоть немного задумается, это звучит чудовищно. Нет никакого сомнения, что большинство в предвоенной Германии отрицало бы право евреев на существование и лишило бы их этого права.

Не всегда можно быть уверенным, что мы на правильном пути, раз мы заканчиваем голосованием... Почему же? По той простой причине, что дела тут решаются с помощью драки. Правда, дерутся только бюллетенями, но это не меняет дела. Сущность демократии определяется не голосованием, а диалогом, переговорами, обоюдным уважением и взаимопониманием. И выросшим отсюда пониманием интересов целого.

…Власть и деньги заставляют уважать себя. Перед успехом люди не могут устоять. Поэтому-то очень и очень многие в 20-ые и 30-ые годы восхищались Муссолини и позднее Гитлером. Разве они не заставили поезда ходить по расписанию, не ликвидировали безработицу, не создали стабильность на рынках? Но совсем забыли спросить: они достигли этого жестокостью и принуждением или человеческими средствами?

Итак, приходится мириться с тем, что имеется всего два способа улаживания наших взаимных отношений. Мы можем драться за это - и мы можем разговаривать об этом. Если хочешь быть демократом, то должен идти вторым путем. Но в таком случае уж действительно идти им. Не всегда можно идти ускоренным шагом - иногда подолгу топчешься на месте, даже бываешь отброшен назад. Но нельзя потерять терпение и решить, что в таком случае лучше пойти коротким путем. Слово или меч? Мечом можно выяснить, кто сильнейший, но никогда - кто прав. Отношения между людьми могут быть настолько запутаны, что приходится мириться с тем, что кто-то дерется. Таким образом разрешается еще и сегодня большинство международных конфликтов. Но внутри страны, между соотечественниками - должны же мы стремиться к праву и справедливости.

Нападение и защита

В глазах строгих критиков демократии типичными приметами народовластия являются: дилетантизм, личное тщеславие и властолюбие, а также безответственная демагогия. И результаты, конечно, соответствующие.

Что же можно ответить на эти нападки? Давайте начнем с согласия, что многое в этой критике - и в прошлой, и в настоящей - справедливо. Дело в том, что демократия не есть та или иная форма тысячелетнего царства или совершенного режима. Это нечто очень человеческое, и в ней - как и во всем человеческом - можно найти много недостатков.

Но попробуйте присмотреться поближе к тем, кого авторитарный режим выдвигает в первые ряды. Это красивый и поучительный парад, будь то итальянские министры или немецкие гауляйтеры. Кажется, действительно, этот режим с вершины до основания держался на подлецах и трусах. Пусть достигнутое в демократических обществах далеко не совершенно, но ничего такого, что хотя бы отдаленно могло сравниться с гитлеровскими и муссолинивскими бандами, как мне известно, ни одна из этих презираемых демократий не произвела. А почему? - По той простой причине, что даже наиболее вырождающаяся демократия, вопреки всему, сохраняет открытую критику и свободную прессу. Пока слово и критика свободны, всегда определимы границы испорченности режима. Но как только свобода слова подавляется, эти границы размываются.

…Не интеллектуалы, не "лучшие люди королевства" внесли решающий вклад в национальную и политическую жизнь страны. Эти силы выросли из народных организаций - народных движений, как их называют шведы. Здесь простонародье превращалось в народ. Здесь экономические и профессиональные интересы, культурное просвещение, часто и религиозные убеждения вступали в своеобразный союз, который рождал новых людей. Нельзя сказать, что эти новые люди были исключительно интеллигентными, добродетельными и идеальными руководителями. Но они умели хорошо работать. Они привыкли быть у земли, их ноги прочно вросли в нее. Поэтому иногда было, может быть, слишком мало полета в их мыслях; возможно, с этим связано то, что у нас было немного внешнеполитических деятелей сколько-нибудь приемлемого формата. Почему не признаться в недостатках, которые есть? Но наряду с этим у нас было много надежных и добросовестных политиков, которые выучились своему делу в низах - в организациях и в местном управлении, и которые имели доверие своих избирателей, потому что избиратели знали, как они поступают в малом и полагали, что они не изменятся, когда будут поставлены перед большими задачами и большей ответственностью. И очень редко случалось, что избиратели были обмануты.

