СОГЛАСНО ПРОВЕРЕННЫМ ДАНЭМ

Дорога к храму: через рынок - в цирк?

Сейчас эта книжка почти забыта. Она и раньше, как только ее напечатали у нас, в середине 60-х, не была особо известна, и поделом: в ней загнивающий американец Берроуз Данэм излагал чуждые нам идеи. Книжка называлась "Герои и еретики".

Правда, еще до знакомства с основными ее положениями не менее чуждые мысли роились в моей голове на протяжении всего сотрудничества с комсомолом и наблюдения за развитием полуживых организмов и коллизиями естественного отбора в партии, где мой отец пребывал в статусе ужа. Картинки, сами понимаете, шли крупным планом.

Но первые сомнения в однозначности мироустройства заронил в мою чистую душу хулиганствующий чиновник Александр Пушкин своей почти антисоветской сказкой, где "жил был поп - толоконный лоб".

Уже в процессе освоения буржуазных идей я начал понимать, почему религиозный в общем-то человек Александр Сергеевич относился к попам без должного пиетета. Церковь к тому времени давно уже стала (по Данэму) организацией "ортодоксальной", то есть лояльной власти, и даже больше - частью ее самой, следовательно, и пользовательницей всего того приятного и полезного, что она несет предержащему. Так что каждый причастный... Не буду продолжать.

...В отличие от каждого причастного к раннехристианской, оппозиционной, по Данэму же, "еретической" общине. Тот причастный был несчастный - гонимый, презираемый, ущемляемый - если не принимать во внимание его странного счастья служения идее. Не секрет, что на рацион пребывание в оппозиции влияет отрицательно.

Поэтому, как только появляется очередная ортодоксальная тусовка (или еретическая переходит в более респектабельное состояние), в нее сразу устремляется неимоверное количество отборного человеческого материала. Уже по миграции той или иной заметной персоны (или по смене партийных плакатиков в ее кабинете) можно судить, для чего лучше употребить это чудо природы - для прогулки в разведку или смертельного рейда по багамским тылам...

Не секрет, что, когда по рынку человеческого самочувствия государство начинает топтаться особенно тяжко, обостряется спрос на чудо. В заболоченной нации от сырости вспухают фокусники самого разного калибра - от бытового кашпировского (47 см по диагонали) до такого, какого своими глазами может углядеть лишь счастливчик, подлежащий последующей канонизации. Обычным гражданам наяву являются лишь заместители этого чародея. По связям с общественностью.

(Есть еще, правда, Копперфилд, но он дорог, услуги оказывает не каждому, а чудес, по сути, делать не умеет. О нем в другой раз.)

Зато наличествуют всевозможные лавочки, действующие по известному алгоритму:

1. Вынь мозги и отложи в сторону.

2. Вынь деньги и положи сюда.

3. Возьми, что дают, и проглоти, не разжевывая.

4. Если на тебя еще не свалилось счастье, значит, ты сделал что-нибудь не так. Не все мозги отключил или не все деньги отдал. Повтори сначала.

Культурным обслуживанием охвачены практически любые разновидности лохов при всей тонкости их градации, как по осям интеллекта или увлечений, так и по шкале доверчивости или нетерпеливости. Сотни контор по сбыче мечт - от уличных "Бинго" и "наперстка" до чуть ли не высшего органа исполнительной власти - "Поля чудес". Которое, как известно находится в Стране... больше ни слова! Иногда, нажав не ту кнопку телепульта, наблюдаю воображающих себя богатенькими разномастных бурата... буратино. И карабаса, которому давно пора дать что-то, равноценное "полному банту" орденов "Слава". Это Якубович. У меня физически начинает все болеть при виде, как ему невыразимо скучно и стыдно.

Он глядит в объектив камеры в поисках спасения и находит меня.

- Якубович, - спрашиваю я его мысленно, - почему ты не уходишь?

- Уйду я, - грустно глядит он, - придет другой. А ну как местный? А так, видишь, я и дождался, пока ты нажмешь не ту кнопочку, и я тебе напомню, на каком свете ты находишься...

Ценный Якубович, но редкий: около наперсточников такие не дежурят.

Но в большинстве своем священнодеятели по явлению чуда страждущим, по сути, чиновники в худшем понимании этого слова. По Пушкину - попы. У меня для них есть обидное слово "функционер".

Кто такой функционер? Как его распознать?

По пиджаку. Во что бы он ни был одет или раздет, всегда понятно, что на нем пиджак с невыгоревшим на груди контуром корпоративного значка. И еще несколькими дырочками, прокрученными заранее. Если Писатель имел в виду, что в человеке все должно быть прилично, то в плане лица здесь имеются проблемы, так как оно связано с мыслями (душа минимизирована в пользу тела, которое, ухоженное и всегда готовое к воспроизводству, тоже смотрится малопристойно). Остается одежда, то есть пиджак.

