Суворов Александр Васильевич, |
18 февраля 1994 года исполнилось 70 лет со дня рождения Эвальда Васильевича Ильенкова. В предлагаемой статье я хотел бы решить двуединую задачу: с одной стороны, проследить общую логику теоретического творчества Ильенкова, а с другой - набросать штрихи к портрету его личности (мы общались одиннадцать лет). Мне хочется показать, что Ильенков-человек и Ильенков-мыслитель неразделимы.
Начать придётся с характеристики историко-идеологической ситуации, которую застал Ильенков. Намек на неё дают уже некоторые факты биографии Эвальда Васильевича: участник великой отечественной войны (артиллерийский офицер); студент философского факультета МГУ - во второй половине сороковых годов; аспирант - в начале пятидесятых.
Как известно, это была эпоха, когда заботами Сталина и его приспешников Марксизм окончательно превратился из науки в религию. Под именем "Марксизма-Ленинизма-Сталинизма" обществу навязывался набор догм - "единственно верных" "абсолютных истин". Само собой понятно, там, где уже найдено "единственно верное" решение всех проблем, науке делать нечего. Советские официальные идеологи неизбежно оказывались, на поверку, богословами, занятыми самой безудержной, беззастенчивой, бессовестной апологией существующего строя.
Карл Маркс на протяжении всей своей творческой жизни, с начала сороковых годов XIX века, бился над тем, как бы рабочему из винтика - из "частичной детали частичной машины" - стать человеком. Сталин же со свойственной ему беспардонностью от имени Маркса провозгласил прямо противоположную задачу - сделать винтиками всех, кто ещё сохранил в себе что-то человеческое. А сопротивляющихся - физически уничтожить. Цитатный метод, как всегда и всюду, позволял санкционировать от имени Бога всё, что угодно.
Хрущёв же, по сути дела, о человеке вообще забыл. Ну разумеется, "всё во имя Человека, для блага Человека"! Но СНАЧАЛА "во имя и для блага" надо построить "материально-техническую базу Коммунизма", А ПОТОМ думать о всестороннем развитии людей. Пока же как были, так пусть и остаются винтиками. В этом решении "нервничать поэтапно" сказалось дремучее непонимание той самой, на всех перекрёстках превозносимой, диалектики, а именно - непонимание того, что "сначала и потом" ничего не выйдет, но только одновременно... Ленин был одним из самых антисоветских авторов, с суеверным трепетом перед каждой буквой издававшихся в Советском Союзе. Помню, ещё будучи студентом, я обратил внимание на одно противоречие, и поделился наблюдением с Эвальдом Васильевичем. Дело в том, что я только что прочитал - и не по школярскому принципу "от" и "до", а целиком, - "Государство и Революцию" Ленина. Оказывается, всякое государство - это прежде всего репрессивный аппарат, машина для подавления одной части общества другой, господствующей, частью общества. С момента прихода к власти - к господству - "громадного большинства населения", надобность в таком репрессивном аппарате отпадает, и по мере того, как ослабевает сопротивление бывшего "господствующего меньшинства", государство постепенно отмирает за ненадобностью, - подавлять-то некого... Участи отмирания подлежит и демократия, - любая, даже "социалистическая", даже "всенародная", - ибо любая демократия есть не что иное, как форма государства, одно из принципиальных "конструктивных решений" репрессивного аппарата. Между тем и в Хрущёвской Программе КПСС, и во всех основных документах съездов Партии говорится о задаче дальнейшего "укрепления и развития социалистической демократии". Каким же чудом государство будет "отмирать", если его всё время "развивать и укреплять"?
- Выходит, - резюмировал я, - без посторонней помощи государство не отомрёт...
Пока я таким образом размышлял вслух у Ильенкова на кухне, Эвальд Васильевич слушал, не перебивая, сгорбившись больше обычного, как бы оцепенев. Я говорил с паузами, надеясь, что он вставит в эти паузы не слово, так жест. Но он не хотел мне помогать, вынуждая самостоятельно додумать и договорить до конца. И когда я договорился, в сущности, до необходимости новой революции, раз "государство без посторонней помощи не отомрёт", Эвальд Васильевич энергично подтвердил:
- Не отомрёт, с-собака! - И пока я, всё же надеявшийся на опровержение или смягчение моего вывода, ошелемлённо переваривал эту "резолюцию", Эвальд Васильевич перевел разговор на что-то другое.
В мертвящей обстановке господства официального, догматического псевдомарксизма живая, подлинно марксистская мысль всё же не была убита. С одной стороны, настоящие марксисты либо физически уничтожались, гнили в недрах Гулага, - либо, в лучшем случае, прозябали на скромных преподавательских должностях по многочисленным кафедрам всевозможных ВУЗов и училищ. С другой стороны, Институт Марксизма-Ленинизма при ЦК КПСС издавал архивы Маркса и Энгельса как на языке оригинала, так и в переводе на русский язык, создавая возможность небывало полного и целостного знакомства с научным наследием основоположников. Умеющим и желающим думать - было над чем и было о чём. Другое дело, что и думать, и, тем более, публиковать надуманное приходилось очень осторожно, с оглядкой на официозный стандарт. Иначе недолго было бы оказаться каким-нибудь "уклонистом". Участи этой, кстати, не избежал и Эвальд Васильевич Ильенков, отстранённый от преподавания на философском факультете МГУ за "гегельянство".
Догматизация Марксизма как господствующей идеологии поставила всю советскую науку перед незавидным выбором: либо стать насквозь "марксистской", либо быть объявленной "буржуазной лженаукой". Известно, к какой катастрофе это привело в биологии, да и не только там. Но кое-где прорастал и реальный, творческий, действительно научный, а не догматический, марксизм. В эстетике таким реальным марксистом был Михаил Александрович Лифшиц, а в психологии - Лев семёнович Выготский. К обоим мыслителям Ильенков питал глубочайшее уважение.
Как-то зимой, в феврале не то 1972, не то 1973 года, Эвальд Васильевич поделился со мной радостью:
- Сегодня я писал рецензию на одну очень хорошую книгу. Автор её - стилист ранга Добролюбова, не меньше.
