Фонарщик
Оглавление раздела
Последние изменения
Неформальные новости
Самиздат полтавских неформалов. Абсолютно аполитичныый и внесистемный D.I.Y. проект.
Неформальная педагогика
и социотехника

«Технология группы»
Авторская версия
Крошка сын к отцу пришел
Методологи-игротехники обратились к решению педагогических проблем в семье
Оглядываясь на «Тропу»
Воспоминания ветеранов неформального педагогического сообщества «Тропа»
Дед и овощ
История возникновения и развития некоммерческой рок-группы
Владимир Ланцберг
Фонарщик

Фонарщик — это и есть Володя Ланцберг, сокращенно — Берг, педагог и поэт. В его пророческой песне фонарщик зажигает звезды, но сам с каждой новой звездой становится все меньше. Так и случилось, Володи нет, а его ученики светятся. 


Педагогика Владимира Ланцберга


Ссылки неформалов

Неформалы 2000ХХ

Владимир Ланцберг

Хочу в школу!

Странное желание? Да нет, не очень. Дома делать нечего: книжки все перечитаны, ближайшая библиотека закрыта на переучёт. Толковых инструментов, чтобы хоть велик починить, нет. В телевизоре всё заранее известно и неинтересно. Компьютер с Интернетом — это не для нашей семьи, где мать на две ставки преподаёт в институте и ещё где-то совмещает, а отец — врач на «скорой». Уходят рано, приходят поздно, их проблемы мне понятны, но помочь я им не могу. И до меня у них ни руки не доходят, ни ноги.

Двор заставлен «ракушками». За ними — спортплощадка для сушки белья. В сухом остатке — вестибюль перед мусорными баками, но стёкла первых этажей осыпаются от одного звука удара по мячу. Туристский кружок в подвальчике выродился в секцию макраме, которым последние лет пять занимаются крепкие мордатые дядьки на импортных тачках. Меня туда не приглашают.

Да и сами дворовые отношения далековаты от гуманности.

Нет, хочу в школу. Там друзья. Там любимая биология. Какая-никакая самодеятельность и какой-никакой КВН. На физкультуре — баскетбол.

Это если у физрука хорошее настроение. А если плохое — беги по кругу и скачи через «козла». Да и с друзьями не больно-то пообщаешься: переменки мимолётны, расплачиваться за них приходится высиживанием ненавистных уроков. Школа глядит на тебя невидящими глазами, оживляясь, когда надо вызвать родителей. На вопрос, почему за правильно решённую задачу поставили «трояк», орут. Сидишь за одним столом не с кем хочешь, а с кем посадят. Божественная Вер-Сергевна ушла рожать, и оказалось, что биология — такая же мерзкая наука, как и все прочие. То есть всё, что в школе есть хорошего, к учёбе отношения не имеет. А если и имеет, то странное, «кривое»: я учусь не потому, что хочу учиться, а потому, что обожаю учителя. Или чтобы не огорчать преподавательницу сопромата и врача «скорой помощи», над которыми висит дамоклов закон о моём тотальном и неизбежном образовании. Или ради карьеры, которую я себе совершенно не представляю, ибо ни одного предмета, как выяснилось, полюбить не сумел. И вообще — школа это школа, а жизнь — что угодно, только не это. В такую школу не хочу!

А в какую хочу?

В Израиле, говорят, школа — заповедник для детей. Их там очень любят. Если учитель обзовёт ребенка, то учителя выкинут из школы в пять минут без разговора. Или не обзовёт, а только захочет. Или ребёнку просто этот учитель не нравится, и он клевещет на него. Представляете, какие учителя? Нет, в такую школу тоже не хочу.

Из Америки сообщают. Уроки там временами похожи на наши, но не всегда. Во-первых, их меньше. Я уж не говорю о том, что тамошние двенадцатиклассники возятся с тем же материалом, что наши девятиклассники. В средних классах вместо наших физики-химии-биологии-географии и, кажется, даже истории — один предмет «наука» и одна толстенная книга, где инфузория-туфелька красуется между самоперегонным аппаратом и сценой подписания Декларации. Учиться проще, но чего-то жаль. Жаль себя, которого держат за олигофрена.

Зато много физкультуры, экскурсий (в музеях класс проводит около месяца в году), стройный позвоночник и здоровый цвет лица. Зато можно вдоволь насидеться за компьютером, шаря по книжным полкам библиотеки Конгресса. Можно выпустить свой журнал. Вместо задачек про двух купцов и три цибика чаю — проблема одухотворения пустыни Сахары, которую надо решить комплексно. Вот это да!

Правда, всё, что ты сделал с пустыней, так при тебе и останется, разве что верблюд плюнет в спину. Твой журнал никто, кроме тебя, читать не будет, а библиотека Конгресса твоего посещения даже не заметит. И ты опять никто, как в своей родной школе, во дворе или дома. Прямой румяный скелет с неясным будущим.

Нет, в эту школу меня тоже не тянет.

В Европе школы мало отличаются, если не от американских, то от израильских.

Так чего же мне хочется?

То, чего мне хочется, это и мало, и слишком много.

