Кому коммунары, а кому нары

Несмотря на то, что в настоящее время коммунарское движение почти не существует (число его активистов измеряется несколькими сотнями), его представители часто упоминаются в нашей книге. Вот скаутов в России на два порядка больше, чем коммунаров, но значительного влияния на современную жизнь русской молодёжи и они не оказывают. Эти мемориальные, во многом уже бывшие движения чрезвычайно интересны с точки зрения их истории.

Оба движения искусственно созданы сверху. Сначала разработаны талантливыми учёными на бумаге, а потом претворены в жизнь, причём с одинаковой целью и в одинаковом микроскопическом масштабе — нескольких десятков человек. И скауты, и коммунары имеют чётко зафиксированных в истории авторов и моменты возникновения. И Роберт Баден-Пауэлл, и Игорь Петрович Иванов собирались всего лишь провести маленькие эксперименты, проверить свои педагогические гипотезы на практике (педагогика — очень практическая наука). И в том, и в другом случае эксперимент оказался настолько удачным, что дети и педагоги-исполнители «загорелись», сведения об удачном педагогическом действии попали в СМИ, и группы подражателей начали возникать стихийно, в массовом порядке, по всей стране (Британии и СССР соответственно).

К первоисточникам повалили толпы перенимателей опыта, появлялось всё больше публикаций, возникла положительная обратная связь. Взлёт численности активистов движения от десятков человек до сотен тысяч в обоих случаях произошёл примерно за 4 года. И скауты, и коммунары пользовались огромной поддержкой государства (каждые своего, естественно), власти и меценаты финансировали создание лагерей, проезд и питание в лагерях и на сборах, лесное снаряжение, помещения для занятий в городских условиях.

Момент, когда линии развития коммунаров и скаутов расходятся, ещё интереснее, во всяком случае — злободневнее в той политической ситуации, когда выходит эта книга.

Когда советское государство перестало поддерживать коммунаров, а отсутствие господдержки тогда было недалеко от запрета, они не пожелали исчезнуть, а продолжали существовать нелегально. Это при «тоталитарном»-то режиме, когда меценатов-оппозиционеров в природе не было. А коммунары — были, так же как и КСП-шники, диссиденты, хиппи и прочие — в основном, на личных ресурсах своих участников. Не правда ли, полезный исторический прецедент для современных политиков и олигархов? История «вырвавшегося из бутылки» массового и мощного молодёжного движения взята не из сказок «Тысячи и одной ночи», а зафиксирована во множестве письменных документов, да и большинство участников до сих пор живы и здравы.

Мы упомянем лишь некоторые важные для нашей книги моменты и параллели.

Основным транслятором коммунарского движения был коммунарский сбор, как правило, в форме многодневного лагеря. На базе КТД — коллективных творческих дел, которых были разработаны сотни видов, реализовывалось детское самоуправление посредством выборных дежурных командиров, Советов Дела (СД), общего сбора, «откровенных разговоров»/рефлексий, — методики, ведущие свою историю ещё от А. Макаренко и его коммун.

Потребность в самоуправлении и социальном творчестве у части советского общества (в особенности в социальной группе творческой интеллигенции) называют одной из потребностных сфер появления движения. Коммунарское движение отвечало на Вызов эпохи — на урбанизацию, которая включала массовую миграцию сельских жителей в города, возникновение «спальных районов» и неприспособленность их к обеспечению внешкольного быта детей, молодёжи, исчезновение понятия «двор» (городской, а не сельский). Методика Иванова точно подходила для детских и молодёжных клубов по месту жительства, создание которых в то же время было возведено в ранг госстандарта де-факто социальной архитектуры.

Первый однодневный коммунарский сбор (или его прообраз: у скаутов, у коммунаров и у любых движений базовый транслятор начинался с самых примитивных форм и развивался вместе с движением) состоялся 24 марта 1959 года в Доме пионеров Фрунзенского района Ленинграда. Перед этим все школы района получили из районо телефонограмму: «Прислать в указанную дату и время одного активиста с цветочком».