Я заинтересовался, и вскоре он привёл к нам, слепоглухим студентам Факультета Психологии МГУ, автора. "Стилистом ранга Добролюбова" оказался Михаил Александрович Лифшиц, а книгой, которую так хвалил Эвальд Васильевич, - однотомник Лифшица "Карл Маркс, Искусство и Общественный Идеал". Эвальд Васильевич попросил Лифшица выбрать, с какими работами из своей книги он сам хотел бы нас познакомить, и вскоре нам переписали рельефно-точечным шрифтом две статьи: "Карл Маркс и Современная Культура" и "Ветер Истории".
С Лифшицем мы потом изредка встречались. Из обзора "выдающееся Достижение Советской Науки" я узнал, что Лифшица интересовало, какого рода культуру мы, слепоглухие студенты, получили от своих учителей: "дистиллированную" или всё же содержащую "минеральные соли", и какие именно. Кого-то этот вопрос позабавил, кого-то возмутил, а я, особенно в связи со своей собственной психолого-педагогической работой, не раз к нему возвращался. Вопросик-то, как говаривал Эвальд Васильевич, оказался "коварным" или "хитрым", - в общем, ст'оящим того, чтобы в него вдуматься.
Лифшиц был старше Ильенкова на двадцать лет, и пережил его на пять с половиной, успев перед смертью издать однотомник работ Ильенкова по философии и эстетике, - однотомник, явно не случайно озаглавленный Лифшицем: "Искусство и Коммунистический Идеал". В предисловии Лифшиц вспоминал, что познакомился с Ильенковым, - не то студентом ещё, не то аспирантом, - в пору, "когда подъём марксистски мыслящей молодежи тридцатых годов казался" Лифшицу "хорошим воспоминанием". Появление Ильенкова было для Лифшица аргументом в пользу существования "закона сохранения мысли". Лифшиц в этом аргументе очень тогда нуждался. Как, кстати, и мы сейчас, марксисты девяностых годов...
Ну, а за Выготского мне от Ильенкова однажды здорово попало, и, как я понял годы спустя после смерти Ильенкова, попало за дело. В своей дипломной работе я позволил себе критику взглядов Выготского на воображение, противопоставив им позицию Ильенкова. На защите диплома один оппонент обиделся за Выготского, а другой - за Паустовского, взгляды которого на воображение я подверг такой же критике. Это дало мне повод в своём заключительном слове сказать, что предпочтение Выготского или Паустовского - "дело вкуса". Когда я вернулся на своё место, Эвальд Васильевич дотянулся до меня и резко продактилировал (сказал посредством пальцевого - дактильного - алфавита):
- Хулиган!
А на полях моей дипломной рукописи Ильенков написал: "Прошу меня не хвалить, если это рядом с хулой на Выготского".
Прочитав первые же статьи из первого тома собрания сочинений Выготского, я понял, что Выготский с первых собственно психологических публикаций выступил против физиологического редукционизма в психологии, непосредственно против его родоначальника - И.П. Павлова. Иными словами, против вульгарно-материалистических попыток свести психологию к физиологии Высшей Нервной Деятельности (а господствующей советской идеологией был на самом деле именно вульгарный материализм, что Ильенков прекрасно понимал и показывал в своих произведениях, насколько это было возможно в подцензурной советской печати). Ильенков говорил, что вульгарный материализм всё время смешивает функцию органа с устройством органа. В "Диалектической Логике" Ильенкову удалось предельно ясно показать всю нелепость подобного смешения. Вас, - писал он там, обращаясь к физиологическим редукционистам, - спрашивают совсем не про то, как устроены ноги, способные ходить, а про то, что такое ходьба. Не про то, как устроен мозг, могущий быть или не быть органом мышления, а про то, что такое мышление как процесс. И сколько бы вы в мозгах ни копались, вы никогда ничего не узнаете о мышлении, потому что процессы мышления, без мозга невозможные, изучаются не физиологией вовсе, а философией и психологией. В работе "Что же такое Личность?" Ильенков прямо писал, что Павлов был, несомненно, гениальным физиологом, но очень плохим психологом. Короче говоря, Выготский и Ильенков были товарищами по оружию, единомышленниками во всём главном, а меня, нахального юного невежду, угораздило в вопросе о воображении развести их по разные стороны баррикад...
Как-то незадолго до смерти Эвальд Васильевич дал мне в руки зрячий журнал, а потом объяснил, что журнал американский, и в нём напечатана статья под интригующим заголовком: "Советские учёные указывают Павлову на дверь". Статья была иллюстрирована двумя фотографиями: на одной - Павлов с какими-то двумя офицерами и с собакой, а на другой... Вместо павлова - Ильенков, а вместо собаки - я. Эвальд Васильевич долго... нет, не смеялся, - этого он на моей памяти совсем не умел, - а посмеивался. По существу с заголовком статьи мы оба были согласны, но формулировка ("указывание на дверь") Эвальда Васильевича всё же несколько беспокоила, ибо за такое бесцеремонное обращение со знаменитым академиком погладить по головке не могли. Во всяком случае, Эвальд Васильевич счёл нужным подчеркнуть американскую манеру выражаться, - мол, такие уж они, американцы, так уж они привыкли, это их обычные штучки. Даже у себя дома, среди друзей и единомышленников, Эвальд Васильевич вынужден был думать, чем будет отговариваться от вполне возможного полицейского окрика: мол, как вы смели подать американцам повод для подобной публикации?! Но всё же человек вместо собаки... Ай да американцы! Как обычно благодарил Эвальд Васильевич: "Спасибо на добром слове". Спасибо - хоть загривку, может статься, и не поздоровится.
Кстати, уже после смерти Эвальда Васильевича мне рассказывали о телефонном его разговоре с академиком Алексеем Николаевичем Леонтьевым. Это было в последние месяцы жизни Эвальда Васильевича, и он как раз сдавал в печать свою знаменитую работу "Что же такое личность", где прямо и резко выступил против Павлова как родоначальника физиологического редукционизма. И в телефонном разговоре с Леонтьевым сформулировал почище американцев:
- Я снимаю с Павлова штаны!
- Снимайте, - будто бы разрешил Алексей Николаевич. - Но только бейте не очень больно: он ведь наш папа.