Самое же неприличное у функционера - это его нос. Он чутко улавливает направление ветра, но начисто лишен обоняния. Во всяком случае, индифферентен к запахам материалов, из которых строится та или иная часть политики и которыми пахнут те или иные деньги.

Нос и пиджак - константа. Сам же функционер - ментальный временщик. Знает, что президенты приходят и уходит, а жизнь продолжается. И за то, что он напортачит при одном начальнике, отвечать придется при следующем, а тот, если не дурак, еще и спасибо скажет.

Как он работает? Никак. Он организует мероприятия. Мероприятие - не работа, а наоборот. Настоящая работа, особенно с людьми, - это нечто будничное, регулярное, рутинное, плохо поддающееся количественному анализу и еще хуже - качественному. Для составления отчетов крайне неудобна. Один знакомый педагог сказал, что его труд измеряется в невыбитых окнах, нерасквашенных носах, неукраденных кошельках... Какие уж тут реляции! Самое поганое, что работник-рутинер не спит ночами, мучаясь сомнениями в глубинном смысле того, что делает; и правомерности методов. Пытается понять, какую дорогу мостит.

Функционер релаксируется штатно; цвет лица у него здоровый. В пересчете на отчетность он заменяет несколько десятков обычных работников. Много экономит на размышлениях о смысле совершаемых им телодвижений и качестве результата.

Выросла популяция особого рода мутантов от функционирования - "мейкеров". Мейкер может замастырить имидж, накопать компромат, выиграть выборы, привести девочку и кофе в постель. От большинства людей отличается предоплатой. После ее получения, между пароксизмом деятельности и проявлением результата, как правило, исчезает. После чего выясняется, что не так красен имидж, как его малюют; выборы проиграны, а девочку надо было сначала лечить.

Несколько лет назад я оказался одной из жертв подобной деятельности. Правда, девочка была вполне здорова и сама являлась мейкером.

Эта милая патриотка Владивостока, еще не остывшая от комсомола и вооруженная креслом, телефоном и полномочиями по делам молодежи, в одиночку, без лонжи, организовала очередной фестиваль авторской песни "Приморские струны". Обычно такие мероприятия вынашиваются и рожаются в муках большими коллективами единомышленников. Она превозмогла все это сама. Просто позвонила в несколько мест, напрягла кого надо, и все чудесным образом содеялось.

По расклеенным в самых чувствительных местах города объявлениям съехалось тысячи три молодежи, которая не знала, что такое авторская песня, но поверила, что в этом месте побережья в означенные сроки всем будет хорошо. Машин было больше, чем палаток. Первозданная природа пахла продуктами внутреннего сгорания бензина и винного спирта.

В режиме самобранки возникло и место общего пользования вместимостью 1 (один!) пользователь. Общий же характер пользования проявлялся в том, что взаимодействовать с этим сооружением можно было только втроем, не меньше. Так как один угол свисал над ямой, специальный человек должен был оттягивать конструкцию, которая норовила в эту яму упасть, едва внутрь входил номинальный пользователь. Третий же член бригады должен был придерживать дверь в положении "закрыто", ибо при наклоне здания она распахивалась, к тому же придавая ему дополнительный импульс.

На второй день это все рухнуло. Имени героя история не сохранила.

Около сцены было по-своему интересно.

Аппаратуру питал бензогенератор, что само по себе банально. Новым словом в деле радиофикации оказалась длина силового кабеля - метров что-то пятнадцать. Механизм был советский, армейский, с децибеллами. Микрофоны усиливали, в основном, звуки, издаваемые им. К тому же отраженные от близко расположенной высокой береговой стенки: эти люди долго искали, где бы поставить сцену.

На сцене пелось все: рок, джаз, блатняк... Громко и смачно. Когда вышел щуплый очкарик и попытался съездить за туманом, его обсмеяли. Больше рецидивов явления бардов, кажется, и не было. Молодежь разъезжалась довольная тем, что, наконец, увидела авторскую песню в натуре. Оказалось, это не так страшно; все очень даже знакомо!

Затем в городе долго не пускали в зал заключительного концерта ни публику, ни выступавших, вынужденных мокнуть под дождем: оргдевушка потеряла ключ от кабинета, где были призы, и опоздала, а без нее жизнь в этой части вселенной бить не имела право.

Ах, никто, никто не задумался о том, для чего был нужен тот движок, сортир, фестиваль... Все, что могло, получилось с точностью до наоборот. Но агрегат тарахтел, туалет источал, праздник шумел, и все это легло "галочками" в графы итогового документа. Что и требовалось, видимо.

Любить по-русски?

Что бы я сделал, став президентом?