Что такое «с цветочком», не знал никто. Ни в бюрократическом языке, ни в молодёжном сленге того времени этот оборот ничего специального не означал. В результате на сбор пришли очень разные дети, возможно, с какой-то тенденцией выборки по нестандартности. (Приём «странность» давно стал классическим в рекламе, пиаре и, конечно, среди неформалов.) Фрунзенский дом пионеров и стал инкубатором коммунарского движения.

В СССР базовым мультипликатором коммунарского движения стала «Комсомольская правда» — тираж её временами доходил до 21 миллиона, то есть один экземпляр газеты на каждых 8-12 жителей страны. Мультипликатором являлись также коммунарские смены в «Орлёнке» — элитном детском лагере отдыха для пионерских и комсомольских активистов. Там встречались и «заражались» коммунарством дети со всей страны, чему немало способствовала и социальная архитектура этого, до сих пор странного, гигантского комплекса сооружений и коллективов.

Баден-Пауэлл является первооткрывателем новой социальной технологии. Но технология имеет свойство развиваться, и более поздние конструкции чаще всего более совершенны. В конструкцию доцента ЛГПИ (впоследствии академика АПН СССР) И.П. Иванова заложены все классические принципы, многие исследователи считают, что он почерпнул их из более поздней модификации скаутизма — у польских харцеров. Но сверх того — всемирно признанные научным миром разработки советской педагогики, в частности, А. Макаренко, и опыт советских стихийных неформальных движений, прежде всего — тимуровцев.

Идеология коммунаров восходит к идеологии домарксистского утопического коммунизма. С одной стороны, «жизнь по законам братства, жизнь, полная доверия и взаимопомощи», что возможно только внутри коммуны (первичный коллектив, то, что в нашей книге называется «клуб», у коммунаров назывался «коммуна»). А с другой, в то же время — активная жизненная позиция вне своей коммуны: от помощи ближайшим окружающим (тимуровцы) до активного вмешательства в социальные процессы, попыток экспансии своей идеологии на близлежащее социальное пространство — школьный класс, студенческую группу и т.п.

Баден-Пауэлла природа не обделила и писательским, и организаторским талантом, но это далеко не единственная причина того, что скауты превратились во всемирное массовое молодёжное движение и вышли на уровень конвиксии. Скаутизм соответствовал как относительно краткосрочным вызовам геополитической ситуации того времени (преддверие Первой мировой войны), так и глобальному вызову индустриальной эпохи.

Коммунары изначально были русским движением, сложно даже сказать — советским: они были распространены лишь в русскоязычных регионах СССР и/или среди русскоязычного населения других регионов.

Коммунарское движение с его культом коллегиального самоуправления и отрицанием иерархии отвечало на краткосрочный вызов эпохи — урбанизацию, но противоречило индустриализации, а сейчас — глобализации. Можно сказать, что коммунары появились раньше своего времени, и такое же широкое укоренение их в обществе, как скаутов, в ту эпоху было невозможно.

Прекращение поддержки властей в конце 60-х выразилось в том, что была закрыта коммунарская страница в «Комсомолке», отменены коммунарские смены в «Орлёнке» и принят ряд других мер на союзном уровне. Говоря нынешним языком, коммунарское движение перестало быть федеральной программой и было отдано на усмотрение местных властей. В некоторых регионах это вылилось в прямые запреты, известны даже единичные случаи, когда активистов движения исключали из вузов. В других регионах чиновники комсомола (тогдашние комитеты по делам молодёжи — КДМы) продолжали поддерживать коммунарские клубы, но осторожно и с опаской. В то время появились и другие федеральные программы направленные, как и коммунарство, на поиск альтернативы деградирующим комсомолу и пионерии, в частности, городские и районные комсомольские и пионерские штабы.