Против малейшего сползания в физиологический редукционизм, даже если в этот грех впадал их общий друг Пётр Яковлевич Гальперин, Ильенков и Леонтьев выступали всегда вместе. Помню, как огорчила Эвальда Васильевича книга Гальперина "Введение в психологию", где автор принял за "идеальное" план образа в поведении животных. Ильенков и Леонтьев даже собирались вместе выступить в печати с критикой этой путаницы. Мы сидели с Эвальдом Васильевичем на территории бассейна "Чайка", и там он долго не мог успокоиться, чуть не плакал, расстраиваясь, как угораздило такого умницу - Гальперина - спутать идеальный план в человеческой жизнедеятельности с образным планом в жизнедеятельности животных. Неужели из-за этого придётся ссориться? И промолчать нельзя: там ведь сочувственно - хоть явно без достаточно глубокого понимания, - цитируется ильенковская статья "Идеальное" из "Философской энциклопедии". Эвальд Васильевич решил тогда прийти к Гальперину домой вместе с Леонтьевым, поговорить лично, прежде чем писать и печатать критику. Почему он обсуждал это со мной - студентом, к тому же не имеющим физической возможности прочитать книгу Гальперина, пока её не перепечатают по Брайлю? Может быть, это-то и было ему важно, - то, что я не мог вникнуть в детали спора, а должен был довольствоваться лишь его изложением сути дела, уж как он понимал эту суть... Может быть, моё неизбежное недоумение было нужно ему, чтобы проверить себя: да стоит ли овчинка выделки? Настолько ли принципиально разногласие, чтобы ссориться в печати? И, похоже, пришёл к выводу, что не настолько. Решил поговорить напрямую - и повеселел. С кого другого, а с Гальперина "снимать штаны" ему никак не хотелось...
ВОСХОЖДЕНИЕ ОТ ДОГМЫ К ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ
Официальный "марксизм", превращённый в религию, был до последней степени абстрактным, догматическим. Задумываться не рекомендовалось; понимать ничего не требовалось; надо было как можно твёрже помнить "последних указаний дух" (Твардовский), и единственно допустимое "творчество" заключалось в том, чтобы этот самый "дух" "иметь в виду" и "брать за основу". Поэтому представляется совсем не случайным, что своё теоретическое творчество Ильенков начал с "Диалектики Абстрактного и Конкретного в "Капитале" Маркса",
Я где-то читал, что о программе французских социалистов 70-х годов XIX века, - социалистов, возглавлявшихся Гедом и называвших себя "марксистами", - Маркс отозвался так: "Могу сказать одно, что я не марксист". От советской официальной версии "марксизма" он наверняка отмежевывался бы ещё решительнее. И перед человеком, желающим самостоятельно мыслить, а не тиражировать "последних указаний дух", прежде всего вставал вопрос: что общего между этим официозным "духом" и марксизмом? "Да неужели в самом деле тоска такая всё кругом?" (Твардовский) Неужели это и есть марксизм - переходящая из монографии в монографию, из учебника в учебник, официальная идеологическая схема, неотличимая от бухгалтерской сметы: столько-то законов, столько-то принципов, столько-то факторов, столько-то отличительных признаков, ну и, конечно, столько-то разновидностей "врагов" "справа" и "слева"...
Логично в поисках ответа на эти вопросы было обратиться непосредственно к Марксу - к его текстам, что и сделал Ильенков. Независимо от того, какие цели сам Ильенков при этом декларировал и должен был декларировать, не превращаясь в глазах властей предержащих в какого-нибудь "изменника", фактически он обратился к Марксу, чтобы исследовать механизм превращения в религию самой сознательно революционной, а следовательно, богоборческой, идеологии. Какова диалектика превращения конкретной развивающейся, живой науки - в мёртвую догматическую схему, в религию? Какова диалектика превращения науки, провозгласившей своим предметом "не идеал, а действительное движение" - в фанатически, людоедски нетерпимую ко всякой живой мысли веру? Вот как - разумеется, на эзоповском языке, - ставил вопрос Ильенков. Если Энгельс прослеживал "Развитие социализма от утопии к науке", то Ильенкову пришлось прослеживать деградацию социализма от науки к утопии.
Общий ответ: диалектика подобного регресса состоит в абсолютизации, догматизации чего бы то ни было - достигнутого ли результата познания, добытой ли частички истины, либо заведомой выдумки, нелепой фантазии, сказки, мифа. Кроме того, если у мыслителя хватило времени жизни на разработку своих взглядов до деталей, до подробностей, то взгляды этого мыслителя очень нетрудно извратить, превратить в догматическую схему, в религию, - путём возведения в абсолют какой-то одной их стороны, подробности, то есть путём превращения этой подробности в предмет культа, в объект религиозного поклонения, преклонения. (Кстати, в устах Ильенкова слово "подробность" было почти ругательством. Он всегда стремился докопаться до "сути дела". Но, как всякие противоположности, "подробность" может обернуться "сутью дела", как и наоборот, и этот диалектический взаимопереход было бы очень важно исследовать в истории науки, в том числе по работам Ильенкова.)
Ильенков недаром перевёл на русский язык памфлет Гегеля "Кто мыслит абстрактно?". Абстрактно мыслит всякий догматик. Абстрактно мыслит и скептик, обиженный на догмы за то, что при попытке жить по этим догмам они его "обманули", "подвели", - скептик мыслит абстрактно, потому что умеет обижаться на догмы, но не умеет исследовать жизнь, "действительное движение". Абстрактно - всё, что не считается с реальностью и реальности навязывается. Абстрактно всё "единственно верное"; абстрактна любая "истина в последней инстанции", любая "абсолютная истина", - короче, любая ДОГМА. Исследование при абстрактном подходе признаётся лишь в качестве средства познания вечной и неизменной "абсолютной истины". Как только устраивающая нас - и потому "абсолютная" - "истина" добыта, исследование объявляется законченным, и с этого момента истина превращается в догму. Всякое дальнейшее исследование объявляется ненужным, прямо запрещается и карается, если догматик располагает хоть какой-то властью. Ведь исходным пунктом дальнейшего исследования неминуемо будет критика "абсолютной истины", а результатом - превращение её в истину относительную.
Совершённое самим Ильенковым восхождение от абстрактного к конкретному - это путь от критики мёртвого, официального, догматического псевдомарксизма, через изучение и возрождение реального марксизма, к дальнейшему исследованию тенденций развития человечества. К дальнейшему исследованию, предпринятому именно с того пункта, где остановился или, может быть, свернул в сторону Маркс. Это дальнейшее исследование Ильенков предпринял прежде всего в книге "Об Идолах и Идеалах" - книге либо совсем не понятой и сочтённой всего лишь "популярной", либо слишком хорошо понятой власть имущими, а потому замалчиваемой и не переиздаваемой с 1968 года, когда вышло в свет её единственное русское издание. Да и это единственное издание состоялось, как мне говорили, только потому, что книга уже вышла в одной из стран "социалистического лагеря". Когда я был студентом, Эвальд Василтевич мне сам показывал четвёртое издание этой книги, только что полученное им из Праги.