Осознания людьми своих прав и обязанностей и воспитания в них навыков самоуправления не достичь с одного раза. И вообще, нельзя достичь этого раз и навсегда. Это постоянная задача, одинаково важная для каждого нового поколения. Эта работа важнее происходящего в парламенте. И это воспитание осуществляется не только через многообразные школы: сначала начальную, затем многие более или менее добровольные школы для молодежи и университет, но так же эффективно это воспитание идет и в народных организациях и в общении, которое тут происходит. Не колеблясь, скажу даже так: эта народная деятельность - единственный действительно эффективный противовес развитию в населении нацистских настроений. Проблема народного образования - это по-настоящему важная проблема послевоенного времени. Во всяком случае, если мир должен быть демократическим!

Молодежь лучше учится демократии, если сама живет в демократии - с правами и обязанностями. Поэтому так важно, чтобы в школе и в армии - больших общенародных институтах, каковыми они являются, - чтобы в них был по-настоящему демократический дух. Если демократия должна сохранить свою силу, значит, должна вестись постоянная и планомерная борьба против психологии человека толпы; нужно улучшать целеустремленное воспитание человечности и самостоятельности.

Пропаганда год от года становится все большей опасностью для демократии. Современная техника вооружила ее такими средствами воздействия, о которых прежние поколения и не мечтали. Это началось с периодической печати и продолжилось современной технической службой новостей, где прежде всего радио играет почти зловещую роль. Почти такую же огромную роль играют теперь телевидение и кино. Эта великая сила позволяет использовать себя одинаково охотно как добру, так и злу. Тот, кто настроен более пессимистично, скажет, что пропаганда намного больше годится для последнего, чем для первого. И многое могло бы подтвердить, что пессимист прав.

Но не будем впадать в брюзгливость и мрачность. Нельзя забывать, что технические завоевания, давшие пропаганде эти большие возможности в последнее время, могут также служить в народном просвещении и воспитании. Единственный путь борьбы с пропагандой - противопоставить ей истинное народное пробуждение, и такое пробуждение очень хорошо может воспользоваться средствами информации.

<...>

Свобода

Свобода - одно из тех слов, о котором в последние 15-20 лет было больше всего споров. Против него с глубочайшим презрением выступили авторитарные движения: не в свободе, мол, мы нуждаемся, а в дисциплине. Свобода приводит ко всеобщему развалу. Только при подчинении себя народу и государству человек находит самого себя.

Годы оккупации сполна показали нам, что значит потерять право свободно думать, верить, говорить. Что значит для народа быть свободным, быть господином в своем собственном доме.

Но ведь это же факт, что с помощью принуждения и повиновения можно достичь чудовищно многого. Никто не может отрицать, что в авторитарных государствах в целом ряде отраслей были достигнуты поразительные результаты. Так почему же это оказалось не годным? Ответ совершенно прост: потому что тут речь идет о людях, а не о животных или машинах. Чем меньше живого в людях, тем менее они живы. Чем более они просто люди толпы, тем меньше будет разница между свободой и принуждением. В народе, который тупо погрузился в рабство, эта разница совсем не чувствуется. Тем не менее, разница существует, и там, где находятся люди, полные жизни, грубо применяемое насилие начинает чувствоваться как обжигающий удар плети. Для них свобода - намного большая ценность, чем жизнь. Этого-то человеческого развития, этой абсолютной любви к свободе и не хватало в Южной Европе и в Германии, и это сделало возможным авторитарное насилие. Я попробую осветить эту взаимосвязь на основе личного опыта.

В первые годы войны мы в Датском объединении молодежи все еще получали приглашения от немцев. Речь шла то о конгрессе молодежи в Праге, то о лыжных соревнованиях в Гармише, то просто о небольших собраниях в Немецком институте. Мы, конечно, последовательно отклоняли все эти приглашения. Со временем, однако, мне стало казаться довольно бесплодным занятием отвечать просто "нет", и, когда я узнал, что эти приглашения составляются одним молодым историком, работающим в немецком посольстве, я воспользовался одним повторным приглашением, чтобы дать ответ в устном разговоре. Беседа началась с того, что он объяснил мне, что Германия войну выиграла (это было до вступления в войну России). Может быть, не удастся разбить Англию, сказал он, но на суше немцы, безусловно, хозяева, и свое господство они ни при каких обстоятельствах не захотят упустить. Я сразу же согласился с ним, что многое указывает на то, что он прав. Эта уступка явно удивила его. Ведь после победы немцев датчане будут вынуждены сотрудничать с ними. Нам надо начать сотрудничество сейчас и этим улучшить наши собственные перспективы в грядущей Европе. Я ответил на это, что если бы я был уверен, что Германия проиграет войну, я бы, право, не так боялся сотрудничества. Но именно потому, что есть большая вероятность, что Германия и нацизм станут победителями, для нас остается только один путь: говорить безусловное "нет". Дания не участвовала в вооруженной войне, о чем многие сожалели. Но для нас война по-настоящему началась только с того дня, когда немцы победили - война за народ, за умы, за будущее. В этой борьбе мы не сомневаемся, что мы все-таки победим, хоть она и будет продолжаться долго.