Сейчас мы смело можем характеризовать это время как надлом. Когда страсти вырвались наружу, коммунары стали в конфронтацию к официальному комсомолу, противопоставляя свою самоуправленческую культуру номенклатурной комсомольской традиции, подразумевающей иерархичность и подчинение руководству. Это и вызвало резкую реакцию властей.

Движение окончательно разделилось на несколько субдвижений, зародившихся ещё ранее в эпоху подъёма, но сейчас обособившихся друг от друга: сторонники ортодоксальной версии, движение макаренковских педотрядов, движение районных пионерских штабов (РПШ) и «культармейство». Но здесь нас более всего интересуют РПШ.

Полузапрещённые коммунары сделали невероятный кульбит, фигуру высшего пилотажа в неформальной социотехнике — они «всего-навсего» перестали вслух называть себя коммунарами и ринулись в эти самые РПШ и ГКШ (то же самое, но городские и комсомольские), практически заполонив их. Слова «коммунар» (или «орлёнок»/«орлята», в память о всесоюзном лагере) они употребляли только среди своих, «конспиративно», но сохраняли старые связи движения и модифицировали базовые трансляторы.

Существует и такая версия событий: государство попыталось взять под контроль коммунаров, вписав их в свой новый проект, используя методики, обеспечивающие энтузиазм масс. Те из коммунаров, кто согласились на это — и есть РПШ, остальные ушли в оппозицию (скорее культурную, чем политическую, понятия «политика» в нынешнем смысле тогда не было, или его с натяжкой можно отнести только к части диссидентов). То есть это государство — хитрое, а не коммунары. Наверное, было и то, и другое.

Напомним, что коммунарство было движением, ассоциацией, а не организацией. У него не было центра, которого бы все слушались (страница в «Комсомолке» была авторитетной, но её к тому времени уже закрыли). Всё, что мы описываем, — это параллельные социальные процессы на местах.

Отказаться от самоназвания чрезвычайно трудно! Даже для коммерческой корпорации, формального предприятия с прямым управлением, ребрэндинг — сложнейшая управленческая задача. Для большинства неформалов самоназвание является паролем свой-чужой, фундаментальным методом демонстрации своей инаковости. В крайнем случае, оно маскируется эвфемизмами, так хиппи осторожно говорили о себе — «длинноволосые». Некоторые неформалы, например, современные готы, скины, эмо — не всегда откликаются на вербальный брэнд: он «нарисован» на их внешнем виде. Однако у других неформалов нет демонстративной символики. Брейнринговца, КСП-шника, ролевика, даже нацбола или фаната в обычной жизни, на улице, вне действа на трансляторе, отличить невозможно — люди как люди.

По планам коммерческой корпорации, все играющие должны были платить ей за авторские права. ЧГК-БР — одно из самых массовых и мощных неформальных движений в России и русских диаспорах. Миллионы, пожалуй, даже десятки миллионов людей, если учитывать смены поколений, со школьной скамьи играли в ЧГК и Брейн-ринг. (А ещё — в КВН, салочки, дочки-матери и казаков-разбойников — до этих игр Козловы пока не добрались.) Появились ЧГК-БР в другую эпоху, в другом мире, с другими законами. Мир сильно поменялся, но кое-что осталось: люди играют. Есть чемпионы школ, посёлков, дворов, районов и деревень, да и просто дружеских компаний. Вдруг — все эти люди играющие оказались преступниками.

Телевизионные коммерсанты столкнулись с волной общественного сопротивления — были и публикации, и суды... Но самым мощным средством оказалось просто игнорирование. Люди продолжали играть, но названия не сменили, несмотря на опасность и имевшиеся прецеденты штрафов. Ну, казалось бы, что стоило переименоваться? Подзаконспирироваться? Чуть изменить форму проведения игр (модифицировать транслятор)? Нет, так не сделали. Слишком важно самоназвание! (Что полностью соответствует исследованиям академических наук: социологии, психологии, социальной психологии.)