Внешне, на самый первый, самый поверхностный, взгляд, Книга "Об Идолах и Идеалах" представляет собой памфлет против "новейшей" - кибернетической - разновидности религии, против обожествления (а всякая абсолютизация - и есть обожествление) машины, против веры в возможность конструирования искусственного мозга умнее человеческого.
К нам в группу слепоглухих студентов как-то забрел один адепт этой "новейшей" религии, не только веровавший, но и бравшийся за конструирование машины умнее человека. Я свёл его с Ильенковым.
- Ты пытаешься сделать машину умнее человека? - спросил Ильенков кибернетика. Тот подтвердил.
- делай! - и больше Ильенков не обращал на него внимания.
Вся эта кибернетическая мистика была для Ильенкова не более чем "подробностью", примером, на котором он надеялся предельно конкретно исследовать "суть дела". На страхи, что машина выйдет из повиновения и сама поработит человечество, Ильенков фактически (не дословно) отвечает: снявши голову, по волосам не плачут. Процитировав Максимилиана Волошина ("машина победила человека"), Ильенков полностью к Волошину присоединяется в констатации этого факта и уточняет, что машина, давным-давно, многие тысячелетия назад, победившая и поработившая человечество, есть не что иное, как государство. С этого уточнения и начинается разговор по существу, на действительную тему книги.
В книге "Об Идолах и Идеалах" Ильенков восстановил и развил дальше исходную концепцию марксизма - а именно, концепцию отчуждения и его снятия. Он показал, что главная проблема марксизма - проблема обесчеловечивания человека, отчуждения человека от его родовой сущности, от рода человеческого, сущность которого состоит в универсальности.
В то время (в конце шестидесятых годов, в начале Брежневщины) нельзя было открыто полемизировать с вульгарными - увы, господствующими, официальными - представлениями о Марксизме как о теории классовой борьбы пролетариата. Нельзя было прямо говорить, что ради исторически обусловленного, преходящего, промежуточного СРЕДСТВА РЕШЕНИЯ проблемы официальной версией марксизма напрочь забыта САМА ПРОБЛЕМА. Сама же проблема изначально состояла и состоит в очеловечивании человека, в возвращении человеку его достоинства как родового, универсального существа. Иными словами, проблема в том, чтобы каждый живой человек становился личностью.
Сама по себе классовая борьба этой проблемы, разумеется, не решает. Классовая борьба только политически активизирует широкие массы населения, приковывает их внимание к социальной проблематике, к участи, как сейчас говорят, "наименее социально защищенных" "контингентов". В сущности классовая борьба не решает даже проблему власти, ибо власть достаётся вовсе не пролетариату, вообще не какому бы то ни было КЛАССУ непосредственно, а ГОСУДАРСТВЕННОМУ АППАРАТУ как таковому, ЧИНОВНИЧЕСТВУ, социальное происхождение коего может быть и аристократическим (в феодальном, а не духовном смысле; в духовном смысле задача как раз в том, чтобы сделать "духовными аристократами" поголовно всех, - об этом чуть ниже), и буржуазным, и пролетарским. Как самостоятельная социальная группа, чиновничество блюдёт прежде всего собственные интересы, хлопочет исключительно о собственном благополучии. Поэтому победа в классовой борьбе не только не ведёт к декларируемой в программах цели, то есть к созданию условий для всестороннего - универсального - развития личности, - а, наоборот, уводит от этой цели.
В условиях так называемого "развитого социализма" Ильенков, разумеется, не мог позволить себе подобных размышлений не только в публикациях, но даже, вероятно, наедине с собой. К нему и так относились по меньшей мере подозрительно. Мне рассказывали, что тех же американцев угораздило, в каком-то обзоре, назвать Ильенкова "единственным в мире человеком, действительно знающим, что такое диалектика". За эту "буржуйскую" похвалу Ильенкова чуть не исключили из партии. А когда я услышал в частной беседе и передал Ильенкову отзыв о нём как о "главе целого направления в марксистской философии", Эвальд Васильевич откровенно испугался:
- Не повторяй это и всех обрывай, от кого услышишь! Помру - тогда говорите что хотите!
Откуда мне, желторотому юнцу, было знать, что, кроме "единственно верного" (официозного), в марксистской философии могут быть лишь разного рода "ревизионистские" "направления"!
Но у Ильенкова хватало мужества из года в год, чем дальше, тем смелее и бескомпромисснее, критиковать не только "буржуазных", но и отдельных советских авторов. Таких, как Д.И. Дубровский и И.С. Нарский. И даже - в посмертно вышедшей работе "что же такое личность?" - идола советских (и не только советских) физиологов, И.П. Павлова.
На похоронах Леонтьева, на гражданской панихиде в МГУ, Эвальд Васильевич сказал мне:
- В психологии образовалась огромная брешь, в которую теперь хлынет всякая идеалистическая грязь.
- Ну уж сразу и грязь... - не мог не отреагировать я. - Неужели так-таки на Леонтьеве свет клином сошёлся?
- Да, грязь! сошёлся! Я знаю ситуацию в науке.
"Я живой человек!" - оправдывался он, когда его упрекали в излишней резкости, когда, например, выступая перед генетиками в их же собственном институте, он называл тельце новорождённого младенца "куском мяса" (имея в виду, что личностью не рождаются, а становятся, и тело само по себе ещё не личность). Бедный Николай Петрович Дубинин, полный философский единомышленник Ильенкова, тогдашний директор Института Генетики АН СССР, от этого "куска мяса" в своей речи отплёвывался минут двадцать. Я тоже был... нет, не шокирован, а только удивлён, и по дороге с той встречи спросил Эвальда Васильевича, зачем он дразнит гусей.
- Я, конечно, хватил через край, - признал он. - Перепопулярничал. Но ничего, зато в статьях будем поосторожнее, поаккуратнее.
