https://altruism.ru/sengine.cgi/5+-=2/7/8/10/11
ПорчаЭта история началась с того, что мы попытались обучать воспитанников приюта "Светлый дом" компьютерной грамоте. Мы - это группа моих друзей - компьютерщиков, на общественных началах. Рассуждали мы просто: будет, надеялись, у ребятенка ремесло для пропитания. Профессия наша массовая, на рынке труда востребована. Техника кое-какая в "Светлом доме" была, такие мелочи, как ее ремонт и поддержку мы быстро решили. Могли бы в будущем и компьютеров добавить, и преподавателей, но... Столкнулись с неразрешимой проблемой. С первого взгляда - дети, как дети Принимая уличных детей в "Светлый дом" их первым делом отмывают и переодевают, так что внешне они выглядят вполне пристойно. И обучение их тоже проходит вполне нормально. Есть такие, что живут в приюте подолгу и не возвращаются к уличной жизни. Учатся в школе, у некоторых уже возраст приближается к 16-ти, 9-й класс. В среднем, они, конечно, послабее домашних, но ненамного. А попадаются и очень способные. Вот учим мы их учим, знания, умения и навыки у них растут, как у обычных детей. Пока не начинаем замечать одну странность, которую сначала принимаем за совпадения, случайности, но проходит месяц, третий, полгода... Таких совпадений не бывает. Они уже могут делать на компьютере довольно сложные вещи, но... ТОЛЬКО В НАШЕМ ПРИСУТСТВИИ. Доступ к компьютерам свободный, САМОСТОЯТЕЛЬНО, когда нас в приюте нет, ОНИ НЕ ДЕЛАЮТ НИЧЕГО И НИКОГДА. Начинаем присматриваться. Школьные домашние задания им помогают делать такие же, как мы, приходящие учителя. Помогать, собственно, не всегда требуется, достаточно рядом с ним сидеть. Ну, может иногда напоминать, чтобы не отвлекался. Так школа - обязаловка, а у нас с компьютерами - кружок. Они, как мы приходим, сами к нам сбегаются, в очереди стоят: компьютеров всего три, а старательных учеников у нас десять (всего в приюте живет примерно 30 детей). "У них нет мотивации", - говорят сотрудники приюта - психологи. Ну, мы слово "мотивация" поняли в бытовом смысле, наверное, так же, как и вы, читатель. Стали их замотивировывать. Придумали олимпиаду с настоящими дорогими по их меркам призами: плеерами и т.п. Пообещали, что призы достанутся не только победителям, но и всем участникам. Задания - гораздо проще того, что они уже умеют. Только одно обязательное условие: сделанное в нашем присутствии не считается. Ноль - эффект. Ничего не делают. Может им идея соревновательности не нравится? Ладно, собираем их всех в классе (без компьютеров), проводим конкурс "Что ты знаешь о компьютерах?". Тоже призы - мелочи всякие: диски, конфеты. Работают. Конкурс письменный, писать и домашние дети не любят, а эти - написали! Но в нашем присутствии. Иначе - ничего, никогда. Энтузиазм благотворительности у моих друзей начал постепенно угасать. А я все дальше наблюдаю за жизнью детей и замечаю еще более странные вещи. Они свиданий девочкам не назначают. Девочки звонят им, или они девочкам по телефону и говорят: "Пойдем сейчас гулять". И они сейчас идут. Или они говорят "Приходи ко мне в "Светлый дом". Когда? А я ВСЕГДА там, я там живу. КОГДА-ТО девочки приходят сюда, и они с ними идут гулять. Если застанут того, кто назначал свидание. А иначе - не идут гулять... или идут с другим, кого застанут. В общем, вырисовывается некая фундаментальная закономерность. Как это выглядит по-научному Все вышеописанное я рассказал заведующему кафедрой клинической психологии Одесского национального университета Борису Григорьевичу Херсонскому. Вот запись нашей беседы. Б.Х. То есть у тебя создается впечатление, что эти дети постоянно требуют надзирателя? В любом случае - присутствия другого человека? М.К. Да. И тут проблема разветвляется на две. Может быть, это специфика ремесла компьютерщика, с точки зрения этого ремесла они точно неработоспособны. Потому что компьютерщики все работают в одиночестве, и такие работники, как наши ученики, никому не нужны. Одна ветка проблемы: можно ли это преодолеть? Вторая ветка: может быть, есть какие-то другие профессии? Но мои наблюдения показывают, что и на слесарей их учить бессмысленно. Если человек не может на свидание к девушке прийти, как же он будет каждый день на работу приходить? Б.Х. Конечно, для работы на компьютере необходимо умение быть одному наедине с проблемой. Какие-то более простые работы могут быть выполнены под постоянным надзором. Однако, конечно, у этих детей нет чего-то такого, что присутствует в других людях. И, наверное, тебя интересует, чего именно. Так вот, в них внутри нет надзирателя, который есть у всех нас. Иными словами, в начале, в детстве всегда есть кто-то рядом с нами, чей образ мы помещаем вовнутрь. Психологи говорят "интериоризируем". И в результате мы имеем способности оценивать свое поведение как бы своими глазами и в то же время глазами другого. Нам не нужен кто-то, кто скажет нам "нельзя", потому что этот другой уже является внутренним содержанием нашей собственной психики. У этих детей основная проблема как раз и состоит в том, что такого человека в их жизни не было. Это происходит обычно в очень раннем детстве. М.