Несколько вопросов бормотунчику
Интервью Юрия Устинова самиздатскому журналу «Без индекса», 1998 год.
Деятельность Устинова — радикальнейшее и ярчайшее воплощение педагогического постмодернизма. Классическая педагогика предполагает, что из детей можно делать кого угодно, если их ПРАВИЛЬНО воспитывать. Модернистская — что почти из каждого и почти всё, если найти методы воздействия, ПРАВИЛЬНЫЕ для каждого ребенка. Постмодернистская — что сделать Людей воспитанием... невозможно. И не нужно. А нужно создать Детям условия, чтобы они могли сделать себя САМИМИ СОБОЙ.
Это происходит в России, в середине и конце двадцатого века: Устинов в юности был слушателем на семинарах Терского, который был ближайшим сподвижником Макаренко, который до 1934 оставался легальным членом партии левых эсеров, а в юности общался с адептами анархизма и домарксистского, утопического коммунизма, которые... (дальше — по энциклопедиям).
Песенки Устинова легко отнести к жанру КСП, его прозу трудно назвать педагогической... Но назвать чем-то иным еще труднее. Большинство видевших созданные Устиновым детские коллективы соглашаются: в этих текстах есть дух его педагогики.
Сам Устинов вряд ли согласится с этим редакционным предисловием, но и спорить особенно не станет, для него это не важнее, чем каналы на Марсе. Мир, который сотворил Устинов, состоит из Тебя (если ты — это педагог или пытающийся стать таковым) и Них — детей. Это его персонажи, постоянно списываемые с натуры и вновь оживающие из текста.
Все это было бы прекрасно, но есть одно большое НО. Устинова подозревают в гомосексуализме и растлении малолетних.
Среди странных вещей, постоянно происходящих вокруг Юрия Устинова, есть и такая: чем пуще его хулят, тем чаще в ругани употребляют прилагательные «талантливый» и даже «гениальный» (монстр, преступник, совратитель...) А когда хвалят созданное им, то оставляют личность автора между строк.
Свободные реченья Устинова похожи на бред Крапивинских бормотунчиков. Также и другое: если Устинову задать четкий вопрос — есть шанс получить такой же ответ. Вот это мы и попытались сделать, задав ему весьма нелицеприятные вопросы
Ред. — Слухи о Вашей, Юрий Михайлович, сексуальной ориентации звучат не только в узких кругах неформалов, но и по всероссийским телеканалам, в центральных газетах... Потому прямо, жестко и категорично спрашиваю: ты на самом деле (...)?! (Тут редактор сам себя отредактировал. — Ред.) Или, говоря цензурно, для печати, какова Ваша сексуальная ориентацияия, и как Вы откомментируете эти слухи и публикации?
Ю. У. — Прямо и жестко провела две массированные проверки Генпрокуратура РФ по фактам публикаций и заявлений.
Результат: у меня есть бумажка, что я не верблюд. Называется «отсутствие факта преступления».
Без меня меня женили, а развод стоит очень дорого, и платить за него почему-то должен я.
Вся анатомия почти тридцатилетней травли мне хорошо знакома. Другие СМИ (не поливавшие нас грязью) её подробно разбирали и комментировали. Переписать?
Есть детская проделка — приделать втихаря на спину или попу кому-нибудь бумажку с какой-нибудь надписью. Он потом долго с ней бегает. А я вот из тех, кто сам её снимать не будет. Знаете, бывают такие.
Ред. — Кем сейчас финансируется Ваша педагогическая деятельность — государством, спонсорами, из частных пожертвований или ещё как?
Ю. У. — Педагогической деятельностью я сейчас не занимаюсь. Написал социально-педагогическую программу, которую делают мои ученики на госсредства. Консультирую, подсказываю, переписываю, корректирую...
Ред. — С какой категорией детей Вы сейчас работаете?
Ю. У. — Мои ученики работают с беспризорными, безнадзорными, инвалидами, социальными спасателями и не очень умеют делить детей (и не только детей) на категории.
Ред. — Ваш прогноз на развитие детской беспризорности в ближайшие несколько лет?
Ю. У. — Мать-Родина стала отказной. Отечество занято войнами. Сиротство на уровне государство-ребёнок обогатит любую олигархию, криминальную цивилизацию, зону.
Государство бездумно и бессердечно к детям; они ответят во сто крат больше. Есть дети России, но нет России детей. Это плач, хоть крик, но ни госпрограммы, ни средств на неё нет.
Хотя бы объединиться тем, кто хоть что-то делает. Ау!
У нас есть «рецепты», у других тоже. Мои ребята с удовольствием свяжутся и завяжутся со всеми, кто занимается этими проблемами.
* * *
Когда мы все притворялись одинаковыми, «цвета одного», незачем было сидеть по углам. Все углы были красными, конверты — дешёвыми, «междугородняя, алло! Соедините нас друг с другом, с холодным Севером тепло...»
Когда мы все были разными, мы притворялись «зарницами», «огоньками» и «походами боевой славы», безошибочно узнавая бой барабанов среди барабанной трескотни, внятно глядя в глаза всем без исключения.
Тогда, или всегда, детские и «детские» движения были трёх видов:
— движение для себя,
— движение для детей,
— движение детей.
Перестановки слов и строк возможны, это не меняет суммы, хотя и превращает иногда произведение в фарс.
В первом случае детоводитель является центром события, а для ребенка — центром мира; взаимность мимолётна и травмогенна, а труд и личная жизнь — одно и то же.
Во втором — производственником, взаимность обязывает к успехам в труде и личной жизни отдельно.
В третьем он — пособие детей по самоорганизации и социоориентации (тьфу!), а про труд и личную жизнь тут вообще смешно.
Первые сильны своей близостью к животному миру и спонтанностью в охлосе мечты своей.
Вторые сильны социализированностью, легкостью формализации (тьфу, блин!).
Третьи слабы, их растаскивают и растакивают вторые и очень первые. Третьим ещё рано здесь, в музыке атаки.
Единый организм Человечества примут на свет третьи.
Кто хочет помочь и помогать им или быть ими — собраться надо, хоть в каком углу. Набить друг другу что потребуется и заняться текущими делами.
Заглохнет музыка атаки, окрепнет музыка любви.