Множественное число объясняется, видимо, тем, что он имел в виду и меня, тогда ещё только студента. Что ж, в вопросе о том, рождаются или становятся личностью, я всегда был однозначно за становление. И не под "влиянием" Ильенкова, а вполне самостоятельно, - первоначально, можно сказать, из самолюбия: хотел сам за себя отвечать, хотел сам себя творить, не перепоручая столь важного дела ни Господу Богу, ни генам папы с мамой. За Бога и за Наследственность прячутся, когда понимают или чувствуют, что на самом деле не те, кем хотели бы и претендуют казаться. Вот и подводят "идеологический фундамент", оправдываются, взваливая ответственность за собственную человеческую несостоятельность на Бога или гены: Бог всё стерпит, потому что всеблаг, а гены тоже всё стерпят, потому что без души (как бумага), - стало быть, не умеют обижаться.
Когда на похоронах Леонтьева закапывали могилу, Эвальд Васильевич трясся от рыданий. Так же, как и на похоронах моего учителя, а его близкого друга, Александра Ивановича Мещерякова, я от Эвальда Васильевича не отходил. Тяжело переживая эти смерти, он не спал ночами, говорил: "Тоска..." - и я хотел помочь ему хотя бы своим присутствием...
Эвальд Васильевич был человеком исключительного мужества. Он не только прекрасно понимал, что под официальный псевдомарксизм у нас замаскировался обыкновенный вульгарный, "глупый" (в отличие от "умного", представленного богатой традицией и в домарксистской классической философии) материализм, но и писал, и печатал об этом. Разумеется, на эзоповском языке. По принципу: "Умный поймёт, а дураку хоть кол на голове теши". Иначе к читателю ему было не прорваться. А он прорвался даже к иностранному читателю! В некрологе в "вопросах Философии" подсчитано, что только при жизни его произведения перевели на восемнадцать языков.
Вся книга "Об Идолах и Идеалах" представляет собой, в сущности, НАПОМИНАНИЕ об исходной проблематике марксизма, ради которой с самого начала городился весь марксистский огород, - о проблематике развития человечества в сторону возникновения общества поголовной талантливости, общества, состоящего поголовно из личностей, а не из "абстрактных индивидов", не из "частичных деталей частичных машин". Книга посвящена путям преодоления этой "абстрактности", этой "частичности". Речь идёт о том, что такое человеческая универсальность, как эта универсальность осуществима в каждой человеческой индивидуальности - личности. Ильенков сосредоточил своё внимание поистине на камне преткновения, о который разбили себе головы все официальные горе-"марксисты": что конкретно представляет собой, вообще может представлять собой "всесторонне и гармонично развитая личность"? Всезнайку и всеумейку? Явный бред. Но ведь именно этот явный бред лежит в основе пресловутого "политехнического образования", - в его советском, во всяком случае, исполнении. Ведь преподавать ребёнку "основы всех наук", - а именно так "расшифровали" у нас политехнизм, - это и значит претендовать на всезнайство и всеумейство. Более примитивного "понимания" "универсальности", "всесторонности и гармоничности развития" нельзя себе и представить. Такое представление об "универсальности" сделало бы честь пещерному жителю, коему совсем нетрудно было знать и уметь всё, что знало и умело первобытное человечество. Но ещё Фейербах восторженно прямо-таки декламировал, что никакому гению давным-давно не по плечу знать и уметь всё, что знает и умеет человечество. В этом отношении человечество и есть, по мнению Фейербаха, тот самый Бог, которому под разными именами молятся все на свете верующие.
Нет, "абстрактность", "частичность", "прикованность к тачке пожизненной профессии" нельзя преодолеть путём всезнайства и всеумейства поголовно всех. Как и кого бы то ни было одного. Значит ли это, что "универсальность" вообще недостижима, и нам остаётся смириться со своей "абстрактностью", "Частичностью"?
Ничуть не бывало, - отвечает Ильенков. Нельзя всё знать и всё уметь, но можно... всё узнать, всему научиться, чему понадобится и захочется. И для этого не надо изучать основы всех наук. Достаточно сформировать, воспитать не частичные, профессиональные (например, "математические"), а всеобщие, универсальные способности, которые все вместе и обеспечивают способность (возможность) познания каких угодно частностей, овладения какими угодно профессиями.
Что же это за всеобщие, универсальные способности? Во-первых, диалектическое мышление (а "живое", здесь и сейчас осуществляемое мышление, по Ильенкову, только и может быть диалектическим; умерщвлённое, оно распадается, разлагается на догматизм и скептицизм). Во-вторых, эстетически развитое "потреблением" мировой художественной классики, культурное воображение (такое, поясняет Ильенков, какое потребовалось Марксу, чтобы при работе над "Капиталом" постоянно представлять себе не спичечный коробок, а целостный, внутри себя расчленённый, сложнейший "ансамбль общественных отношений" - товарно-капиталистических; а такое воображение у Маркса воспитывали Шекспир и Гёте). В-третьих, человеческое - человечное - нравственное - отношение человека к человеку. И, наконец, в-четвёртых - физическая культура, то есть умение поддерживать своё физическое здоровье гигиеной и оздоровительным, массовым, а не обязательно профессиональным, спортом.
Можно ответить и короче. Универсальность обеспечивается культурой духовного и физического здоровья.
Этот общий ответ сформулирован в конце главы "Не Идеал, а Действительное Движение" книги "Об Идолах и Идеалах". А в трёх следующих, последних главах, по объёму составляющих больше половины всей книги, этот общий ответ подробнейшим образом обосновывается, конкретизируется в первой своей части, касающейся духовного здоровья. Глава "Школа Должна Учить Мыслить!" посвящена формированию культуры диалектического мышления; глава "Что на свете всего труднее?" - формированию культуры воображения (умения, - цитирует Ильенков Гёте, - "видеть своими глазами то, что лежит перед ними"); а глава "И, наконец, мораль..." - обоснованию концепции нравственности как закона отношений человека с человеком, в отличие от морали как свода правил, норм общежития (одновременно под "моралью" имеется в виду и итог всей книги, её резюме, - "мораль басни"). В этой последней главе набрасываются контуры и гуманизма как мировоззренческой системы.