Попытался понять, что реально смогу. Поняв, что не смогу, стал бы реанимировать национальную идею или хотя бы атрибутику (над ней не надо так долго ломать голову). Перво-наперво написал бы новые слова к старым песням о главном.

Взялся бы за патриотическое воспитание или хотя бы спорт (с ним тоже можно разобраться быстрее и не мудрствуя). Для начала наградил бы ребят, заждавшихся должного в годы лечения моего предшественника.

Кстати, вы думаете, спорт - это что? Конечно, нет. Это еще один внутренний орган функционера. Он также улавливает направление движения воздуха. При ветре с Урала безошибочно подсказывает хозяину, на сколько теннисных кортов можно порезать футбольное поле. А дыхание Балтики сигнализирует о том, что пора эти корты поделить на коврики для игры в дзюдо.

Плохо другое: если в футболе бегать было не обязательно, а достаточно ходить туда-сюда, временами бодро взыгрывая крупом, то в теннисе уже требовалось воинственно помахивать ракеткой, стараясь попасть по низко летящей цели. Новодзюдоисту же в борьбе за карьеру и вовсе (о, ужас!) приходится падать, и уметь это надо так, чтобы не было мучительно больно. А то придут новые времена и виды спорта - а, глядишь, уже и нечем.

Поэтому, как советуют злые языки, следующего президента надо выбирать из числа любителей домино, а лучше - подкидного дурака. Не президента, а вида спорта. Кстати, чем не олимпийский? Те же источники утверждают, что теннис - не что иное как волейбол, спекшийся вкрутую в процессе роста волейболиста от прораба до президента... Но Бог с ними!

Спорт - это действительно хорошо. Но, конечно, за первые два года правления надо заставить их всех полюбить Родину.

За несколько недель путешествия по Америке (так там называются Соединенные Штаты) я, кажется, проникся их великой национальной идеей - заработать миллион. Правда, на пути к миллиону все, что мне удалось самому, - это усвоить руководящую мысль, мол, надо.

Вернувшись, я обнаружил почти такую же идею здесь, дома. В Петропавловске-Камчатском, Москве и всех промежуточных населенных пунктах. С маленьким отличием: получить миллион на халяву. Миллион, впрочем, в тех же единицах мер и весов.

Так вот, в этой странной Америке меня очень забавляло реяние в каждом доступном месте веселого полотнища, которое, по моим социокультурным понятиям, могло быть пижамой, матрацем, но только не символом нации. Шокировало то, что эти ребята, без комплексов относящиеся к картинке как таковой, до судорог серьезно воспринимают ее функционально. Они могут поругивать свои законы, правительство, политику и много чего еще, но, стоит тебе поддержать игру, ты рискуешь оказаться с набитой мордой. Оказывается, они любят родину.

Примерно месяца мне хватило, чтобы понять, что эта любовь вторична. Первично то, что там, у них, родина сама, очень старательно и регулярно любит своих сыновей любого пола и возраста. Следит за привесом и приростом, прокладывает в музеях дороги для инвалидных колясок, разводит мормонов и амишей, а за попавшими в неприятную историю вдали от дома гоняет дредноуты с головорезами.

Наша родина в лице своих ответработников хочет, чтобы ее любили сперва и задарма. Без причины, а лучше - вопреки всему. Понятное дело, такого быть не может, и это хорошо. Ибо при таком раскладе, если раздалась команда срочно влюбить в государство его электорат, под это неотвратимо будут получены деньги. Количество оных измерить не удастся, ибо таких цифр еще не придумано. Расход учесть тоже не получится, так как названия статей никогда не совпадают с единицами измерения, а часть, конвертируемая в материальную, мгновенно усыхает и утрясается. Вся.

Принудить к любви людей пожилых, скорее всего, не выйдет: они столько руководителей перетерпели в ожидании, когда же настанут времена вроде былых славных, что всё для себя решили и любовных телодвижений совершать не захотят.

Поэтому вся надежда - на молодежь. Причем, на самую-самую, то есть, до восемнадцати, и быстро: юноша, попавший в армию, но вернувшийся из нее, родину любить уже не будет. И его девушка тоже.

На всем таком чиновника можно ловить. Как это делают мои знакомые КСПшники?

Между болотом и ликовальней.

Я совсем недавно оттуда. Этот город удобно расположен на пересечении дорог "Единства" и "Союза правых сил". Медведь - он, как известно, дерет всю нацию, от Москвы до самых до окраин, а замзав СПС в той местности - полпред. Поэтому тамошние ребята из клуба авторской песни (по-старому - самодеятельной), то есть КСПшники, качнули из двух бочек сразу.

Это только кажется, что СПС - оппозиция. На самом деле он местами пореальнее "Медведя". И вообще пресловутые злые языки нам подбрасывают, что "Медведь" - это олимпийский Мишка, коллапсировавший до одного вида спорта.