К. Это импринтинг? Б.Х. Что-то в этом роде. Мы называем это интраекцией. Мы не говорим о импринтинге применительно к человеческим существам, в силу того, что это не мгновенный, а долговременный процесс. Интраецирование - процесс длительного развития и длительного контакта. Классический импринтинг предполагает одно впечатление и все. Как с утятами. А для того, чтобы ребенок интраецировал образ матери, необходимо как минимум два года жизни полностью, а на самом деле больше. М.К. ПЕРВЫХ два года жизни? Б.Х. Да, конечно. Для полного отделения от родителей требуется полных пять лет жизни, а для многих даже адаптивных людей этот процесс так и не завершается. М.К. Кажется, что-то проясняется. У большинства из этих детей родители вели асоциальный образ жизни с рождения, и даже до рождения ребенка. Теперь им от 8 до 15 лет, это дети, родившиеся уже в эпоху перемен. А вот то, что ты образно назвал "внутренним надзирателем", как по-научному называется? Б.Х. Это можно определить несколькими терминами в рамках смежных наук. С точки зрения нейропсихологии головной мозг делят на три блока: энергетический, аналитический и регуляторный. У этих детей снижена способность к произвольной регуляции. Наиболее очевидным и заметным на бытовом уровне проявлением этого дефекта является синдром полевого поведения. Вот человек куда-то идет, его внимание отвлекли, и он уже не идет туда, куда шел, и так далее.. потом встретили еще кого-то - опять изменили план... У человека нет внутренней программы, и поэтому он отзывается только на актуальные стимулы, живет по принципу "здесь и сейчас", не может планировать вперед и недостаточно способен к интеграции прошлого опыта. В любом учебнике психиатрии, когда речь идет об антисоциальных расстройствах, неспособность к планированию и прогнозированию и неспособность к интеграции прошлого опыта описываются, как один из признаков. А вот другое описание. Есть такая категория, как суперэго, которое как раз выполняет эти функции. Суперэго развивается у человека в тесном контакте с родителями. У этих детей оно не развито. Это общая психическая незрелость, потому что формирование той или иной психической структуры, дифференциация психики является синонимом зрелости. М.К. А как понимать определение "отсутствие мотивации"? Так на бытовом уровне кажется дико: если ни материальные стимулы, ни даже секс их не мотивируют. Б.Х. Это не мотивация, как долговременная последовательная программа. Секс тоже ведь может удовлетворяться здесь и сейчас. Она мне нужна сегодня, а завтра она мне не нужна. Способности любить долговременно и прочно мы учимся, любя родителей. И не случайно в семье муж иногда называет жену мамой, а она его - папой. Мы строим свои отношения по прошлой модели. И если этой модели нет, то и эта способность страдает. Обезьяны в эксперименте, которых лишали матери, и которым вместо этого давали прозрачную куклу или какой-то другой суррогат, оказывались просто не способны вести половую жизнь. М.К. Это болезнь с точки зрения психиатрии? Б.Х. Болезнь должна предполагать наличие какой-то причины, патогенеза, закономерностей развития. В этом смысле это не болезнь. То есть это не такая же болезнь, как шизофрения. М.К. Существуют ли способы лечения?.. Ну, если это не болезнь, то, скажем, изменения этого состояния? Б.Х. Если быть точным в терминах, то мы называем это не лечением, а коррекцией. Да, существуют в принципе, но в нашей стране они фактически неприменимы. Речь идет об очень длительной и направленной психотерапии, которая может длится годами, стоит очень дорого, и врачей такой квалификации в нашей стране сегодня мало. М.К. Это основание для инвалидности? Б.Х. Строго говоря, по закону - нет. Если говорить о том, так ли эти дети трудоспособны, такие ли у них возможности, как у других детей, то, конечно, нет. И если слово инвалидность перевести на русский язык и говорить о несостоятельности, то да, в этом словесном смысле они инвалиды. М.К. Если бы тебя пригласили экспертом в какую-то законодательную комиссию, ты бы выступал за то, чтобы признать их инвалидами? Б.Х. Нет. У них все-таки имеются какие-то способности, которые предполагают трудоустройство и реабилитацию. Они никогда не достигнут больших высот, и часть профессий для них будет закрыта. Но инвалидность - это как печать на человеке, для него закрываются возможности. Это и психологически так воспринимает сам человек, именно поэтому многие действительно инвалиды не хотят и оформлять инвалидность. И что такое пенсия по инвалидности, даже второй группы? Это не решение проблемы, это просто вопрос ярлыка. Все равно эти дети не смогут прожить на те деньги. Я бы искал способы их адаптации в обществе. От психиатрии до политики - один шаг М.