Полагаю, сказано достаточно, чтобы наконец решиться сформулировать еретический тезис: главное произведение Ильенкова - именно книга "Об Идолах и Идеалах". Дело ведь не в количестве страниц, посвящённых той или иной теме, или, как часто иронизировал Эвальд Васильевич, тому или иному "сюжету". Дело в общей логике теоретического творчества мыслителя. А в этой логике книге "Об Идолах и Идеалах" принадлежит, несомненно, центральное место. Всю оставшуюся жизнь (те самые одиннадцать лет, что мы общались) Эвальд Васильевич, по существу, занимался развитием "сюжетных линий", намеченных в книге "Об Идолах и Идеалах"; подробнейшим развертыванием, конкретизированием "сути дела", сжато изложенной ещё в этой книге. Пусть меня проверяют сколько угодно, но для этого надо сделать Ильенкова, ВСЕГО Ильенкова, доступным русскому читателю. Многое ведь, в том числе книга "Об Идолах и Идеалах", стало библиографической сверхредкостью.
ПРЕВРАЩЕНИЕ "КУСКА МЯСА" В ЧЕЛОВЕКА
Ну хорошо. Универсальность - как способность (то есть актуальная, а не потенциальная возможность) всё узнать и всему научиться, чему понадобится и захочется, - вполне осуществима. Но - поголовная? Для всех, как оговаривается Ильенков, у кого медицински нормален мозг? Ведь генетическая вариативность медицинской нормы что-нибудь да значит?..
Несомненно, - но не больше, чем задаток, потенция. Чтобы ходить, надо иметь ноги. Но со способностью ходить мы не рождаемся. Ходить каждый из нас учится. Ноги - не более чем задаток для "таланта ходьбы"; сам же "талант ходьбы" не просто развивается, а впервые возникает, формируется прижизненно, в ответ на настоятельное требование передвигаться, и именно на двух, а не четырёх конечностях, - требование, заданное нам условиями жизни (а прямохождение - условиями человеческой, социальной жизни), а не данное от рождения.
В книге "Диалектическая логика" Ильенков следующим образом подытоживает свой историко-философский анализ. Мыслит не мозг, а человек с помощью мозга. Изъятый из тела человека, он способен мыслить так же мало, как телеграфный столб. Но и всё человеческое тело само по себе, вне его отношений со всей остальной природой, вселенной в целом, - мыслить не будет. По той простой причине, что вне этих отношений оно будет представлять собой труп. Здесь Фейербах и останавливается.
Но и этого мало, - добавил Маркс. - Даже в непосредственном единстве с остальной природой человеческое тело мыслить не способно. Чтобы возникла способность к мышлению, единство с природой должно быть опосредствовано человеческим обществом, "ансамблем всех общественных отношений". Для мышления, - уточняет Ильенков мысль Маркса, - нужна не просто голова "сама по себе", а голова "общественно развитая" (это уточнение содержится у Ильенкова в работе "Диалектика Идеального"). Строго говоря, только общественно развитая голова и является человеческой головой, а не обезьяньей или кабаньей. Опять-таки: голова не рождается, а становится человеческой. Тем более - "гениальной"!
Механизм этого становления (самый принципиальный, разумеется, только "суть дела") раскрыт Ильенковым в концепции Идеального. Заодно (именно заодно, а не в первую очередь) переосмыслена противоположность философского материализма и философского идеализма. На этой противоположности, как ни существенна она для философии, я останавливаться здесь не буду; у меня это упоминается мимоходом, а интересующихся отсылаю к тексту Ильенкова. Для меня же в этой статье важно то, что "Идеальное" и "Материальное" представлены Ильенковым не как противоположность чего-то бестелесного чему-то телесному, а с позиций Марксовой теории о родовой сущности человека, - с позиций процесса производства людьми своей жизни.
С этих же позиций противопоставлять приходится вовсе не "дух" и "материю", а ИДЕЮ, ЗАМЫСЕЛ, ПЛАН производства - и МАТЕРИАЛ для его воплощения, осуществления, овеществления, опредмечивания. Поэтому-то противоположность Идеального и Материального могла возникнуть только у людей (больше ни у кого во всей живой природе), и только в сфере собственно человеческой деятельности, в сфере производства в широком философском, а не в узком вульгарно-экономическом смысле. В своей деятельности мы имеем дело не с материей как таковой (очередная вульгаризация, и очень распространённая в советском официальном псевдомарксизме), а с материалом как предметом нашей деятельности. "Материалом" же этим могут служить самые что ни на есть "нематериальные", в смысле "бестелесные", вещи, - например, образы, чувства, мысли, воплощаемые в поэтическом произведении. А для Ильенкова "материалом" служила история человеческой мысли, которую он перерабатывал в своём теоретическом творчестве. Словом, Материальное - это материал, который мы обрабатываем, а Идеальное - цель и план, творческий замысел, идея этой обработки.
Да, Марксизм всё "сводит" к производству, но Марксизм ни в коем случае не несёт ответственности за идиотизм вульгаризаторов, которые СВОДЯТ производство исключительно к изготовлению всевозможных вещей. Да, заставь дурака Богу молиться - он лоб себе расшибёт! Но причём же тут сам Бог и его Пророки?..
В понимании Маркса производство, как родовая сущность человечества, - это вся человеческая деятельность, а вовсе не только деятельность поваров и официантов, ублажающих обывателя, когда тот позволяет себе ""материалистические" излишества". Производство, понимаемое как ВСЯ человеческая деятельность, как СУЩНОСТЬ рода человеческого, как "ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ЖИЗНЕДЕЯТЕЛЬНОСТЬ" (термин Ильенкова, специально противопоставленный термину "физиологическая жизнедеятельность"), - столь широко понимаемое производство классифицируется следующим образом.
Во-первых, то, что мы привыкли называть "материальным производством", - производство жизни, производство всего, что необходимо для физического существования людей.
Во-вторых, производство идей, или духовное производство (религия, философия, наука, искусство, право).
И, наконец, в-третьих - производство людей, - не детей, а людей, личностей, членов общества, родовых существ, представителей рода человеческого, - короче говоря, самих производителей, участников, субъектов какого бы то ни было производства.
Вот именно на "производстве людей", личностей, а не "абстрактных индивидов", и сосредоточил своё внимание Ильенков. В его теоретическом творчестве именно это - главное, а всё остальное - второстепенное. воистину "производное". Потому-то именно книга "об Идолах и Идеалах" занимает в его творчестве центральное место, а вовсе не книга "Диалектическая Логика", как принято думать. Всю жизнь Ильенков не просто интересовался, а был крайне озабочен, не на шутку встревожен, обеспокоен именно тем, каким образом "кусок мяса" превращается в человека. Именно в человека, в универсальное существо, в личность, а не в "частичную деталь частичной машины". Всю жизнь Ильенков ломал голову над тем, что именно необходимо для такого превращения.