Поставленный перед этим отказом, мой противник ответил, что в войне всегда доходит до крайностей. Он очень сожалел о тех жестокостях, которые проявляются и в Дании, но с этим сейчас ничего нельзя поделать. Но как только война пройдет, все изменится. Тогда мы увидим, чего немцы в действительности хотят, тогда наступит великий созидательный труд. И в сильных и захватывающих выражениях он описывал мне прелести "Новой Европы": как под немецким руководством будет расширяться сотрудничество, сообщество и братство.

Когда он окончил это восторженное описание будущего, я сказал примерно так: "Можно с помощью солдат, пушек и танков завоевать страну, и можно с помощью пулеметов, Гестапо и концентрационных лагерей удерживать ее оккупированной. Но не думаете же Вы всерьез, что из этого может когда-нибудь вырасти сотрудничество. Из этого зерна вырастет только один урожай: ненависть. Германия уже сейчас от Сицилии до Нордкапа так ненавистна, как она не была ни в какой момент во время прошлой войны, и с каждым днем, пока длится оккупация, эта ненависть, с присущей стихии внутренней необходимостью, будет расти и расти".

Беседа наша затянулась, и у меня было впечатление, правильность которого я, естественно, гарантировать не могу - что постепенно до него дошло что-то, чего он раньше никогда не понимал. Временами я чувствовал, что ему хотелось, чтобы он сидел на моем месте и говорил то, что говорил я. Во всяком случае, никогда не забуду слов, которыми он закончил беседу. Он произнес их почти беззвучно: "Но тогда это ведь полная трагедия". На что я мог только ответить, что мы поняли это давно.

Я попытался воссоздать содержание этой беседы потому, что этот молодой, идеалистически настроенный историк стал для меня тем типом немца, который совсем ничего не понимает в свободе. Он вырос в период, когда немецкая политика опустилась до борьбы между вооруженными бандами. Однажды одна банда - к которой принадлежал он - оказалась сильнее. Теперь, казалось, они достигли мирового господства, во всяком случае, господства над всей Европой. И он был уверен в том, что эта блестящая траектория будет продолжена в будущее. В его воспитании никогда не было места понятию "свобода", наоборот, было тяжелое наследие либерально-социалистически-марксистского прошлого. Поэтому и путь Дании выглядел для него таким простым. И когда он вдруг в спокойной беседе с глазу на глаз услышал голос, говоривший в традиции свободы, характерной для датского народа, он был совершенно растерян: или сказанное мной было пустым красноречием и болтовней, или все то будущее, которое окрыляло его жизнь, оказывалось трагедией.

Только для людей, полных жизни, свобода имеет смысл. Но уж для них она - и необходимое условие жизни.

Грундтвиг и его сторонники понимали толк в этом. Поэтому они еще и по сей день сохранили почти комический страх перед вмешательством государства, прежде всего вмешательством в духовную жизнь, школу и просветительную работу…

<...>

Эпилог

Что такое демократия? С этим вопросом мы отправились в путь. Добрались ли мы до ответа? Результатом была, может быть, скорее неуверенность, чем уверенность, и никакого готового определения не получено. Но моей целью не было дать обозримое и практическое знание справочного характера. Тот, кто этого пожелает, легко может найти сжатые и легкие в пользовании справки.

Моей целью было описать демократию не как политическую систему, но как форму человеческой жизни - как проблему, которая касается каждого в его ежедневной жизни с другими людьми. После Руссо часто утверждалось, что зло в мире происходит не из-за людей, но из-за плохого общественного строя. Этот образ мыслей - в пределах своих границ - очевидно, правилен. Система важна. Поэтому мы постоянно работаем над тем, как найти правильную демократическую форму правления. Но даже если удастся осуществить и политическую, и экономическую демократизацию общества, это будет далеко не все, если мы не будем в состоянии демократизировать самих людей - формировать, образовывать и воспитывать их. Люди бесконечно важнее, чем системы и параграфы. Поэтому было недостаточно, говоря о том, что такое демократия, описать образцовое демократическое устройство, но было необходимо говорить обо всех менее осязаемых вещах - о свободе, праве и человечности. А это плоды, которые не вырастают сами по себе из политической или экономической системы.

1945, 1960 гг.

Перевод с датского Л.Вайль