Однако, ни "Единство", ни СПС не бедствуют. Они идут вперед лапа об руку, но при этом правоверные умудряются дышать косолапому в затылок, и все поглядывают наверх. А наверху, похоже, готовы в любой момент поменять медведей на переправе.

Поэтому, куда мишка с копытом, туда и правша с клешней. В патриотизм так в патриотизм. За молодежью так за молодежью. И за ценой не постоим. Квантум, так сказать, сатис. Но что при этом надо делать и как - в полном тумане.

И тут приходят КСПшники: вам помочь?

Собственно, что нужно было им самим? Собраться, пообщаться, песни попеть. Но собраться в масштабе региона, а это - человек триста актива и еще столько или даже больше - компетентного окружения, то есть около тыщи. А еще хорошо бы пригласить пяток маститых бардов, чтобы поработали кто свадебным генералом, кто - ведущим мастер-класса, а кто - просто бардом. Это уже приличные орграсходы, а где их взять?

В 20-е годы не было понятий "социотехника" и "политтехнологии". Человек этой профессии скромно именовал себя "теплотехником и истребителем", но опыт его взаимодействия с функционером столь же неизменен во времени, сколь и сама человеческая натура. И мои знакомые, полистав Ильфа и Петрова, пошли к политикам.

Перспектива перетаскивания в свое болото нескольких тысяч юных, незамутненных душ, безусловно, политиков обрадовала. Средств требовалось в общем-то, немного, а возможностей для усушки и утруски возникало немеряно. Но самое главное - акция позволяла наделать шуму в прессе, заявить о новых формах работы с молодежью, уникальном опыте и много чем еще. А потом можно было еще долго стричь купоны.

И вот я иду по километровому палаточному лагерю вдоль речки. В ней все спасение: солнце жарит нещадно, в лес никого не пускают (и правильно: нечего полупьяной и полувменяемой толпе делать в пожароопасном лесу!). Тень есть только под куполом торговой точки, круглодвухсуточно торгующей всеми сортами пива и некоторыми - закуски к нему. Панорамность картинки радует глаз функционера. Поголовье 8000 - не хухры!

И вдруг - баптисты. Человек сто молодых ребят, в том числе девчат, стоят в неправильной формы кругу и под гитары нестройными голосами поют старую советскую песню, но с новыми словами - что-то про Бога. Ну, думаю, на Грушинском - кришнаиты, здесь - эти, молодцы, не дремлют, вскакивают в подходящий трамвай на ходу!

"Эти" же, судя по всему, "еретики", знают, что делают: песня - великая сила, которая им тоже строить и жить помогает. Лет десять назад во Владивостоке мне подарили песенник тамошних "мунистов" - адептов секты пресловутого Муна, известного массовым спариванием подопечного молодняка. И в той книжке, составленной наполовину из перетекстовок известных опусов, а наполовину - из готовой продукции, я обнаружил и несколько своих песенок, овладевших пионерскими массами лет тридцать назад, вроде злополучного хита про алые паруса.

И вот я вижу эту сотню бритых под абитуриента вооруженных сил, славящих Господа на популярный мотив. Мелькает в толпе знакомое лицо, веселые глаза: Бурати... Буратаева! Не узнал, богатенькая будет! И тут меня "пробивает": музыка-то Александрова, а новый текст - старого Михалкова! Тоже богатеньким станет! И фразы, которые я принял не за то, - что-то вроде "хранимая Богом родная земля"...

И в прежние времена задушевные слова этой песни никогда не задерживались в моем сознании: слишком уж они были никакие. А угловатой, как мебель для присутственных мест, музыке было тесно в моей камерной мелкособственнической душе, где могло поместиться только то, что ручкой внутрь. Поэтому, если я и пользовался этой песнью песней, то лишь изредка, не для себя, беря напрокат, быстро ставя на место и тщательно умывая руки после того, как.

А тут - под гитару, без галстуков, тревожно как-то... Посмотрел, нет ли в кругу других знакомых лиц. Слава Богу, нет. Будто хотели сопредельные священнослужители посетить мое святилище, да ошиблись дверью. Ну и славно!

Потом мне совали в руки еще какой-то текст и предлагали подпеть. Судя по его убогости, это тоже был чей-то гимн. На два куплета с одинаковыми припевами восемь слов "единство" или однокоренных с ним и восемнадцать - "мы". Я сказал, что этих букв просто прочесть не смогу, и от меня отстали.

А половина поляны ходила в одинаковых маечках с надписью "Молодежное Единство": белый цвет в жару - то, что надо!

Короче, праздник состоялся.

Вот я и думаю: может, это правильно, что Данэма не переиздают?

Владимир Ланцберг

Впервые опубликовано в "Русском журнале"

28 сентября 2001 г.