А необходимо для этого прежде всего понять, что "кусок мяса", при всём его биологическом совершенстве, достойном всяческого восхищения, - что этот "кусок мяса" с точки зрения "производства производителей" - именно "кусок мяса", то есть МАТЕРИАЛ, который в процессе "обработки" - воспитания, общения, а главное, собственной деятельности по решению всевозможных проблем, возникающих в "социальной среде" вследствие взаимодействия с нею, включения в неё, - становится (а не рождается в готовом виде) человеком. Необходимо освободиться от всяческих фетишей - будь то "Бог" или "гены папы с мамой", - и взять наконец свою человеческую судьбу в собственные руки. Необходим психолого-педагогический оптимизм, предполагающий ответственность за результаты производства производителей. Необходимо наконец прекратить безответственное списывание, - то ли на Бога, то ли на Природу, - брака в этом важнейшем производстве. Пока не поздно. Пока род человеческий не обезумел окончательно, вместо того, чтобы становиться разумным.
Если мы отдадим себе полный отчёт в приоритетах теоретического творчества Ильенкова, в том, что главным для него всегда было производство производителей родовой сущности человека, производство людей, - нам уже не покажется необъяснимой блажью, сентиментальным капризом или чудачеством - не просто интерес к работе Александра Ивановича Мещерякова со слепоглухонемыми детьми, а самое деятельное участие Ильенкова в обучении четырёх слепоглухих, и меня в том числе, на факультете психологии МГУ. Более убедительного аргумента в пользу психолого-педагогического оптимизма, против идолопоклонства перед Господом Богом или генами папы с мамой, Эвальд Васильевич не мог и желать. Вместо того чтобы заклинать: "Людьми не рождаются, а становятся", - Эвальд Васильевич имел возможность прямо сослаться на опыт такого становления, на опыт "делания людей" из такого "материала", из которого, как долгое время казалось, могут получаться лишь клинические идиоты. Он мог сослаться на судьбу Ольги Ивановны Скороходовой, Слепоглухой старшей научной сотрудницы НИИ дефектологии АПН СССР, ученицы профессора Ивана Афанасьевича Соколянского и первой помощницы и друга Александра Ивановича Мещерякова. А уж в нашей судьбе, в судьбе "четвёрки", Эвальд Васильевич принял такое деятельное участие, что нас, говорят, после смерти Мещерякова так и называли - "ребятки Ильенкова". У меня отмечали даже похожий на ильенковский строй речи (не произношение, конечно, ибо я не мог слышать дикции Эвальда Васильевича, - а стилистику, наиболее употребительные фразеологизмы и характерное грамматическое строение фраз; немудрено: уже в то время я вчитывался во все доступные мне тексты Эвальда Васильевича, да и беседовал он со мной больше, - я его "монополизировал", "прилип" к нему, как умеют "прилипать" только дети к очаровавшему их взрослому человеку; позже этот детский "монополизм" я много раз испытывал и на себе). Отмечали даже внешнее сходство мое с Ильенковым, - видимо, в молодости я был такой же худой и сутулый. Да и сам Эвальд Васильевич стеснялся моей дипломной работы, того, что в ней слишком уж "заметно влияние личности научного руководителя".
Может, и нескромно прозвучит, но всё-таки скажу: несмотря даже на конфликты (у нас не обошлось без извечной проблематики "отцов" и "детей"), Эвальд Васильевич в очень существенном отношении фактически перевоплотился в меня, став моим духовным отцом, передав мне как бы по наследству самое главное - мировоззрение. Да так, что никакие разоблачения последующих лет, никакие "опровержения", никакое даже глумление и издевательство, не заставили меня отречься от марксизма. Это значило бы отречься от Ильенкова. Да и вообще, если человек способен следовать идеологической "моде", послушно меняя "убеждения" на прямо противоположные, превращаясь, например, в одночасье из атеиста в католика, - это значит лишь, что никаких "убеждений" у него никогда не было, а были догмы и даже просто маскировочные фразы (маскирующие отсутствие убеждений). Ну, а свойство догматика метаться в истерике между противоположными догмами вряд ли можно изобразить точнее и ироничнее, чем это сделал Ильенков, например, в статье "Философия и молодость". Там есть уморительный образ молодого человека, набившего шишку при первой же встрече его школярских представлений о жизни с самой жизнью. "И растет на этой шишке развесистое "мировоззрение"", - пишет Эвальд Васильевич. "И синяк, бывает, сойдет, а "мировоззрение" останется", - огорченно констатирует он. И выводит из этой "басни" следующую "мораль": надо смолоду выбрать себе хорошую философию, чтобы не пришлось заходиться в истерике при виде превращения противоположностей друг в друга, - подобно павловской собаке, не переносившей душераздирающего зрелища превращения круга в эллипс.
Идеологи перестройки поздно вспомнили о "Человеческом Факторе". Не получилось и не могло получиться у них "Социализма с Человеческим Лицом". Какое такое "человеческое лицо" может быть у строя, для которого человек - не высшая ценность, а только "фактор"? Как был живой человек при Сталине винтиком, так винтиком и остался, хоть и перекрестили в "фактор". Да хрен редьки-то не слаще!
Ильенков ещё ждёт своего часа. Он ведь идеолог не "человеческого фактора", а "превращения каждого живого человека в личность". Вот когда на деле, а не на словах, бросив болтовню о "факторах", озаботятся превращением биологического индивида в человеческую индивидуальность, в личность, только и достойную звания Человека, - тогда, и не раньше, придёт час Ильенкова. А озаботиться таким превращением придётся. Ибо "частичные детали частичных машин" всё очевиднее ведут человечество в пропасть, к самоуничтожению не в атомной войне, так в результате какого-нибудь экологического кризиса. Жизнь вынудит поумнеть. А уж коли возьмёмся за ум, без Ильенковской философии не обойдёмся.
Нет, не истина в последней инстанции, - эта философия нуждается в дальнейшем развитии, в дальнейшей разработке, ибо не все проблемы ею решены, да и новые проблемы неизбежно встанут, на то жизнь. Многое придётся уточнить. Но другого методологического фундамента для работы по возвращению человеку человеческого достоинства, - просто нет. Этот фундамент проглядывает и у других мыслителей (у Эриха Фромма, у П.А. Сорокина, например), но он, как философское основание превращения рода человеческого в действительно разумную форму жизни, может быть только один; он только осознаётся, осмысливается с разной степенью отчётливости; у ильенкова степень отчётливости очень высокая, так как он всю жизнь сознательно стремился к постановке всех проблем с предельной остротой, до антиномичности. Поэтому альтернатива Ильенкову - только мистика, только та или иная религия, только "духовная" (религиозная) бездуховность и физическое вырождение.
