Рондо для коряжки
Написано, чтобы не забыть себя.
Часть 4. Остров.
я — Трухлявый Пень.
На утренней поляне волшебный смех цветов.
Я губами ловил бы, но губы в улыбке. Зреет звон цикад в
кронах, спешат паучки. Хохотливые паучки-плясуны.
я — пень, я — пень очень старый, но светит солнце.
я в сырую погоду трухляв. А в солнечную я — Остаток Ствола.
Полдень. Июль. Горсть земляники. Высокое небо. Смех.
кто щекочет мне пятку? Она давно умерла, моя пятка, кто там
дурачится? Садитесь, комарики-садисты, ничего из меня не
выпьете. Ха-ха — треск. Я — Пуп Поляны, если забыть про
Остров.
золотистые ягоды, солнечные ягоды, но у меня нет рта. Почему
тогда губы в улыбке? Ах, эти паучки, вечно напутают
маленькие плясуны, проказники, охотники...
Лёгкий ветер по верхушкам деревьев. Каскады птичьего крика. Я
— губастый пень, вечная улыбка хрустит зимой от мороза, а
летом
— Камень вторит дереву, дерево вторит мне. Я никому не
вторю, я не зверь и не птица, небо и земля мне почти
безразличны, кроме бабочки на щеке. Бабочка маленькая, совсем
мотылёк. У меня отрезан язык, отрублены руки и ноги, а на щеке
мотылек. Мы поём между небом и землёй.
Камень вторит дереву, но у них уже своя песня. У пня и змеи —
своя. Мотыльку тепло, змее безопасно, дереву спокойно.
Потом приходит огонь, и остаётся только камень. Он не умеет
петь, он может только вторить. Откуда я знаю это, если меня
уже нет?
— Я — сторож Пепельного Дома.
Я сторожу, а старый ворон отсчитывает время. Ни у него, ни у
меня никого нет, но мы друг друга не знаем. В Пепельном Доме
давно никто не живёт. Над ним вечная луна и колкие звёзды.
Пыльное серебро заброшенных дорог лежит, не вставая. Нет
путника, нет ветра. Зрачки мои косматы, в них тлеют отражения
Пепельного Дома, немого крика, чужого света
— И они пошли огромной толпой; потом побежали, и каждый бежал
от своего одиночества. Они вытоптали поля, сломали изгороди,
замутили реки. И, когда первые уставали, их втаптывали в
землю, и снова первые уставали, и потом остался Один. Он
был и первым, и последним. Серое утро; малая птица села на
плечо, гасли воспоминания. Он прогнал птицу, но тогда к нему
на щёку села бабочка. Совсем юная, почти мотылёк. Пыль на
дороге была тёплой, он разулся и пошёл босиком, с мотыльком на
щеке, мимо брошенных развалин Пепельного Дома, поперёк тихому
течению воздуха, и так шёл весь день. В последних сумерках он
увидел в пыли под ногами встречную цепочку своих следов, всё
понял и, бережно сдув со щеки мотылька, шагнул прочь с дороги
две фигурки у полосы прибоя то проступали, то гасли в клочках
тумана.
— Видишь,— сказал Малыш,— здесь уже конец земли. Никаких
городов больше нет.
— Вижу,— вздохнул Мальчик.— Больше нет.
Крикливые белые птицы пролетели над ними, и пошёл мелкий
дождь.
— Теперь... куда? — спросил Малыш.
Мальчик пожал плечами и закрыл глаза. С моря прилетел порыв
ветра, ударил брызгами по лицу.
— Может, вернёмся? — спросил Малыш.
— Вер-нёмся,— медленным эхом повторил Мальчик, не открывая
глаз.
— Тогда пошли? Здесь плохо, со всех сторон вода подступает.
Берага дальше нет.
Мальчик кивнул.
И открыл глаза.
Две синие волны ударили из-под бровей и, откатившись, смыли
лицо. Малыш страшно закричал.
— Ма...— выдохнул Мальчик
И пошёл в набегающие волны. Он уже не видел, как за их
гребнями всё ниже и беззащитнее становится тонкий мыс земли.
