...подвинься, сяду рядом, или напротив, или спина к спине, в общем - возникну где-нибудь.

Напротив нельзя, глаза мои тебе мешают, рядом - хлопотно, полмира не видать, но спина у тебя закрепощенная, распусти спину-то, обопрись, вздохни, разговаривать будем.

Про детей.

Ребенок - тоже человек, это ужасно обидно звучит для взрослых, это выглядит полной брехней, причудой юродствующих педагогов, спина твоя уже дрожит от негодования, покашляй многозначительно, а я скажу тебе: ребенок - человек.

Я Сережке говорю:

- Вон, звездочка горит. А может и не горит уже, только свет доходит от погасшей звезды.

А он:

- Смотри, - говорит, - в пустое место, там зажглась, просто - свет еще не дошел.

Спасибо, Серенький, как вы там, правда ли, что земля - пухом?

Пуховик, а не планета.

просто свет еще не дошел. И - пронзительно ясно: не дождусь. И - тихо, собранно, грустно: не дождусь.

Что - "о детях"? А я о ком?

Вчера один, в электричке. Сидит, светится. Вагон сопеть и ругаться перестал, никто не поймет, почему. Шапку снял - у всех вмиг нимбы вокруг головы, у некоторых, правда, облезлые какие-то. Вроде и свет дошел, но все равно - облезлые.

Перед Беговой он шапку надел опять, все сидят, удивленно друг друга рассматривают. А он - вышел. Весь - солнечное сплетение.

Пуховик, а не планета, ходить тяжело, а как помрешь - мягко.

Спят Мои Хорошие. Баю-ю, аю-ю.

бывало, пройду, всем одеялки поправлю, в душе тихость серебряная, неурочное Рождество, забываю, где еще дом есть.

А уж когда без Них, то тихость - золотая, неистребимая, вечная. Склонись, тишина, над Ребенком, над живым - тоже, спасибо, Серенький...

спина твоя где? Или это и не ты уже? Это уже я? Сколько мне тут? Десять?

- Скоро двенадцать, - со вздохом.

- Помнишь равномерность мира по плотности открытий?

- Это как?

- Когда нет малых значений для восприятия, помнишь?

- Все ярко, что ли?

- Ну, вроде как.

- Помню. Знаю. Сердце бьется, не успевает за мыслью.

- А за чувством?

- Нет разницы.

- ТОТ МИР приходит?

- Он всегда за стеночкой. Вернее, за проталинкой- гляделкой в морозном окне. Чуть искажен, но различим.

- Зачем он добрый?

- Чтобы плакать.

- Зачем он злой?

- Он не злой. Это - чтобы смеяться.

- И над собой?

- Над собой.

- Громко?

- Громко.

- Вырви мне язык.

- Я не умею.

- Вырви, я хочу наораться от горя, слов не говоря, налей смолы в глотку.

- Иди, я тебя обниму. За голову. Забыл?

- Иду. Забыл.

...Когда я все забыл, пришла женщина в белой кофте. Она была всеми женщинами мира, потому, что я все забыл.

Когда я все вспомнил, она потерялась в "Икарусе", где-то на Москваречьи. Теперь мы сидим спина к спине, бок о бок, нос к носу. Хорошая компания, и все молчат.

- Зачем вы развелись?

- Не разводился я, - говорю. - Мама боялась, что я тебя слишком любить буду.

- Как это - слишком?

- А вот так. Хочешь, покажу?

- Да.

- Ты - мое солнечное сплетение. Я родил Солнечное Сплетение, а сам остался на границе миров, рассеченный пополам гляделкой-перепонкой. В ТОМ МИРЕ живет моя душа, в этом - тело, они всегда вместе, но никак не встретятся.

- Ну и что?

- Ничего. А ты думал?

- Я думал, обниматься будешь и лизаться.

- Дурачок ты.

- Сам ты дурак. Пишешь галиматью всякую, а скажут - образ мышления у тебя был искажен.

- Что хочу, то и пишу. Могу написать, что на севере Юга пингвин родил крокодила.

- Ну, напиши.

- Написал уже.

- А родить можешь?

Тут женщина вздохнула. "Я, - говорит, - так и знала, что ты ребенку голову дурью забиваешь."

Мы смотрим на нее. А она - серьезная такая...

- Мама говорит, что ты - шизик. Это правда?

- Правда.

- А как это - "шизик"?

- Просто. Смотрю на маму, а вижу тебя.

- Ну и что?

- Ничего. У нормальных - наоборот. Я должен смотреть на тебя, а видеть - маму.

- А я, вот, смотрю на тебя и вижу тебя.

- Это еще нормальнее. Ты чего разволновался?

- Дураки вы все! Сплетение дураков!

Был полдень. Если все вокруг сплетено из тебя, некому задавать вопросы.

- И это дерево - из меня?

- И дерево.

- Оно тоже волнуется и чувствует боль?

- Да.

- И если кто-то ударит его камнем, то я почувствую боль?

- Ты защищен от единого чувства.

- Как?

- Своей обособленностью. У каждого - свое солнечное сплетение. А в мире слишком много боли.

- Больше, чем радости?

- Да. Когда их станет хотя бы поровну, защита спадет.

- И я буду чувствовать всех?

- Да. Если захочешь.

- И все будут знать меня?

- Да. Если захочешь.