Вернёмся в 60-е годы. Во времена расцвета коммунарского движения далеко не каждый хиппи или поклонник русского рока мог себе позволить длинные волосы. На смельчака наезжали учителя, преподы вузов, менты... С тех пор многажды изменились атрибуты («ирокезы», металлические цепи, лысина, ботинки...), но не общественная ситуация давления, которое испытывают неформалы за свой нестандартный прикид. Чтобы рассказать новому поколению о социотехнике коммунаров в этом плане, придётся кое-что рассказать про эпоху 70-х.

Полвека назад комсомол и пионерия были активными движениями в мемориальной фазе. Одним из признаков их деградации являлось то, что комсомольцами и пионерами было подавляющее большинство, в них принимали «автоматом» по достижении определённого возраста. При поставленной на поток групповой процедуре в числе прочих церемониалов вручался атрибут и декларировалось стандартизованное «бла-бла-бла» к нему, типа: «галстук пионерский, береги его, он ведь с красным знаменем цвета одного». Впрочем, даже эта выхолощенная формула нередко продолжала работать, производя впечатление на вступающего в организацию. Разочарование приходило потом, с возрастом.

Атрибуты официальных молодёжек фактически стали обязательным элементом школьной формы. Спросите, читатель, у своих родителей (а может уже и дедов), как, бывало, не пускали в школу за то, что забыл дома октябрятскую звёздочку, пионерский галстук, комсомольский значок. Идеология выхолостилась, и стандартная символика воспринималась окружающими как признак возраста.

Коммунары были старшеклассниками, иногда студентами младших курсов и по табели о возрастных рангах — комсомольцами. Фича в том, что символом коммунаров был атрибут возраста от 9 до 13 лет — обычный пионерский галстук, который можно было купить в каждом магазине канцтоваров за 70 копеек (при средней зарплате в 120 руб., а бутылка водки стоила 2 р. 87 коп.). И вот идейный коммунар появляется в школе или вузе.

Первая реакция одноклассников: «Хе-хе! Ты что, пионер?!» В смысле «Ты что, маленький? В кроватку писаешь?» Чтобы этому в подростковом возрасте противостоять, нужна воля, пожалуй, большая, чем у нынешних неформалов, к которым одноклассники чаще всего относятся почтительно. С точки зрения социотехники ещё интереснее диалог с представителем власти:

— Ты чего в галстуке?

— Бла-бла-бла! А как же? Это же с красным знаменем цвета... Ну, вот на стенке написано: бла-бла-бла!..

Преподы и менты цепенели! Несмотря на силу государства и спецслужб того времени, ничего противопоставить этому так и не смогли. Расспросы пенсионеров, бывших тогда учителями и милиционерами, показывают, что они сами боялись двусмысленности этого положения и предпочитали «не обращать внимания».

Мы надеемся, что читатели книги воспримут историю о галстуке не только как исторический экскурс, а всё-таки как метод. Другой метод — игнорирование, — избранный ЧГК-шниками, применим только в слабом государстве. В СССР (а может, и в будущей России?) нарушителей закона мигом бы выловили. Обдумывание символов и звуков, которые можно применить сегодня вместо галстука и бла-бла-бла, советуем применять на досуге для развития смелости воображения.

Коммунары применили чрезвычайно эффективный, хотя и сложный социотехнический приём смены или маскировки самоназвания, как инструмент сохранения движения, несмотря на преследование властей. Новые массовые движения, которые, вероятнее всего, возникнут в 2010-х годах, могут воспользоваться историческим опытом и заложить в этнокод движения возможность смены имени, метод ипостасей, вплоть до конспирации.

Перечень социальных изобретений коммунаров не окончен. По этим, уже историческим, проблемам до сих пор защищаются диссертации в науке педагогике. А мы упоминали и ещё не раз будем упоминать конкретные социотехнические приёмы, впервые применённые коммунарами. Конвиксионная составляющая коммунарского движения реализована в виде очень яркого культурного следа, но в узкой отрасли: в педагогике.

К оглавлению

Читать дальше