К. В двадцатом веке в нашей стране было два периода, когда тоже была массовая беспризорность. И удавалось примерно такое же количество беспризорных социализовать, без многолетней индивидуальной психотерапии. Б.Х. Это совершенно различное время. Во-первых, подавляющее большинство беспризорных того времени имели нормальные два-три года жизни. А это как раз имеет решающее значение. Это были люди, родившиеся и начавшие расти в нормальных адаптивных семьях. А потом случилась беда. Второе. Это было романтическое время, когда общество исповедовало совершенно ложные идеалы, но довольно яркие и легко запоминающиеся. Достаточно было просто объяснить детям в нескольких словах, что они делают: они строят мировую коммуну, в которой будут жить. Сегодня и в помине нет какой-то единой идеологии, которая могла бы вытаскивать детей. Ее заменяет, в известной степени, религия и многие учреждения, занимающиеся этими детьми, имеют религиозную окраску. Тем не менее имеет значение, разделяет ли почти все общество эти ценности или нет. Третье. Социализоваться в двадцатые годы, когда было огромное количество работ, которые абсолютно не требовали интеллектуального напряжения, и это были коллективные работы, работы под надзором, и социализоваться сегодня, когда требования к социализации абсолютно иные - это совершенно разные вещи. После второй мировой войны беспризорные были и в Западной Европе. По этому вопросу опубликованы результаты экспериментов американских и британских ученых. Эмоциональные дефекты у таких детей описаны уже много десятилетий назад. М.К. Но европейцы-то с ними справились. Б.Х. Нет. Общество - да, справилось, а эти дети - нет. Западные общества пришли к состоянию, когда беспризорных детей ничтожно малый процент. Но для тех-то послевоенных сирот это ничего не изменило. Многие из них умерли во младенчестве только потому, что у них не было контакта с матерью. Упомянутые способы многолетней психотерапии в массовом порядке никогда не применялись даже в богатых странах. М.К. Вытекает ли из этого, что наше нынешнее положение безнадежно? Б.Х. В некотором смысле, да. В нашей стране будет нарастать количество неадаптированных люмпенизированных людей. Кстати, оно уже нарастает за счет не только этих детей, но и за счет людей других поколений. Это социальный процесс, и я не вижу перспектив для перемен. М.К. Раз уж мы перешли на социальные процессы... тебе не кажется, что синдром полевого поведения все больше свойственен всему обществу? Денег хочу здесь и сейчас, прошлый опыт отвергаю, позовут в другую сторону - пойду, а кушать прошу... с протянутой рукой. Чувство долга в личности - это ведь одно из проявлений "внутреннего надзирателя". Сообщество ДОЛЖНЫХ людей выполняло бы гражданские обязанности, а наше общество от них увиливает всеми силами. Где-то я читал стройную теорию о том, что проблемы инвалидов - это концентрированная проекция проблем общества. Б.Х. Это метафора. Я бы сказал совершенно иначе. Проблемы инвалидов в том виде, в каком они с ними сталкиваются, зависят не только от инвалидности, но и от общественных отношений, структуры общества. И тут не нужно сочинять новые теории и делать открытия. В психиатрии давно известно, что в более свободном обществе больные с психопатическими расстройствами личности вполне справляются с жизнью, а в условиях строго структурированного общества - нет. А с другими личностными расстройствами наоборот, люди лучше справляются в условиях закрытого общества. Конечно, таким детям гораздо легче было бы жить в тоталитарном обществе под постоянным надзором, в системе строгого контроля. К сожалению. Из этого не следует, что ради них следует восстанавливать закрытое общество. М.К. Судя по феномену Путина, так легче жить 75% населения России. Чем больше критики Путина "рекламируют" его как диктатора, тем больше растет его рейтинг. Ты не видишь связи с нашими проблемами? Или это уже я загнул за реальность в публицистическом запале?
Б.Х. Вижу связь. В данном случае ты не загнул. Шестьдесят лет назад великий философ, психолог и социолог Эрих Фромм написал книгу "Бегство от свободы". Это лучшая его монография, в которой он описывает именно неспособность людей жить в свободном обществе и стремление назад под сильную руку. Это реальная проблема. Да, за свободу люди платят. Не все могут с ней справиться. Да, внезапная свобода часто оборачивается диктатурой. Макиавелли еще в 16-м веке сказал, что люди, выросшие при тирании, не способны жить в состоянии свободы, потому что это приводит к "порче человеческого материала".
|