Маркс выдвинул ИДЕЮ производства людей. Как, надеюсь, мне удалось показать, Ильенков превратил эту идею в концепцию, разработав основные принципы её реализации. Теперь необходима основанная на этих принципах психолого-педагогическая теория и практика, - по существу, совершенно новая психология и педагогика. И наиболее сложной мне представляется здесь проблема мотивации человеческой жизнедеятельности. Нужна такая теория мотива, которая стала бы ядром теории саморазвития как самотворчества, самосозидания личности, а не самореализации программы наследственного или божественного происхождения. Только решив эту проблему, мы всеобщую учебную повинность, проклинаемую Янушем Корчаком, сможем превратить во всеобщую одержимость учёбой. Но для этого нужна и дидактика, ориентированная на формирование и развитие всеобщих, универсальных человеческих способностей, а не на преподавание основ наук. Задача такой дидактики - учить мыслить, видеть красоту и делать добро. А так же учить культуре обращения с органом человеческой жизнедеятельности - нашим телом. Такая дидактика, собственно, перестала бы быть дидактикой, то есть наукой об обучении, в отличие от педагогики - науки о воспитании. Просто эти противоположности - обучение и воспитание - перестали бы существовать. Учить мыслить, видеть красоту и делать добро - это ведь и значит воспитывать. А остальному личность научится уже в факультативном, а не в обязательном порядке, - смотря по специальным, в том числе профессиональным, интересам. Тогда, и не раньше, производство людей станет научным, а не стихийным, как сейчас. Иначе говоря, мы наконец-то научимся становиться и быть людьми. Многие ли из нас умеют это сегодня? То-то и оно. А должны уметь все.
Если бы современные идеологи и публицисты хоть немного вникли в труды Ильенкова, они вряд ли сетовали бы на "идеологический вакуум". Только жуткой инерцией догматизма вообще можно объяснить возникновение этой нелепой проблемы. В начале XX века кричали "Караул!": "Материя исчезла!" В результате перестройки тоже закричали "Караул!": "Идеи исчезли!" На самом деле, разумеется, ни "материя", ни "идеи" никуда не исчезали, а в течение долгих десятилетий абсолютного господства догматизма исчезла, атрофировалась за ненадобностью способность "думать, мыслить".
27 ноября - 5 декабря 1993
УПОМИНАЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА
1. "Частичная деталь частичной машины" - в "Капитале" К. Маркса характеристика фабричного рабочего. В произведениях Э.В. Ильенкова эта характеристика используется очень широко.
2. Программа КПСС, принятая на XXII съезде, провозгласила лозунг "всё во имя Человека, для блага Человека!"
3. В.И. Ленин. Государство и Революция. в книге: В.И. Ленин. Избранные произведения в четырёх томах. Том второй. М., Политиздат, 1984.
4. Г.С. Гургенидзе, Э.В. Ильенков. Выдающееся Достижение Советской Науки". "Вопросы Философии", 1975, N6.
5. Э.В. Ильенков. Искусство и Коммунистический Идеал. М., "Искусство", 1984.
6. Э.В. Ильенков. Диалектическая Логика. М., Политиздат, 1974. Второе, дополненное издание с предисловием Л.К. Науменко - М., Политиздат, 1984.
7. Э.В. Ильенков. Что же такое Личность? В книгах: С чего начинается Личность. М., Политиздат, 1979, 1984; Э.В. Ильенков. Философия и Культура. М., Политиздат, 1991.
8. А. Твардовский. Тёркин на том свете. М., "Советский писатель", 1963.
9. А. Твардовский. За далью - даль. М., Гослитиздат, 1960.
10. Э.В. Ильенков. Об Идолах и Идеалах. М., Политиздат, 1968.
11. К. Маркс. Тезисы о Фейербахе. В любом издании. Там говорится о "сущности Человека" как "совокупности всех общественных отношений". В работе "Что же такое Личность?" Э.В. Ильенков уточнил перевод: "В оригинале сказано ещё выразительнее - "ансамбль"..." Этот "более выразительный" вариант - "ансамбль", а не "совокупность", - я обычно и использую.
12. Э.В. Ильенков. Диалектика Идеального. В уже упоминавшихся книгах "Искусство и Коммунистиический Идеал" и "Философия и Культура".
13. Упомянутый в тексте некролог опубликован в "вопросах Философии", 1979, N6, и предпослан первой публикации работы Э.В. Ильенкова "Диалектика Идеального", - там под заголовком "Проблема Идеального".
14. О ""материалистических" излишествах" обывателя - см. Ф. Энгельс. Людвиг Фейербах и конец немецкой классической философии. Любое издание.
15. Фейербах декламирует о бесконечности человеческих познаний, о недоступности отдельному человеку всего, что знает и умеет человечество, в "Основных Положениях Философии Будущего" (Л. Фейербах. Избранные Философские Произведения в двух томах. Том первый. М., Госполитиздат, 1955).
16. Э.В. Ильенков. Философия и Молодость. В книге: Учиться Мыслить Смолоду. М., "Знание", 1977. все три главы этой брошюры (ещё две - "Откуда берётся Ум?" и "Учиться Мыслить!") воспроизведены в однотомнике "Философия и Культура".
17. О "превращении каждого живого человека в личность" - в последней фразе работы "Что же такое Личность?".
18. О "всеобщей учебной повинности" (по аналогии с всеобщей воинской повинностью) - Януш Корчак. Как Любить Детей. М., "Знание", 1968.
19. Про "исчезновение материи" - целая литература, в том числе В.И. Ленин. Материализм и Эмпириокритицизм. Любое издание.
В этой статье я ничего не цитирую, а лишь упоминаю, да отдельные выражения привожу наизусть. Цитаты сильно увеличили бы объём статьи, к тому же некоторых источников у меня и нет под рукой. Не говоря уже о том, что в большинстве случаев я не могу давать точные ссылки на страницы зрячих изданий, так как "зрячая" нумерация страниц при перепечатке или переписке для слепых сохраняется редко.