Монолог четырнадцатилетнего

Белое — серое, снег — дождь. Не трогай меня, мама. Черт с ними, с уроками. Я хочу строгать кораблик. Были двойки, с самого декабря, и еще будут. Вон у тебя сколько книг, а ты их все равно не читаешь, только подписываешься. А я зато не хихикаю по телефону.

Ведро я вынес, тарелки помыл, сумку тете Зине отдал, цветы полил, с избытком... Мне скоро пятнадцать, ну и что? Я ненавижу твои бигуди. Хоть бы кастрюлю крышкой закрывала. Садизм какой-то.

Ведро я вынес, а на помойке голуби сидят, все баки облепили. Сделаю кораблик, возьму их работать чайками. Поскандалим?

Щенка я того больше не видел. Он десять пар рук прошел, десять предателей за друзей принимал. Не велят. Не разрешают. Не позволяют. Ковры жалко, телефонный провод изгрыз. У Акимовых кошку до нервного тика довел, а Валерка ей сдуру валерианки дал. Опять щенок виноват.

...Понимаю, что переломный возраст. Побольше бы таких переломов. Все вы вокруг раньше миленькие были. «Ах, какой мальчик! Подари тете свои ресницы!» А я ведь знаю, кто по телефону в трубку дышит и молчит. Кого он бросил — меня или тебя? Я вчера ему песенку спел и четко сказал, когда тебя нет дома. Гудки потом слишком частые были.

Кораблик будет не хуже твоего ночника.

Я не грублю, я защищаюсь. Ты садишься ко мне на постель и называешь себя другом, и спрашиваешь, почему я стал скрытным. А у меня слишком много вопросов, которые тебе задавать не хочется. Ты такая решительная и знающая. После родительских собраний. У всех так. Одни ждут и дрожат, другие злятся, третьим все это воспитание просто скучно, как и мне. Переждешь день-два после собрания, и все опять становится на места.

Я был маленький и понятный. Уа-уа, горшки, пеленки- распашонки, поел, поспал, покричал. А мы ведь и тогда мучались, каждый по-своему. Потом я любил зимой запах твоего пальто, когда приходишь с мороза, и никогда не кричал в магазине «купи!». Я любил ходить с тобой в гости, где было весело, страшно, все по-другому. Где ты рассказывала румяной тетке, что все гадкие черты я унаследовал от отца. А она тебя даже не слушала, ей было все равно, а мне — обидно за тебя: ведь когда говоришь, должны слушать, правда?

У меня никогда не было друзей во дворе, я не любил оставлять тебя одну. Ты научила меня вязать, стирать, варить, шить на машинке — разве мог я изменить тебе? «Единственный», — слышал я каждый день и, чтобы не предать тебя, отворачивался от тех, кто хотел дружить со мной.

Почему ты так пугаешься, когда я кричу по ночам? Мало ли что приснится... Зачем тебе видеть каждый мой рисунок, каждую бумажку со стихом, записки, внутренности карманов? Три раза ведь говорил, что не курю. Зачем опять спрашивать, зачем?!

Может я во сне ем твои раскаленные бигуди без гарнира. Или прибегаю домой, а ты совсем чужая, совсем не ты!

Не трогай меня, хоть сейчас. Разве не хочется тебе иногда помолчать, послушать, что внутри? Поиграть мыслями, как красками, без «зачем» и «почему»? Подумать о себе, какой ты? Или у взрослых это все проходит?

Кораблик не «безделушка». Безделушки у тебя за стеклом стоят, вместе протираем по субботам.

Просто я живу быстрее тебя. За час проживаю три. Пока ты врешь по телефону, что очень занята, мы уходим в кругосветку. Мы с Ленкой. Хоть она и дура, а фотографию ее со стенки не сниму, издевайся сколько хочешь. Онегин твой тут ни при чем. Задолбала ты меня своей ехидной лирикой. Плевать я хотел...

Кем захочу, тем и стану. Все для тебя игрушки, чего же разговаривать? Что-что, а обсмеять ты умеешь. Над Гаврилычем смеешься, а он клоуном уже не работает. Он давно на пенсии. Зачем тогда раскланиваться в подъезде?..

МОНОЛОГ МАМАШИ

...Все для тебя. Когда я последний раз была в приличном театре? Я не помню. Все тебе, лучшие куски, и отношения с другими в жертву тебе приносила. Я боюсь за тебя, всегда, днем и ночью, хочу всегда быть рядом с тобой.

Строгаешь свою доску и молчишь, и лицо у тебя чужое. Я умоляю, будь похож лицом только на меня. Не напоминай мне его. Не смей! Я отдала тебе лучшие свои годы почти целиком, а что мне теперь говорят в школе? «Стал трудный». Это ты «стал трудный». Как же так, ведь я знаю тебя до последней родинки, и вдруг такое...

Откуда эта лень, это пренебрежение к своим домашним обязанностям, ведь их у тебя так немного!

«Нагрубил учителю физкультуры» и получил за это двойку, «вертелся на уроке», «отказался сдавать сочинение на свободную тему», и все это за одну неделю? Скоро полей в дневнике не хватит для твоих замечаний!

Да, была я в школе, разговаривала с Лидией Ивановной. Она даже не верит, что ты — способный мальчик. Она никогда не видела, как прекрасно ты рисуешь. Ты для них какой-то серый, «как все».

Вот видишь, порезал палец. Значит неправильно строгаешь. Я не знаю как надо, не об этом речь, но ты же вообще теперь отвергаешь мой жизненный опыт. Ты знаешь, что говорят в школе про эту девчонку, которую ты сюда приводил? Я тебе и не скажу, что говорят, но можешь мне поверить...

Вчера ты забыл поставить на место Мопассана, а что будет потом! Может, вы всю эту гадость вместе читать будете?..

Музыкальную школу бросил? А я год с работы на полчаса раньше отпрашивалась, чтобы ты туда ходил. Я старше, мне виднее, надо тебе это или нет. Разве я могу, хоть в мыслях, сделать тебе что-нибудь плохое? Нет, нет, никогда! Я люблю тебя, единственного, для тебя живу, а ты не хочешь этого видеть!

Раньше, бывало, нашлепаю и сама плачу. А теперь вон какой, не шлепнешь. А по физкультуре — двойка...

1969