В эту школу я прихожу, когда хочу, и ухожу тоже. То есть, как правило, прибегаю в полвосьмого утра, а возвращаюсь ближе ко сну. Среди дня могу сбегать домой забрать сестру из детсада, сходить в магазин, выбросить мусор — и опять в школу. Вместе со свеженакормленной сестрой, которую надо блюсти.

Когда наш класс только начал образовываться (ах, вы же не знаете: здесь классы формируются по желанию учеников. Сначала сбивается компания друзей, не обязательно одного возраста, потом они принимают других желающих. Могут и не принять. Но чаще объявляется приём в профильный класс — с уклоном в информатику, биологию, механику… И тоже — приём с согласия тех, кто уже здесь…) Так вот, когда класс только формировался, полдня шли уроки, полдня — дела. Какие? Ну, мне цепь на велосипеде надо было поменять, камеру залатать. Дома работать нечем, а здесь все мастерские к твоим услугам. У Саньки кошка болела, так школьный биолог пустил его в свой класс, а там ребята опытные, помогли. Санька с кошкой на лишай грешили, оказалось — авитаминоз. В выходные ездили к Прохоровой Ленке на дачу, огород вскопали: она живет вдвоём с матерью-инвалидом. Одним словом, какова нужда, таковы дела. Отец повадился в недежурные дни в школу заглядывать: то мы с ним в мастерской вешалку для домашней прихожей делаем, то он с будущими врачами разбирается, как спасать себя от себя, если что-нибудь не то съешь или сломаешь.

Потом пошли дела серьёзнее: летом посадка экзотических растений в сафари-парке, зимой эксперименты в оранжерее. К тому же, то электронщики за помощью обратятся (оборудуют соседний детдом селекторной связью), то топ-модели (что-то прострочить им надо, что-то распороть). Не по профилю, но у нас принято помогать друг другу.

Самое главное — все эти затеи настоящие. Пустыни и джунгли мы не трогаем, но парк всамделишный, электроника тоже, модели участвовали в региональном конкурсе (взрослом, естественно). Кто хочет заработать для себя и помочь школе, в свободное время строчит или паяет. И археологи из музея приезжают… не к директору школы, а к дежурному председателю её Совета (как раз сейчас семиклассник), и на равных договариваются об участии в раскопках.

Одним словом, наступил момент, когда дела стали «наезжать» на уроки. Правда, выяснилось, что при травлении печатных плат происходит реакция обмена, которую мы потом будем проходить по химии, а для расчёта фрагмента электронной схемы необходимо поставить эксперимент, который (это мы узнаем попозже) уже ставил некто Ом, открывший в результате закон для участка цепи. И получилось, что уроков вроде бы и мало, а учёба как-то сама собой происходит. Более того, чтобы сделать дело (а дела у нас пошли весьма и весьма непростые, требующие квалификации профессионала), приходится самому просить, теребить, напоминать, чтобы тебя научили, или рассказали, или хоть сказали, где нужная информация лежит и как называется.

Позже, в процессе обзорной лекции, оказывается, что почти всё мы уже знаем, и уроков на заполнение «белых пятен» требуется немного. При этом у каждого из нас есть свой годовой учебный план, и мы за ним следим, иначе можно «пролететь» мимо самых интересных дел, куда-то не попасть.

Какие будут дела, когда какие уроки, кто куда попадёт, решаем мы сами, договариваясь с нужными учителями. А с ненужными — не договариваясь. Я всё время помню: надо мной «висит» мой учебный план; на меня надеются друзья, которых я могу подвести, не попав из-за плохой учебы в экспедицию, рабочую бригаду или состав участников проекта. Контроль же всё больше компьютерный, не спишешь, не подкупишь. Да и «хакеры» не в чести: поймают — вылетишь быстрее воробья.

Пожалуй, самое интересное в этой школе — её учитель. Такое впечатление, что он появляется только когда нужен.

Классный руководитель (он же Мастер) сидит себе в уголке, что-то изображает. Или лежит на столе записка, где его искать. Какие-то вещи он знает и умеет делать просто классно, однако чаще говорит, что «не Копенгаген». Но всегда знает или узнает, кто может помочь. Знает, как всё организовать, достать оборудование… (Кстати, половина того, на чем мы работаем — наши самоделки. Потому всё дёшево и ничего не ломается). При этом сам Мастер почти ничего делать не будет, но вдохновит. Вообще же он похож на лейтенанта Коломбо: шашкой не машет, глазами не вращает, нас не обольщает. Но мы ему верим: он никогда не врёт. Мы его уважаем: он знает живую жизнь, он классный специалист и мог бы зарабатывать гораздо больше. Мы ему благодарны: ему есть дело до каждого из нас, до всех наших заморочек, из-за которых он, оказывается, иногда ночью не может заснуть. Мы его негромко и тайно любим: он живой человек.

И я начинаю чувствовать себя человеком.

Утром просыпаюсь оттого, что хочу в школу!

«Наша школа.» 2001. № 6. Стр. 22–25.
То же: Педология. 2002. № 4. Стр. 41–43.

Откорректировано Н. Жуковой, 19.01.2009


Для печати   |     |   Обсудить на форуме

  Никаких прав — то есть практически.
Можно читать — перепечатывать — копировать.  
© 2000—20011.
Top.Mail.Ru   Rambler's Top100   Яндекс цитирования  
Rambler's Top100