* * *
— Давай, Дельфинушка,— сказал Ветроног.— Успей, пожалуйста.
На нём уже лица нет. Давай, а?
Потом все стояли на берегу и ждали. Долго-долго.
Дельфинёнок Вовка успел. Задержался лишь на обратном пути от
ударов собственного сердца. Поплыл медленно, переводя дыхание.
— Дышишь? — сказал он.
— Дышу,— сказал Новенький.
— Правильно. Тебе удобно?
— Да.
— Не захлёстывает?
Дельфинёнок почувствовал, как Новенький мотнул головой.
— Я немного передохну и опять прибавлю. А то нас ждут.
Новенький молчал.
«Даже ничего не спрашивает»,— подумал Дельфинёнок. И
спросил:
— Знаешь, куда мы плывем?
— Нет,— сказал Новенький
— А почему не спрашиваешь?
— Не спрашиваю,— эхом отозвался Новенький
— Почему!?
— Не знаю.
— Это бывает,— сказал Дельфинёнок.— Пройдёт.
* * *
— Тебя как зовут? — спросил Озёрный.
— Не знаю,— сказал Новенький.
— Забыл?
— Он, наверно, головой стукнулся,— грустно
сказал Братик.
— Шишки-то нет,— заметил Полкан.
— Ну что вы всё галдите! — сказал Скрипач.— Может, у человека
голова болит.
Все замолчали. Ветроног сказал:
— Мы тебя пока будем звать: Новенький. Ладно?
— А меня зовут Озёрный потому, что у меня шалаш над Озером. А
раньше, ТАМ, меня Витькой звали. А Дельфинёнка — Вовкой.
Новенький вздрогнул, и девять тёплых ладошек прикоснулись к
нему. Так они постояли немного, и Братик с надеждой спросил:
— Вспомнил, да?
Новенький не плакал, он глубоко набирал воздух, и этот воздух
душил его, падая, он корчился от невидимых ударов
— Отойдите!! — закричал Ветроног. И добавил тихо: — Все... отойдите.
И совсем уже тихо засвистел старую песенку под названием «По
берегу пешком».
Вечером Новенького уложили спать в Домике Под Соснами, сами
сели у костра. Воздух был сухой, тёплый, костер горел ровным
высоким пламенем.
— Чушь,— сказал Чушка.— Это не пройдёт.
Все молчали. Думали.
— А как он поймёт, почему мы? Разве расскажешь,— сказал
Братик.
— Чушь,— сказал Чушка.— Этого не расскажешь.
— Смотря что,— заметил Дельфинёнок.— Помнишь, ты сам не
мог понять про Пепельный Дом? А потом спросил и понял.
— Ты говоришь,— сказал Братик Дельфинёнку,— что он ничего
не спрашивает.
— Сегодня молчит, завтра спросит.
— Чушь,— сказал Чушка.— Скрипач, когда пришёл, три года не
разговаривал.
— Это не три года,— сказал Скрипач.— Там каждый день как
три года.
— Тогда пусть хоть сегодня побольше поспит,— сказал Братик.
— Пусть,— согласился Ветроног и подбросил сучья в костёр.&mdash
И нам пора. Чья очередь на Сказку? Я на «мэ».
— Вчера я рассказывал,— напомнил Малёк,— значит, сегодня
тот, кто на «нэ».
Дельфинёнок присвистнул.
— Получается, что он сразу Закон Сказки нарушает? — спросил
Братик.
Все уставились в огонь. Костёр горел ровно, без искр. В бликах
пламени плясали ближние сосновые стволы.
— Чушь,— сказал Чушка.— Я вообще спать не хочу. Кто ещё?
— Я! — сразу откликнулся Скрипач.
— И я.
— Молодец, Чушечка!
— Никто не хочет! Правильно!
— Тихо вы! — сказал Скрипач.— Проснётся...
— Я не сплю,— сказал Новенький и вступил в круг костра.&mdash
Слушайте.
